– Братцы! – с улыбкой начинает Рион. – Уж ни стрелы не прилетело, ни копья. Часом, не расслабились ли? Крылатое чудище на горизонте мелькало!

– А я гляжу да понять в темноте не могу, – отвечает бородатый, седеющий мужчина, на вид вдвое старше Риона, и делает пару шагов вперед, отделяясь от остальных. – Неужто Чернокрыл и вправду крылья отрастил?

«Точно бесстрашные!» – думаю я, наблюдая за лицами мужчин. Вижу их удивление, но не изумление, настороженность, но не страх. Даже улыбки, добрые и искренние, они дарят вернувшемуся князю.

– Полно тебе, Велимир, – отвечает Рион, осторожно спрыгивая с коня, и протягивает руки мне, чтобы помочь спешиться. – Это Веста, моя спутница. Колючая, но отнюдь не чудовище, каким ты пугал меня. Дружина не пригодилась – в саду нет нечисти.

Я, чувствуя десятки настороженных взоров, осмеливаюсь перекинуть ноги на одну сторону и соскользнуть с коня прямо к Риону на руки. Он подхватывает легко, как будто у меня и вовсе нет тяжелых крыльев за спиной.

– Ваше слово, княже, всегда правда! – молодец, годящийся Риону в младшие братья, расталкивает столпившихся мужчин и выходит вперед.

– Веста, рад представить тебе своего оруженосца, славного витязя. – Рион подмигивает вышедшему к ним молодому воину. У того русые до плеч волосы и светлые глаза, маленькое курносое лицо. – Володарь. В простонародье – лодырь.

– Вздор! – отвечает Володарь, пытаясь перекричать разразившийся позади него хохот собратьев. Отмечаю, что и Рион не брезгует посмеяться над подчиненным раскатистым, заливчатым смехом. – Просто Волод, мой князь!

Вот они – люди. И никто из них не вселяет ужас, ни один из мужчин не пытается напасть или убить. У них действительно нет ни капли страха.

– Ириней где? – интересуется Рион.

– В деревне, княже, – говорит Велимир, ладонью приглаживая бороду.

– Волод, Чернокрыла накормить, – командует Рион, передавая поводья, – Велимир, отдай гостье мой шатер, а как проводишь, буду ждать тебя у костра, просьба есть.

Иным приказа не требуется, дружина быстро разбредается по палаткам. Велимир ждет меня чуть в стороне, но я ощущаю легкое прикосновение руки Риона к моему локтю. Оборачиваюсь к нему.

– Веста, задержись на миг. – Голос князя, тихий и низкий, звучит над ухом. – Здесь тебе ничего не угрожает. Помни, что я в этом поклялся, а люди вокруг – лучшие воины Велесовых земель. Костьми лягут, но исполнят то, что должно. Только просьба есть.

– У тебя, о Великий, просьба ко мне? – поддеваю его по-доброму. С трудом свыкаюсь с ноющей болью в ногах и копчике после езды верхом, хоть и не понимаю, почему ощущаю ее. Была бы рядом Бажена, может, увидела бы разгадку дальше, в грядущем, и смогла бы ответить на этот вопрос?

– К тебе, Пернатая, – кивает Иларион, а в глазах, хоть и уставших, пляшут задорные огоньки факелов. – Если что-то напугает – не спеши петь, чтобы не выкосить мне всю дружину. Кричи мое имя, и я приду за тобой.

Глава 5

Из летописей:

Чернецкие – княжеская династия из Златограда, что стала символом огня – силы, страсти и решимости. Их правление охватывает все четыре княжества, объединенные двести лет назад Лазарем Чернецким. Эти князья известны не только своей храбростью и мудростью в защите земель, но и умением вести народ через испытания. Князья правили от разума и сердца, подобно огню, что очищает и закаляет сталь. Златоград под их властью стал сердцем единого княжества, где каждая искра их энергии направлена на процветание и защиту.

Открываю глаза. Слабый еловый аромат щекочет ноздри: после дороги прошлой ночью дружина устроила привал у хвойной рощицы. Рион объяснил, что земля здесь мягче, да и строить лагерь под раскидистыми кронами легче. А еще, говорил князь, в Едином государстве меж княжествами лежат ничтожные расстояния – если ехать напролом. Вот потому мы так быстро и промелькнули через несколько уделов: дружина знает кратчайшие пути, а сами земли невелики, села да перелески сменяются часто.

За палаткой, видимо, вечер, потому что просыпаюсь от шумов разбуженного стана^[8] – звона обточки оружия и топота копыт. Такой распорядок, когда днем приходится спать, а ночью бодрствовать, мне чужд, а оттого трудно подняться на ноги. Но, пригладив волосы, все равно заставляю себя это сделать.

Стоит мне высунуться наружу, как едва не сталкиваюсь с Велимиром. Старый коренастый воин с морщинками у глаз – одна из них растягивается в приветливой улыбке.

– Проснулись, Голубка? – спрашивает он мягко, хотя на вид ему впору прорычать, столько в нем воинской мощи. – Уж не изволите ли к столу?

Собираюсь согласиться, но тут же одергиваю себя. С тех пор как Рион открыл мне свое происхождение, прошло две ночи в пути. Без особого труда замечаю, что со мной что-то происходит: то боль, то теперь усталость и голод. Каждая новая ночь полета дается тяжелее, а прошлой мне и вовсе захотелось насытиться кроличьим мясом, которое кметы тушили в котле.

– Разве ваш князь не поведал про меня? – спрашиваю я, обводя крылом плечо Велимира. Дружинник, похоже, вовсе не смущен. – Не нужны мне ваши яства, я и без них могу жить, летать.

– Ваше слово, – пожимает плечами старый воин, улыбаясь из-под густой бороды. – Тогда прогуляйтесь: князь упражняется, устал, видно, от седла да сутолоки. Как только братья-дружинники насытятся, соберемся и Ириней с князем решат, когда тронуться дальше.

Киваю, непроизвольно улыбаясь в ответ. В груди что-то едва заметно «оттаивает»: оказывается, можно впускать в свое сердце не только сестер. И люди в дружине подчас оказываются теплее, чем я ожидала.

– Спасибо, Велимир.

– Хорошей прогулки, Голубушка.

Бреду через лагерь, изредка ловя на себе взгляды, и направляюсь в рощу, стремясь уединиться. Босыми ступнями шагаю по земле, пока еловые иглы щекочут мне кожу, но не вредят. Тянусь тонкими пальцами, чтобы огладить каждую ветвь, дотронуться до непривычного на вид дерева. Прикрываю глаза, продолжая идти вперед, и погружаюсь в свою песнь, тихую и тягучую: забываю о людских взорах, о княжеском упрямстве.

Голос тянется, расходится по роще и стелется по земле. Звук моих собственных мотивов вызывает у меня улыбку – я скучала по этому. Пение успокаивает, словно возвращает в сад, где мягкая трава лишь ласкает стопы, а листва создает тень.

Но едва я успеваю проникнуться мелодией, слышу топот и прерываю песнь. Из-за деревьев медленно выплывает… Рион. Замолкаю и бросаюсь к нему – князь тут же падает на колени, когда чары его отпускают.

– Иларион! Прости, я не знала, что ты рядом. – Обхватываю мужские плечи в надежде поддержать, да без толку – он валится. – Надеялась побыть одна… Почему ты сразу не подал знак? Кашлянул бы хоть! Я ушла далеко от людей, думала, меня никто не слышит!

– А я, наоборот, ушел подальше от ребят, чтобы в одиночестве потренироваться, – бормочет князь, отстраняясь от меня и потирая висок. – Услышал вдруг пение, а там как в бреду пошел, сам не знаю как. Тьма в глазах и шум в ушах.

Рион прикрывает глаза, и я сажусь рядом на землю.

– Так и бывает. Но наши настоящие песни куда опаснее, – шепотом говорю я, потупив взгляд. – Это был лишь так, тихий напев. Если бы запела всерьез, ты мог бы…

– …не выжить, – мрачно заключает князь, запрокидывая голову к редким просветам в кронах и осторожно укладываясь на землю. – Значит, сейчас был только отголосок твоей силы?

Молча киваю. Ложусь на спину, поверх крыльев, и подобно Риону смотрю на закатное небо. Опустившееся молчание кажется спокойным, хотя угрызение и досада все равно щекочут грудь изнутри. Когда ком в горле наконец опускается вниз от вины перед князем, я решаюсь спросить:

– Как люди в Златограде примут меня?

Рион размышляет, затем поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня, и отвечает:

– В Златограде не примут с распростертыми объятиями сразу, но…

– А потом и не надо, – отрезаю я, отворачиваясь. – Лишь узнаю правду в твоих летописях – и обратно в сад. Мне там место.

Там меня ждут, и там я нужна. Рион задумчиво запускает пятерню в волосы, о чем-то размышляя, а затем спрашивает:

– Если бы вас не было, яблоки давно бы разворовали, я уверен. Но что в этом плохого, Веста?

Неожиданно серьезный тон князя заставляет меня перевести взгляд с неба на его лицо. Рион, поднявшись на локти, смотрит на меня сверху вниз. Его зеленые радужки, хранящие лисье плутовство, захватывают все мое внимание. Роща и небо меркнут на фоне, оставляя в моем поле зрения только одно – его глаза.

– От тщеславия и гордыни люди слепнут, мой князь. А зачем им еще молодильные яблоки, если не для того, чтобы стать красивее и потешить самолюбие?

– Пусть так. Но почему именно вы обязаны хранить эту добродетель? – Рион вновь ложится, но теперь на бок, лицом ко мне. – Разве не нашлось бы бравых молодцев, которые могли бы взять на себя эту ношу?

– Буду честна с тобой, – отвечаю, перекатываясь на бок, тем самым вдруг сокращая расстояние между нами. Ненадолго затаив дыхание, продолжаю: – Я знаю лишь то, что это истина: молодильные яблоки неприкосновенны, и мы трое должны оберегать их от людей. Наш долг – стержень нашей жизни. Почему я это знаю и откуда – мне неизвестно.

Внимательный взгляд пленяет меня, заставляя говорить откровенно, без прикрас и недомолвок. Рион находится в опасной близости, на расстоянии вытянутой руки.

«И как же жаль, что он ее не протянет», – мелькает слишком громкая, дурацкая мысль. Отчего-то жадно хочется человеческого тепла, пока внутри все дрожит от доселе незнакомого влечения – это второй мужчина, подле которого я нахожусь, за всю жизнь. И тут внезапный стрекот сороки звучит неподалеку. Рион вздрагивает и, присев, выпрямляется.

– Сорока – плохая примета, – бормочет он. Князь поднимается на ноги, слегка покачиваясь, и протягивает мне руку.

Хватаюсь за нее, вопрошая:

– Что не так с этой птицей? Чем она заслужила?

– Поверь мне, – Рион стряхивает с моего платья хвойные иглы, вглядываясь в ели, но так сороку и не находит, – с этой птицей все не так: приносит дурные вести на хвосте.

Прежде чем мы успеваем двинуться в сторону лагеря, из хвойной гущи раздается низкий протяжный рык. Сорока тут же вспархивает, выдавая себя, и улетает, разрывая воздух пронзительным криком. Я же настораживаюсь и внимательно смотрю по сторонам, невольно хватаясь за локоть Риона.

– Волк? – шепчу, чувствуя, как сердце ускоряется.

Рион, заметив мое беспокойство, сжимает мне ладонь.

– Не волнуйся, – говорит он мягко, – здесь волки на человека не бросаются. Они нас боятся больше, чем мы их.

Однако мы спешим покинуть чащу, не дожидаясь повторного предупреждения дикого зверя.

Шатры и дружинники вскоре показываются из-за елей, и мы оказываемся в лагере. Рион идет позади, провожая меня. Мы проходим мимо места на краю лагеря, где стоят привязанные лошади, мирно пощипывающие траву. Замечаю среди них Чернокрыла, но стоит коню оторваться от земли и повернуть голову к нам, как я с ужасом замечаю, что глаза его белые, с черными зрачками. Отшатываюсь и останавливаюсь, вглядываясь в лошадиную морду. Чуть не врезавшись в меня, Рион, проследив за моим взглядом, замечает коня.

– Что с Чернокрылом? Его глаза…

– Это не Чернокрыл, – ухмыляется Рион, – это конь нашего полководца Иринея, Вий. Значит, хозяин его уже в лагере. Нужно вас познакомить.