Алые слезы падших (страница 24)
Какое-то время все сидели и переваривали. Ещё перед общим собранием он переговорил с Джессикой, и именно она предложила создавать новую модель, способную прогнозировать различные исходы для всевозможных методов воздействия Согласия на Несогласных. Генрих мало чего понимал в этом, но суть самой идеи ухватил, и она ему понравилась, поэтому-то было решено передать информацию команде, – мало ли кому в голову придёт гениальная мысль.
– У нас на Земле тоже ведь была концепция, что милосердие – проявление слабости. Например, так рассуждал Чингисхан, – негромко произнесла Мичико. – Только наша философия утверждает как раз, что сильный – тот, кто может позволить врагу жить, а не тот, кто его добивает.
– Ты права, дорогая Мичико, – обрадовался её словам Генрих, – ты абсолютно права! Но теперь представь, что именно это и отличает нашу философию от философии Несогласных. А ещё пойми, что на Земле есть разные люди. Одни более напоминают мать Терезу, а другие – Чингисхана. Одним ближе Согласие, другим – этика Несогласных. Нам очень повезло, что сюда, на Марс, представлять планету, были отправлены вы и что среди вас не нашлось тех, кто рассуждал о том, что милосердие – слабость.
Комацу кивнула, молча встала и пошла к окну. Эбигейл посмотрела на Генриха, на Джессику, но все молчали, и девочка, ловко спрыгнув со стола, проследовала за японкой, разглядывавшей еле видные всполохи на огромном куполе.
Это стало неким знаком, и команда стала разделяться на небольшие группы и о чём-то негромко общаться. Шан и Пин уже шутили на китайском в углу, к ним присоединилась Сюн Лифен, молодая, неожиданно худая даже для китаянки девушка с вечно румяными щёчками – доктор математических наук и специалист мирового уровня по теории вероятности. Джессика и Кристоф вполголоса обсуждали какие-то новости с Конкордии от Айзека Кинга. Новый протеже мисс Хилл, программист Хабаров, о чём-то судачил с Юлией Швецовой, сидящей рядом с ним, девушка что-то чертила в вечно находящемся в её руках блокноте, а он показывал какие-то строки на экране компьютера. Сташевичи негромко смеялись, стоя около компьютера Валентина. Сам Валя при этом постоянно смотрел на то, что делает Юлия и, казалось, пытался прислушаться к тому, что ей говорил Сергей.
Генрих вздохнул. Он остался один. Передал всем всё, что знал, и больше был им не нужен. Сейчас они посудачат и вернутся к работе. Никаких идей, видимо, не возникло. Ланге подошёл к Джессике и Кристофу.
– …и они сейчас выясняют, как вообще клён мог туда попасть, – завершил фразу француз.
– Клён? – уточнил он.
– Да, там Айзек и его группа нашли обычный земной клён, который явно вырос раньше, чем они основали колонию, – Хилл пересказала за Ламбером то, что, видимо, только что услышала.
– Это же грандиозно, как вы считаете, Генрих? – спросил Кристоф.
– Да, да, наверняка это… важно… – замялся Ланге. – Нужно побольше информации…
Очевидно, интересная новость, хотя такая резкая смена одной темы на другую оказалась тяжеловата для его разума. Крис открыл было рот, чтобы поделиться информацией или сообщить о её отсутствии, а Ланге только-только стал осознавать, что клён ну никак не мог попасть на Конкордию сам по себе, но тут ход его мыслей прервали.
– Генрих, Джессика, – раздался голос Валентина позади него, и он обернулся. Братья Сташевичи стояли в паре шагов от него вместе с Юлией и Сергеем. – Тут ребята предлагают модель поменять немного.
Поменять модель? В каком смысле? Генрих, окончательно запутавшийся, понимал, что его вид сейчас не очень подходит не только руководителю колонии Марс, но и даже простому руководителю лаборатории. Все смотрели на Сергея, и он тоже. Но Хабаров молчал.
– Мы тут обсудили, – секунд десять спустя по-деловому начала Юлия, видимо, не дождавшаяся, чтобы коллега начал говорить, – и поняли, что красота-сила может сильно поменять подход к модельному взаимодействию Несогласных между собой.
Хабаров кивнул. А он неразговорчив.
– Что ты имеешь в виду? – уточнила Джессика.
– Смотри, – сказала Швецова, в её левой руке невесть откуда появился блокнот, а в правой – ручка, и девушка начала писать какие-то формулы. Она что-то говорила, но её речь примерно на девяносто процентов состояла из математических терминов, звучали странные слова вроде «инвариантность множеств», «гомотопия», «абелева группа», «операнд», «тензор», и Генрих ничего не понял. Зато, видимо, понимали Джессика, Валентин и Сергей, то и дело влезавшие с вопросами и комментариями.
– Может, вы объясните попроще? – взмолился он и схватился за голову. Время обедать. И покурить. Не время для математических терминов.