Рион слегка подталкивает меня вперед, и я нехотя двигаюсь под любопытным взглядом белесых глаз. Дружина приветствует князя короткими кивками или крепкими рукопожатиями, и если бы не его осанка, ровная как натянутая струна, и почти болезненная бледность кожи, его легко можно было бы спутать с одним из воинов. У каждого дружинника своя роль, согласно которой ему отведена работа, и ни Велимир, ни князь не тратят времени на излишние приказы. Рион хлопает одного из солдат по плечу, сдержанной улыбкой хваля за проделанную работу – тот закапывает костровые ямы, постепенно сворачивая привал. Со мной рать держит дистанцию, лишь изредка кидая вежливые приветствия.

– Ириней! – окликает его Рион. На зов князя оборачивается на вид немногим старше его мужчина. Я заглядываюсь на резкие, доныне незнакомые черты лица. Рион ускоряет шаг, обнимая полководца за плечи, как старого друга.

– Княже!

– Братец! Вовремя ты, уж волки вокруг кружат, пора выдвигаться.

В ответ Ириней усмехается. С долей растерянности наблюдаю за ними, пока Рион и воевода не разжимают рук. Приходится даже обиженно хмыкнуть, чтобы достопочтенный князь вспомнил о моем скромном существовании и представил полководцу.

– Ириней, познакомься, – прокашливается Рион и отходит в сторону, представляя меня: – Это Веста. Я так и не понял, кто кого сопровождает к Златограду. Словом, она – наша спутница.

Новый знакомый окидывает меня с ног до головы внимательным взглядом голубых глаз. Радужка излучает слабый, холодный свет, и мне даже кажется, что он похож на тот, которым сверкают глаза Милы или Бажены, – нечестивый. Если воевода был весел со своим князем, то при виде меня любой намек на улыбку исчез.

Игра в «гляделки» затягивается, и Рион прерывает ее своим настырным кашлем:

– Ну и ну, комарья развелось, – натянуто звучит князь, пока машет ладонью перед лицом, отгоняя видимых лишь ему насекомых.

– Спутница, значит? – насмешливо говорит Ириней, наклоняя голову.

За короткий промежуток времени я успела привыкнуть к тому, что люди меня не боятся, но чтобы недооценивать и нагло, неприкрыто рассматривать?

– У меня свои интересы, – приходится вскинуть подбородок и вытянуть шею, чтобы не терять зрительного контакта с полководцем, росту которого может позавидовать даже медведь, – делиться которыми я не намерена.

– Да ты что? – Самонадеянная, нахальная улыбка трогает мужские губы. Понятно, где они с Рионом нашли точки соприкосновения, – эта неслыханная наглость и бахвальство. Ириней складывает руки на груди, готовый мне ответить, и я уже было вспоминаю все известные мне проклятья, как вдруг Рион тушит пламя едва не разгоревшегося спора.

– Да, – твердо отрезает князь, делая шаг вперед так, что я остаюсь позади него и теперь выглядываю из-за плеча. – И ее интересы я клялся защищать жизнью до самого Златограда. Так что помоги, брат. В долгу не останусь.

Ухмылка стирается с лица полководца, и тот покорно кивает:

– Обещаю, мой князь. Как и всегда.

Как переменился! Глаза Иринея уже не кажутся такими чарующими, так и ткнула бы в них пальцами, да посильнее. Воевода отступает на шаг, но, заметив, как я напрягаюсь, прищуривается и с очередной усмешкой подмигивает. Его взгляд бросает вызов, а тонкие линии улыбки на губах так и провоцируют. Мои руки сжимаются в кулаки, а в груди поднимается волна возмущения.

– Не сейчас, – шепчет мне Рион. Ириней, едва сдерживая смех, делает вежливый кивок, небрежно извиняясь за свою выходку. Спокойно, но твердо князь обращается к своему полководцу: – Время для споров еще найдется, не гневите Богов.

Ириней лишь слегка кивает. Смиренно и безропотно он кланяется князю, на этот раз не паясничая, и удаляется.

– У вас что, соревнование – кто кого невыносимей?! – причитаю я, отодвигаю ткань у входа в шатер и захожу внутрь. – Сначала твои шуточки, теперь этот…

– Ириней? – Следом входит Рион и по-хозяйски падает на настил. Князь спокойно разминает плечи и шею, а затем продолжает: – Он ценный воин. Сохраняет ясный ум и чувство юмора даже в бою. Поверь, это порой важнее, чем чистая сила.

– Только вот ваше чувство юмора границ не знает. – Пытаюсь вернуть себе самообладание, скрещивая руки на груди. Но взгляд все равно скользит по напряженным княжеским плечам, и я на мгновение теряю нить мыслей.

– Прости, если это тебя задело, – неожиданно серьезно произносит князь с ноткой искреннего сожаления. – Смеются они или дерзят – все это пустое. Настоящего вреда здесь тебе никто не причинит.

– Я не то имела в виду. – Огорченный вид князя как рукой снимает раздражение, и я, не в силах подавить желание стереть след упадка духом, опускаюсь на пол рядом с Рионом и признаюсь ему в неочевидном: – Мне претит мысль, что я так долго жила с осознанием собственной силы, а здесь даже самому слабому нет до нее дела. Мой голос изничтожит хоть всех живущих в лагере, но им и дела нет, а я…

– …иначе защищаться не умеешь. – Блуждающий по полу взгляд устремляется к князю – стоит мне поднять голову, как я встречаюсь с хвойной чащей на рассвете, окунаюсь в туман, плутающий сквозь ельник. Я почти чувствую, как смолистое благоухание врезается в ноздри. Рион остужает мою злость, тут же зажигая новый, непонятный мне огонь. – Но тебе и не придется. Пока ты в мире людей, я – твой щит. А воротишься в сад, так щит и не потребуется.

Смутное, незнакомое чувство закрадывается под ребра, сковывая легкие, и перекрывает дыхание. Оно новое, не подернутое дымкой памяти, словно из прошлой жизни. Нет – я не испытывала такого никогда. Вокруг стирается все, и остается только он – лес вокруг расширенных зрачков.

– Отдыхай, – расплывается в улыбке Рион, наклоняясь ко мне так, словно хочет сообщить какой-то секрет. Щеку обдает теплым дыханием, и табун мурашек яркими вспышками пробегает по телу. – У Иринея самый отвратный юмор в лагере. Больше он тебя не побеспокоит. А уж чем тебя рассмешить, я найду.

Ударив ладонями по коленям, князь поднимается и направляется к выходу из шатра, бросая напоследок:

– Выдвигаемся через полчаса, до Златограда рукой подать.

И пока шуршит полог, закрывая вход за Рионом, рой противоречивых мыслей вьется в голове, подначивая сердце биться быстрее.

Дороги ведут нас всю следующую ночь вплоть до рассвета. К восходу из сизой дымки возникает величественная стена, отблескивающая первыми лучами солнца: Златоград. С высоты сердце мое сжимается от изумления: белокаменные стены венчают золотые башенки, крыши внизу искрятся насыщенным красным. Вдалеке раскидываются узкие улочки, вымощенные камнем и протянутые к самому сердцу города – к величественным княжеским чертогам. Дружина, единой вереницей приближаясь к городу, замедляется.

– Царевна Лебедь, – звонкий свист снизу выдергивает меня из раздумий. Я обращаю взгляд к Риону, который зовет меня с земли, – соизволите спуститься с небес на землю или так и будете смотреть на нас свысока?

– Спущусь, если замолчишь, – огрызаюсь в ответ, хотя внутри весело: озорная улыбка князя сверкает ярче крыш Златограда. Дружинники покатываются со смеху.

– Замолчу, если спустишься!

Оказавшись на земле, строю Риону недовольную гримасу, на которую он быстро отвечает:

– Городские ворота уже открыты для меня, но привлекать лишнее внимание к тебе не хочу. Дальше наш путь разделяется, но ненадолго. – Слова князя перекрывает нетерпеливое ржание Чернокрыла, жаждущего скорее оказаться в родном Златограде, в стойле, где ему наверняка уготовано мягкое сено. – Ты и Володарь войдете в город через малые ворота, путь удлинится, зато окажетесь прямиком в замке.

Я понимающе киваю. Из рядов дружинников на вороном коне выезжает Володарь, пришпорив молодого на вид жеребца, и выдает:

– Госпожа поедет со мной в седле?

Рион едва заметно напрягается, хотя его улыбка по-прежнему сияет.

– До ворот вполне себе безопасно лететь, в такую рань вам вряд ли встретится простой люд на пути. А от малых ворот до дворца рукой подать, спешишься и проводишь госпожу.

Под смешок Иринея, не укрывшегося от меня, Володарь согласно кивает, принимая указ. Рион, слегка толкнув поводья, пускает Чернокрыла вперед. Мы размыкаемся: дружина с князем направляется к главным вратам, а мы с Володарем – в обход.

Оруженосец болтает без умолку, повествуя о том, что Златоград – богатая столица, выстроенная на перекрестке путей. Я стараюсь отвлекаться на окружающую нас картину: вокруг города простирается смешанный лес, достаточно редкий, чтобы прошел человек. Взору льстит обилие причудливых бабочек и пчел, маленьких озорных птиц, названия которых мне неизвестны.

– Во дворце вам понравится, госпожа, – не унимается Володарь. – Нас, должно быть, князь Иван да Марфа встретят.

Его голос предательски спотыкается на незнакомом мне женском имени и наконец затихает. Не обладая глубокой проницательностью, я все же замечаю эту перемену и решаю уточнить.

– Кто такая Марфа? – спрашиваю я на свою голову.

Щеки Волода тут же алеют, он заливается краской по самые кончики ушей.

– У Великого князя Светогора советник есть, боярин Родион, – смущенно говорит он. – Марфа – дочь его, с отцом при дворе живет. Кожа словно фарфор, большущие глаза и длинные, густые косы цвета спелой пшеницы.

Не моргая, Володарь смотрит перед собой, словно вот-вот коснется лица Марфы. Его мечтательность так явственно читается в глазах, что кажется, он уже не здесь, а где-то далеко, рядом с ней. Но вот, пошатнувшись в седле, он возвращается в действительность, а я все лечу рядом, возвышаясь над ним, и спрашиваю:

– Сильно любишь ее, значит?

– Да, только без толку. – Залитое румянцем лицо постепенно бледнеет, и на нем появляется тень угрюмости. – Девица благородной крови, мне и ручку ее поцеловать не светит, ей, скорее, князь наш в мужья годится.

Я замечаю, как его пальцы судорожно сжимаются на кожаных поводьях. Очевидно, и речи не идет о запретной любви: девушке из мечт Володаря он сам безразличен, а ей, похоже, под стать Рион.

– А сам князь что? – срывается непрошеный вопрос с моих губ.

– Сам князь нелюдим. Никому, кроме брата и Иринея, думаю, не признается, но дружина наша все и так понимает, – потускневшим голосом отвечает Володарь, направляя коня левее, чтобы обогнуть город: вдалеке, в стене, показались малые ворота. – Со смерти матери он видел, как туго Великому князю, как сердце его неприкаянно и беспристрастно мечется. Когда Княгиня Василиса скончалась, говорят, унесла с собой в Навь часть души Светогора, а оттого он больше никого не полюбил. Этого наш княже и боится – полюбить и потерять. Каждую тризну^[9] на нем лица нет, а уж сколько лет прошло…

Холодок пробегает по спине: за столь открытой улыбкой Риона прячется наполненное горем сердце, запертое ото всех. В голове представляется образ маленького белокурого мальчика, выросшего без материнской любви, и оседает тяжестью в груди. Что хуже: не знать ласки матери вовсе или потерять ее навсегда?

Я встряхиваю головой, но не могу избавиться от желания защитить этого мальчика. Пусть Рион, величественный князь, обещал стать мне щитом, я буду той, кто укроет его, ребенка, от всех бед: вернуть ему мать не в силах никто, но помочь его отцу выжить я могу. Рука невольно тянется к лукошку, где все время мирно покоится золотистый плод.

Володарь ударяет коня пяткой о подпругу, и тот припускает ходу, а я ускоряюсь следом. Больше не проронив ни слова, мы добираемся до малых врат. Спешившись, Волод направляется к ним.

Одной рукой держа коня под уздцы, второй оруженосец отстукивает по вратам ритм, должно быть, не простой – сигнальный. Я опускаюсь на землю и наблюдаю: стоит последний раз кулаку Володаря глухо, с силой ударить по вратам, как те отворяются изнутри.

Если Златоград казался прекрасен с высоты, то вблизи он, очевидно, еще краше. То, что открывается за стеной, поражает меня пуще прежнего: белокаменные дворы, ведущие к возвышающемуся на пригорке дворцу, верхушки золотых башен которого все еще ласкают первые лучи.

– Добро пожаловать в Златоград, – с гордостью выдыхает Володарь, провожая меня к широким лестницам. – И в самое его сердце – в княжеский дворец.

Кровля из черепицы глубокого красного цвета плавно спускается к мощеным дорогам, где каменные фигуры стражей, словно живые, стерегут входы. Витиеватые резные окна, обрамленные деревом, отражают свет и блеск всего города.