В общем, когда к нему пришёл Сергей Хабаров и сказал, что его направили присоединиться к проекту, Ланге был свято уверен, что и здесь постарался Валя. Боже, ну почему его брат, занимающийся физикой, и, надо заметить, прекрасно влившийся в пару команд и десяток проектов, не занимался протекцией? Будто бы вся «местечковость» досталась лишь одному из близнецов.

– От Валентина? – спросил Генрих, повернувшись к Сташевичу, сидящему на своём излюбленном месте в углу лаборатории. Сташевич непонимающе посмотрел на него и на Хабарова и развёл руками.

– Нет, мистер Ланге, меня попросила подключиться мисс Хилл, – парень натужно улыбнулся.

Вот как. Джессика. Ну и хорошо. Генрих указал на свободное рабочее место.

– Замечательно. Садись, Валентин даст тебе все доступы. Ему и расскажи, чем ты так поразил Джесс, что она украла тебя из команды Комацу.

– Ну, не то что бы прямо украла. – Сергей занял место, поправил клавиатуру и размял пальцы, похрустывая суставами. – Мисс Хилл и мисс Комацу договорились делить меня поровну.

– Надеюсь, Джесс и Мичико не пришлось из-за тебя драться! – засмеялся Валентин, подходя к его столу. – Что ж, входи под своей учётной записью, ага, кликай и формируй запрос…

Дальше Генрих слушать не стал, рядовая инструкция по доступам и постановке задач. Его больше волновал сам результат, а процесс программирования оставался для него немыслимо скучным и непонятным. Он вышел из помещения, оставив команду из пятнадцати человек работать, и проследовал в собственный – личный, а не официальный – кабинет. Основной находился в другом корпусе, в здании администрации, минутах в семи пешком отсюда, и там учёный не очень любил бывать. Здесь же висела табличка «Генрих Ланге», а не «Руководитель Администрации колонии „Марс“». Зато внутри помещение было роскошным. Левитирующее кресло за столом – подарок Кен-Шо, два других кресла, уже обычных, и пара диванов рядом с журнальным столиком – место отдыха и приёма посетителей, книжные шкафы, кухня, санузел с душевой, «тёмный» уголок с кушеткой, чтобы солнце не мешало думать, и балкон с видом на пруд, чтобы наслаждаться светом, когда его мало.

Вот конкретно сейчас Генрих решил, что балкон – отличное место, после прохлады лаборатории ему хотелось погреться в иллюзии солнечного тепла, так что он проследовал прямо туда, достал из кармана трубку и затянулся. Ему вспомнились похороны Сунила Кумари, и Ланге тяжело вздохнул, выдыхая сизый сладковатый дым. Всего два дня прошло, на Земле он задержался лишь на несколько часов. Навещать ему было особо некого, болтать с Артуром казалось кощунством, так что, пожав руки куче знакомых и незнакомых людей на поминках, они вместе с Ламбером, Юсуфом Демиром и Чон Ха Юн, которые тоже изъявили большое желание почтить гуру в последний раз, вернулись на Марс. Ланге вспоминал тяжёлые горы Ладакха, словно прибивающие к земле всю скорбь мира, звенящий искренностью воздух, простоту и доброту людей, окружающих их разношёрстную делегацию. Вспоминал тихие и торжественные речи на поминках, грустные глаза соседей по столу, особенно Петра Григорьева. Что тот сказал про труд, над которым они работали с Кумари? Что-то вроде «Теперь мы начали главный труд. Новая книга будет о возможности сосуществования с Несогласными, этическом и нравственном аспекте такого сосуществования».

Вот ведь странно, Пётр и Сунил пытались найти какую-то возможность жить в мире с Несогласными, а команда учёных здесь выстраивала модель на основании концепции от тех же Григорьева и Кумари, в которой сильные Несогласные приводили к возникновению большего количества склонных к Согласию рас. Получается, Вселенная каким-то образом исправляет собственную ошибку, а именно появление рас, лишённых эмпатии в широком смысле, а люди, предположившие подобное, сами же хотят лишить Вселенную естественного механизма, прекратив ту самую «активность» Несогласных. Как-то странно. Глупо же, разве нет?

Генрих опустил трубку и до боли сжал переносицу пальцами левой руки. Глупо ли? А что, если он просто что-то не знает, не понимает, каким образом две мысли одновременно уживались в спаянных чертогах разума индийского и русского философов?

Он ворвался в кабинет, попутно запихивая трубку в карман и ища, где же его телефон. О, вот же, на столе. Ланге схватил тонкое устройство с полупрозрачным экраном и начал листать записную книжку. Ага, так, Григорьев. Вызов.

– Генрих? – удивлённо произнёс голос по ту сторону космической бездны.

– Да, Пётр. Добрый… э-э-э… – только сейчас Ланге понял, что даже не знает, где сейчас философ, в Нью-Йорке или в Санкт-Петербурге, и, вообще, какое у того время суток.

– Вечер, – услужливо подсказал собеседник, успокоив Генриха, – в Петербурге половина девятого вечера. Ты уж прости, не знаю, какое время в Прайс-сити, так что просто здравствуй.

– Пётр, расскажи мне, пожалуйста, о вашем труде, ну о сосуществовании с Несогласными, – Ланге решил, что лучше побыстрее перейти к делу, пока мысль не умчалась из головы.

– А что именно тебе поведать? – то ли удивился, то ли обрадовался русский философ.

– Всё, Пётр. Поведай мне всё.

* * *

Год назад Согласие отправило флот на перехват авангарда сил З’уул. Само собой, Генрих не видел кораблей, но помнил, как его тогда удивило отсутствие милитаристских сообщений, пропаганды, заверений в скорой победе и всём подобном, к чему земляне были весьма привычны. Его бабушка, когда сам Ланге был ещё мелким мальчишкой, рассказывала, какие сказочно красивые рекламные ролики войны транслировали заявления руководителей Третьего рейха^[20]. Они были такими патриотическими, такими захватывающими дух, пока не забрали её отца. Однажды Дитрих Беккер уехал из отпуска обратно на Восточный фронт и сгинул под Сталинградом вместе со всей армией Паулюса. Не самая красивая страница в истории его семьи, но одна из самых значимых. Для себя Ланге раз и навсегда запомнил, что пропаганда оболванивает. Поэтому ему, как социопсихологу, было весьма интересно, как поведёт себя в такой ситуации Согласие.

И оно выдержало тест. Не поднялось никакой шумихи. Не организовывали агитмероприятий. Не звучали бравурные марши и лозунги. Где-то далеко был созван флот из разных уголков и систем Галактики, тысячи и тысячи кораблей сжигали миллиарды гигаватт-часов энергии, устремляясь за оконечность пояса Ориона навстречу неведомому врагу, но никто и нигде об этом не болтал. Как передавал им Ричард Хейз, на советах Согласия вопрос поднимался лишь дважды: когда было принято решение об операции и когда отдавали приказ о её начале. Всё.

На Земле о войне, как и в целом об угрозе, исходящей от неведомых З’уул, знала жалкая горстка людей. В основном, спецслужбы и те, кто столкнулся с Зоамом Ват Луром. Каждого из них, в силу добрых традиций, заставили подписать соглашение о неразглашении. Но внутри этой малой группы, насколько Генрих знал, о войне судачили постоянно. Ждали новостей. Пытались «изобрести супероружие». Рассуждали о стратегии защиты планеты в случае неудачи Согласия. Тысячелетия конфликтов научили землян, что битвы можно избежать, только будучи к ней готовым, поэтому, стоило только людям узнать про грядущую, а в каком-то смысле и про уже идущую войну, все их мысли волей-неволей настраивались на неё.

Но среди всей массы верующих в военное решение нашлись два человека, которые отказывались взять в руки флаг и посылать людей на фронт. Это были Сунил Кумари и Пётр Григорьев. А теперь русский философ остался и вовсе один.

«Генрих, война не может быть целью Вселенной. Посмотри, как прекрасно в ней устроен баланс! Планета миллиарды лет вращается вокруг звезды, не падая на неё и не улетая с орбиты. Только благодаря этому балансу центробежной и центростремительной сил она даёт время развиться жизни. Мы так же должны найти баланс между Согласием и Несогласными, в том числе З’уул».

Потом Григорьев рассказал ему об идее «вечного пата» на шахматной доске, чем привёл Генриха в неописуемый восторг. В итоге, поблагодарив философа за длинную лекцию и пообещав не использовать тезисы из будущей книги в каких-то работах до того, как сама книга будет опубликована, Ланге решил перейти к своим вопросам. Если честно, он и сам удивлялся тому, что спокойно добрых полчаса слушал собеседника, ни разу не попытавшись перебить и увести мысль в нужное русло. Возможно, стареет и мудреет. А может, всё проще, и сама идея Кумари – Григорьева так увлекательна.

– Пётр, ты ведь помнишь вашу с Сунилом мысль о корреляции в конкретной области числа сильных Несогласных в прошлом с числом склонных к Согласию рас в будущем, которую мы здесь прорабатываем с группой Джессики Хилл и учёными из других рас Согласия?

– Подожди, что за мысль? И при чём тут Модель Хилл – Ланге? – по голосу Петра было слышно, что он и правда запутался.

– Нет, модель ни при чём, – ответил ему Генрих и тут же поспешил исправить сказанное, – то есть нет, она тут весьма при делах, но не об этом речь.

Пётр замолчал и слегка мычал в трубку. Судя по всему, фраза Ланге его ещё больше запутала.

– Так, может, я криво выразился, – Генрих понял, что нужно дать Григорьеву какой-то другой ориентир. – Помнишь, как-то вы прилетали, тут были Косна Шир и Сиолл Пераль с Лорнака, и…

– Ага, – раздался в трубке радостный голос, – помню, помню. Я понял, о чём ты. Идея Кумари была в том, что во Вселенной должен быть механизм, создающий Согласную расу в ответ на Несогласную, иначе все Согласные были бы уничтожены. А я предположил, что его можно поискать в прошлом.

– Да, да! – подтвердил Генрих. – Именно.

– Но ты сейчас выдал что-то там про корреляцию, вот я и запутался, – заметил, хмыкнув, Пётр. – Ладно, что там с этой гипотезой?

– Э-э-э… – Ланге почесал затылок и сел в кресло. – Как бы тогда тебе сказать… В общем, мы её несколько дней назад окончательно доказали. Поздравляю. Я был уверен, что ты следишь за ходом проекта.

Пётр снова затих и за следующие полминуты только пару раз хмыкнул. Генрих терпеливо ждал, попутно мысленно ругая себя за то, что как-то «забыл» уведомить автора концепции об успехе. Ничего себе промашка.

– Ну, Генрих, что я могу сказать… – пробубнил наконец Пётр. – Думаю, если бы меня держали в курсе, я бы знал. Но я рад и с удовольствием ознакомлюсь с заключением.

Последнюю фразу он сказал уже своим обычным голосом «спокойного философа», так что Ланге расслабился. На него не держат обиды. Ну и славненько.

– Что ж, теперь пришло время объяснить тебе, зачем я позвонил. Если мы правы в том, что Несогласные каким-то образом влияют на появление рас с повышенной эмпатией, то не приведёт ли патовое успокоение активности Несогласных к тому, что новых рас в Согласии просто не появится? То есть Вселенная сама исправляет свою ошибку, а вы хотите ей помешать! Не слишком ли… амбициозно? – он не решился сказать слово «глупо», в последний момент заменив его на другое.

– Так вот что тебя гложет! – рассмеялся Пётр. – Добро пожаловать в клуб философов! Я решил для себя это очень просто. Если ты делаешь калькулятор, то его задача считать быстрее и точнее тебя. Только в этом. Можно ли сказать, что калькулятор слишком амбициозен в попытке считать быстрее своего создателя? Нет, конечно же нет! Так вот, когда Несогласные становятся сильнее – они уничтожают многие расы, в основном других Несогласных, но зато каким-то образом во Вселенной образуется больше рас, в будущем входящих в Согласие. А когда последнее становится сильнее – оно должно выполнить собственную цель: прекратить цикл насилия. Никакой амбициозности. Есть чёткая линия выполнения задачи Вселенной, ведущая из тёмного прошлого в светлое будущее.

Боже. Как гениально и просто. Почему, почему философы Согласия сами не догадались? Или догадались, но их концепция собственного превосходства так крепко засела в мозгах, что им и в голову не пришло развивать подобную идею в практику? Генрих снова вскочил и принялся ходить по комнате.