– Перекинь ногу, подайся ко мне навстречу и спрыгни, я поймаю.

Мне хочется испуганно возразить, но гордость берет верх. Осторожно снимаю ногу с седла и соскальзываю – будто падаю в теплый поток. Пальцы Риона мягко удерживают меня за талию, ставят на землю.

– Вот видишь. – Его до того серьезный взгляд теплеет, когда он смотрит на меня, и голос становится мягче. – А ты боялась. Еще немного, и станешь уверенной всадницей.

Боли я больше не чувствую. Не могу оторваться от его взгляда и замираю, как будто весь мир вокруг исчез. Позади конь, спереди человек – и будто нет пути вперед. Но, может, я стою лишь потому, что зеленые глаза, завораживающие, затягивают меня в свою глубину?

– Спасибо, – отвечаю я, не без труда переводя взгляд на поселение. – Будем ждать здесь, пока не стемнеет?

– Я отправлюсь в деревню, разведаю обстановку, – предлагает Рион. – А ты с Чернокрылом останешься здесь, раз уж вы так сдружились. Вернусь быстро, но до темноты. Пойдем ночью, а к утру снова устроим привал.

– Ты прекрасный собеседник, Чернокрыл, в отличие от твоего хозяина.

Проходит не меньше получаса с момента, как Рион оставил нас. Ночь действительно быстро опускается. Я сижу у дерева, прижимаясь спиной к шершавой коре, и лениво ворочу в руках выпавшее из моего крыла перо. Чернокрыл неторопливо переступает рядом, а я болтаю с ним вслух:

– Ты прекрасный собеседник, Чернокрыл, в отличие от твоего хозяина. Не подумай, он совсем неплох, но такая заноза…

Замолкаю, когда слышу странный шорох, пробирающийся сквозь тишину ночного леса. Я всматриваюсь в темноту, а сердце начинает стучать чаще. Из темноты впереди проступает легкое сияние факела, и вот передо мной появляется согбенная старушка. Ее облик едва виден в тусклом свете огня.

Холодок пробегает по спине, и я замираю, не в силах ни заговорить, ни пошевелиться.

Когда старушка переводит взгляд на корзинку, лежащую у моих ног, ее глаза расширяются. Золотистый свет, струящийся из-под тряпья, притягивает внимание незнакомки. Старушка лишь чуть склоняет голову, одаривает меня ласковой, почти материнской улыбкой – и исчезает в темноте, унося за собой слабый огонек факела.

Я остаюсь в растерянности одна. Смотрю ей вслед, пока слабый свет не исчезает среди деревьев. В голове пульсирует осознание, что я только что столкнулась с чем-то куда более могущественным, чем могла предположить.

– Что за?.. – Кто она такая? Лесная ведунья, неведомая сила или просто из местных?.. Но ясно одно: я ее ничуточки не напугала. – Этот студень даже не потрудился придумать убежище понадежнее!

Пока я еще какое-то время рассыпаюсь в оскорблениях, возвращается Рион.

– Сгинь же! – недовольно ворчу вслух, шевелясь на месте, когда слышу шаги позади. – Какой же ты умный, Иларион…

– Расскажешь о своем негодовании позднее. – Голос Риона доносится из-за дерева, а затем появляется и он сам. – У нас возникла небольшая сложность.

– Какая же? – поднимаюсь с земли. Рион приближается к Чернокрылу, хлопая коня по лохматой шее. – Да какая разница! Знал бы ты, что сейчас произошло!

– Ты жива, вокруг нет бездыханных тел – значит, ничего серьезного.

– Ничего серьезного?! Мало того, что нашел место, куда и ребенок вышагал бы без труда, так еще и…

– Случилось кое-что. Видишь вон те огоньки? – перебивает меня Рион, указывая на очертания деревушки. И действительно: замечаю, как вдалеке маячат факелы, около двух дюжин. – Это кметы^[7] княжьи ходят по окрестностям, служат князю Велесовых земель. В деревне почуяли неладное, может, кто-то скрылся… Тебе лететь невдалеке опасно, а мне не пройти мимо них просто так.

– Почему же, скажи на милость? – уточняю я, всматриваясь в Риона. – Я догадывалась, что ты не так прост, но мысли о воровстве и преступлениях отогнала. – Раз так – идем навстречу им. Я покажу всю мощь волшебной птицы наяву.

– И все бы ничего, Пернатая… – Рион опирается плечом о ствол дерева и складывает руки на груди. – Вот только не может сам князь свою же дружину на смерть положить.

– Это как понимать? – интересуюсь я, не отрывая взгляда от спутника. Мне все кажется, будто он вот-вот засмеется так, как умеет только он – заливистым, задорным смехом – и все окажется просто шуткой. – То ты вор, то князь. А я, наивный воробушек, доверилась человеку. Так скажи мне: зря ли я не спела в нашу первую встречу?

– Какое горе – забыл упомянуть о своем величайшем и высочайшем происхождении! – Всплеснув руками, Рион закатывает глаза, словно это пустяк – быть князем и бродить по лесам в одиночку. – Это не та напасть, которая будет нас задерживать. Я все еще Рион, твой спутник и защитник на ближайшие двенадцать дней. Я по-человечески клялся тебе – и эту клятву сдержу. Верь мне, Веста.

И действительно, какое мне дело до его положения? Тряхнув головой, пытаюсь сбросить наваждение – пусть хоть пастуший сын! Но обида разливается в груди, заполняя меня всю: я доверилась ему, а он не ответил мне тем же. Утаил свое происхождение, когда мое, такое очевидное, было у него на глазах: крылья никуда не спрячешь. А раз Рион что-то скрыл раз – скроет и еще.

– Утаил как великую тайну, княже. А ведь мог сказать, когда представлялся, раз уж о доверии клялся, – стараюсь говорить так, словно мне безразлично, но выходит туго: обида слишком явная, да и не только на Риона. На себя саму. Мила была права: как можно было довериться человеку? И все же по неведомой причине Бажена меня поддержала, а что еще важнее – Древо подарило Риону свой бесценный плод.

– А если бы пытался скрыть, то и сейчас бы не сказал, – сузив глаза и нахмурившись, произносит Рион. – Неужели ты поведала мне все и ничего не утаила, маленькая Птичка? Ни единой тайны у загадочной девицы, которую мне не мешало бы знать?

Холодок пробегает по телу, дыхание учащается, а сердце, наоборот, замирает: почему он спросил? Ведь прав. Перед глазами проносятся лица Милы и Бажены, стерегущих древо от страждущих путников, возжелавших покуситься на молодость. Я утаила самую главную правду, так разве не мне должно быть совестно?

– Не должно, – неожиданно произношу я вслух.

– Не должно – что? – спрашивает Рион, отодвигаясь от дерева. В сгущающейся темноте черты его лица стираются, но я вижу: он недоволен, даже негодует, брови сдвинуты к переносице, губы сжаты в плотную линию.

– Не должно быть стыдно мне, Великий княже. Несмотря на положение, которым ты обладаешь, мне всесторонне безразлично, что тебе дозволено среди людей, кем ты помыкаешь и управляешь. – Слышу, как мой голос становится нечеловечески угрожающим, слишком низким. Во мне все еще дрожит досада. Не могу понять: откуда во мне ревность к тому, что он «выше» среди людей. – Мне не должно быть стыдно что-то утаивать от человека. Мое существование выше любой из человеческих проблем.

– Вот оно что, – негромко отвечает Рион. Лицо его расслабляется, залегшая меж бровей морщинка разглаживается. – Просто «князь».

– Что?

– К моему отцу – «Великий князь». – Рион больше не смотрит мне в глаза, а я внимательно слежу за каждым его движением. Он спешно направляется к Чернокрылу, видимо потеряв интерес к беседе, поправляет подпругу, затягивая ремешки потуже, и взбирается в седло. – Конечно, такой птице высокого полета это чуждо, но мы, дикари, воры и кто-то там еще, предпочитаем жить по правилам. Нам по нраву вежливость и воспитание.

– Людям по нраву воспитание, ведь вас выращивают родители. Легко стать хорошим человеком, коль зерно в тебя посеяли, – язвлю я, и если бы мои слова были стеклом, они бы точно резали больно, и это не укрывается от Риона. Были ли у меня родители? – Но будь по-твоему, человек. Как к тебе обращаться теперь?

Чернокрыл, будто понимая каждое слово, топчется на месте, волнуясь. Рион натягивает поводья, заставляя животное подчиниться и успокоиться. Нервно закусив губу, он все же отвечает, глядя на меня сверху вниз:

– Мое имя – Иларион Чернецкий. Я средний сын Великого князя Светогора Чернецкого, государя четырех объединенных княжеств. И сейчас мы находимся в Велесовом княжестве, коим я владею. Люди, что здесь рыщут, – мои дружинники, хоть и не знают, что их господин рядом.

Молчу, время медленно тянется, а кровь кипит, так и хочется что-нибудь сказать да уколоть в ответ! И все же понимаю – нечем отвечать, но все-таки находится вопрос:

– Что делать будем, «просто князь»?

– Коль ночь совсем не опустилась и видно путь, – начинает Рион, протягивая открытую ладонь птице, – я предлагаю ехать. Лететь тебе небезопасно, рядом поселение, а если к дружине близко окажешься, то, возможно, нападут, не пощадят ни перышка.

– Забываешься, княже, – изгибаю рот в лукавой, почти хищной улыбке, а изящными, тонкими пальцами хватаю руку Риона. – Ни один твой кмет и моргнуть бы не успел, коль я песню заведу.

Чернокрыл не кланяется – больше не позволяю себе слабости, – босой ногой опираюсь о стремя, любезно предоставленное князем. Непривычно резкий рывок, и вот я сижу на коне прямо позади Риона.

– Ехать будем медленно, но тебе все равно нужно держаться, – как можно ровнее произносит Рион, но играющие желваки и пульсирующая на шее вена выдают смятение. – Клади руки как удобно.

– И все же предпочту держаться здесь. – Стараюсь не дышать и не шевелиться, находясь в опасной близости. Пальцами впиваюсь в заднюю луку седла, ненадежно, но иначе не хочется – только не за Риона. Долго не дышать не удается, и на вдохе улавливаю мужской запах. Он пахнет чем-то теплым и древесным – кедром и, должно быть, дубовым мхом.

– Как скажешь, пташка. Держись, – ровным тоном командует он.

Рион ослабляет поводья, и после короткого «Пошел!» Чернокрыл трогается с места резво. Качнувшись назад, успеваю увидеть перед глазами всю жизнь.

«Дикий конь!» – стрелой проносится мысль, когда руками все-таки обвиваю Риона под руки.

– А что случилось? Неужто передумала? – Тон Риона теплеет, мне даже кажется, что он улыбается. – Не отпускай.

Что-то мне подсказывает, что князь лукавит: в таком лошадином шаге нет ничего по-настоящему опасного. Я могла бы отпустить торс Риона и взяться за рубаху, но делать этого почему-то не хочется. Чернокрыл, понукаемый рысью, покидает лес. Деревушка, куда чуть раньше ходил Рион, остается где-то сбоку.

Как только мы пересекаем поле, огни на горизонте становятся ближе. Теперь можно разглядеть походные шатры, расставленные ровными рядами на одинаковом расстоянии. Насчитываю тринадцать палаток, между которыми снуют мужчины.

Почти привыкаю к тесной близости с Рионом и ослабляю хватку. Внутренняя поверхность бедра и копчик болят так, как никогда раньше: не было в моей жизни активности, сравнимой с ездой на Чернокрыле. И боли, что настораживает больше всего. В животе затягивается неприятный, тяжелый узел, рот наполняется вязким вкусом горечи. Не помню, испытывала ли я когда-то чувство тошноты. В памяти вспыхивает давно забытое воспоминание, но тут же затухает, когда голос Риона вырывает меня из мыслей.

– В лагере двадцать четыре воина, – говорит князь через плечо. – Все на подбор. Кого-то отобрал я, а кто-то еще меня учил. Все разные, владеют оружием от стрел до булавы, но есть в них одна общая черта.

– Какая же? – спрашиваю я, замечая добрую ухмылку на лице Риона, который оглядывается через плечо.

– Бесстрашие.

Палатки все ближе, и вот они уже перед носом, на расстоянии тридцати шагов. Чернокрыл замедляет ход, и на шум копыт выходит дюжина мужчин. Рион прав, они выглядят так, словно их отбирали целую вечность: высокие, крепко сложенные, за версту пышущие здоровьем. Меня охватывает беспокойство: столько людей и так близко я не видела никогда. Борюсь с желанием спрятаться за спину Риона, а затем – с собственным непониманием. Когда он успел стать таким надежным, что от других людей я прячусь за ним?