– Не любопытно, – колко отвешиваю я, следя, как он вытирает подбородок рукавом рубахи. – Но тебя, видимо, это не волнует. Блаженна тишина, но твой рот не закрывается, а язык длинный и без костей.

– Большинству девушек это, как ни странно, по душе, – хмыкает он, и я, не удержавшись, морщусь беззлобной шутке. Невольно снова замечаю у него на щеке ту самую ямочку.

Задумавшись о том, что у сестер такой не отмечала, засматриваюсь слишком долго.

– Кажется, скоро вместо ямочки во мне дыра образуется – так внимательно разглядываешь.

Последняя капля терпения падает в переполненный чан. Срываюсь на ноги, подхожу вплотную и смотрю ему прямо в глаза. В тот же миг во мне вскипает готовая к расправе песня – тихая, но зловещая мелодия. Рион вздрагивает, поспешно поднимает руки, будто сдается:

– Спокойно, Птичка. Я пошутил. – Дерзкая усмешка сползает с его лица, и он отступает на пару шагов. Едва песня, не успев начаться, стихает, Рион выдыхает и произносит: – Сирин.

Я довольно улыбаюсь, радуясь, как в его глазах блеснул страх… и какая-то едва заметная искра восхищения. Нет, не убила бы – но напугала, как и хотела.

– Сирин, – одобрительно киваю. – Почему твой страх появился только сейчас, когда я почти запела? Разве змею боятся только тогда, когда она кусает?

– Со змеей все проще: ее повадки предсказуемы и, если вовремя заметишь, можно отступить. – Руки Риона наконец опускаются. На мгновение мне кажется, что ладонь его тянется к мечу, однако он снимает с пояса тисненую кожаную флягу. – Вы же с сестрами – дело другое. Идя сюда, я знал, что вы не просто нечисть, а значит, можно попробовать договориться.

– Страх тебе неведом. А меч – посредник в переговорах? – бросаю я ехидно.

Не отвечая прямо, Рион приседает на колено у самого берега и зачерпывает воду во флягу, которая до этого покоилась на поясе:

– Змея не станет выслушивать. А вы, хоть и необычны, не лишены разума и… чувств. – Как только фляга наполняется, Рион возвращает ее на пояс и поднимается с колена: – Хотя речи твои полны яда, пташка.

– Все люди такие, как ты? – не выдержав, любопытствую я. Какой был Лукиан – я уж позабыла, но ощущение, что совсем не такой.

– Красноречивые, с чувством юмора и природной красотой? – Рион подмигивает мне, и я уже жалею, что не запела еще там, на опушке. – Нет, только я.

Только он. Другие люди ведут себя иначе, выглядят иначе. От его самоуверенности я лишь вздыхаю, оседая обратно на землю.

День клонится к закату. Еще недолго мы сидим молча, пока Рион первым не нарушает тишину:

– А вы, стало быть, сад не покидаете?

Я качаю головой и досадливо закусываю губу. Не покидаем.

Рион пристально смотрит на меня, склоняя голову набок – светлые пряди падают ему на глаза.

– Тебе бы понравилось в Златограде. Я там бываю нечасто, живу больше у себя, в Велесовом княжестве, но все же… Это дивный город.

Пару мгновений я размышляю над словами Риона, а потом ровно, без прежней колкости спрашиваю:

– В библиотеке, где ты нашел летопись о нас, хранятся знания о многом? – Смотрю на Риона с вялым интересом. Забавно, но теперь я мало похожа на зловещую птицу-Сирин. Скорее – на смущенную молодым статным мужчиной девчонку. И от этого странно, но как же приятно…

В голове у меня стоит образ обширных залов и свитков, где могли содержаться ответы на сотни вопросов. Откуда эта мысль в моей голове?

– Поехали со мной в столицу! – вдруг выпаливает Рион, срываясь на полшага вперед – ближе ко мне. – Ты хочешь знать о мире, а я хочу… одно-единственное яблоко.

Я не успеваю ответить: он неожиданно опускается передо мной на колени, и я, задержав дыхание, смотрю в его лицо, совсем близко к моему.

– Дорогу покажу, проведу через все заставы… – запинается Рион. – Но взамен прошу лишь маленькую услугу: ты отдашь мне плод для отца. Разве ты не хотела бы спасти одну из сестер, если бы потребовалось?

На миг даже задумываюсь. Возможно, если бы на месте его отца была Мила или Бажена, я пошла бы на все. И вода, кажется, стихает, и краски лета вокруг меркнут, пока здравый смысл не возвращается: и думать о таком нечего.

– Существует естественный порядок, – говорю наконец, отвожу глаза в сторону. – Не нам решать, кому жить, а кому умирать. Только Боги это ведают.

– Да пропади они пропадом, эти Боги! – сокрушается Рион, вскакивает и, подобрав мелкий камушек с земли, швыряет его в воду. – Будь они милостивы, отец не гас бы от болезни. Мы не хуже Богов, чтобы решать что-то за них!

Ощущая, как разрастающаяся внутри пустота заполняет разум, я лишь молча наблюдаю за мечущимся по берегу Рионом, рассыпающимся в оскорблениях и проклятиях. Его сапоги слабо хлюпают в грязи близ самой воды. Не разбираю его слов, погрузившись в мысли о том, как поступила бы сама, будь на месте отца Риона одна из сестер. Точно так же. Справедливо. Рион не зря привел этот пример: он знал, что заденет меня за живое, и все же не учел, что помимо сестринской любви нас связывает долг.

– Что здесь за шум? – раздается позади голос Милы, и я оборачиваюсь, видя, как сестра опускается с небес. – Хоть ты и упрямая, Веста, но не дам человеку голос на тебя повышать!

Улыбка непроизвольно трогает мои губы. Рион, хмуро оглядев Милу, сжимает кулаки. Сестра же смотрит на него с нескрываемым презрением.

– Не пользуйся добротой моей сестрицы. – Мила приближается ко мне, кинув презрительный взгляд в сторону Риона. – Иначе не поздоровится. Не веришь мне – спроси Бажену, она предскажет три варианта твоей смерти.

– А о смерти моего отца расскажет? – вдруг серьезно спрашивает Рион.

Мои ладони холодеют оттого, какая надежда мелькает в зеленых глазах. Он надеется услышать, что Бажена может предсказать обратное.

– Беда в том, что Мила лишь запугивает тебя. На самом деле Бажена видит вещие сны, те всегда сбываются, но главное – правильно их истолковать, – подмечаю я и тут же слышу, как фыркает присевшая рядом сестра. Слабо пожимаю плечами.

– Ясно. – Понурив голову, Рион отворачивается к реке. Он нагибается и поднимает с земли маленький камушек. С силой Рион отправляет его в реку, словно вместе с ним выбрасывая скопившуюся внутри горечь. Я, поймав себя на жалости к нему, опускаю взгляд. Жалость – точно последнее, в чем Рион нуждается сейчас.

– Не кажется ли тебе, сестрица, что наш гость засиделся и только теряет тут время? – негромко уточняет Мила, поправляя подол.

– Мы не чудовища, – неожиданно громко отвечаю ей. – И раз не можем дать то единственное ценное для спасения его отца, что есть в саду, так пусть хоть сил наберется.

Пальцы Милы замирают, так и не разгладив платье до конца. Она смотрит на меня, сводит брови к переносице и совсем не скрывает недоумения.

– Мне не показалось? – Не дожидаясь ответа, Мила распаляется, на что я лишь пожимаю плечами. – Ты сочувствуешь человеку?

– Я не буду это обсуждать. – Упираюсь руками в колени, поддерживая голову ладонями. Растратив силы на препирания, пытаюсь вслушаться в шепот реки и ненадолго окунуться в уже забытое чувство спокойствия. Как же я его недооценивала раньше…

– Так не спорь! – ощетинившись восклицает Мила. – Правильно, не отвечай, сестра. Давай сочувствовать каждому встречному человеку, всех выслушивать и раздавать яблоки. Мы же именно для этого здесь, правда?

– Он всего лишь боится за жизнь отца, Мила. – Я закусываю губу, раздумывая над ответом. Понижаю голос, чтобы Рион не слышал, и продолжаю: – Не пойми меня неправильно, но после утреннего разговора о сне Бажены я задумалась о многом. Рион спросил меня, что было бы, будь на месте его отца одна из нас.

– И что ты ответила? – настороженно уточняет Мила.

– Ничего. – С моих губ срывается горький смешок. – Но я задумалась о том, живые ли мы вообще, чтобы умирать.

Мила замолкает. Наверняка задумавшись о моих словах, она опускает голову, принявшись разглядывать собственные ступни. Я не решаюсь спросить сестру, что она сказала бы, потому что еще не определилась, какой ответ не разбил бы мне сердце. Долг превыше всего.

Мила явно избегает моего взгляда, и я тоже отворачиваюсь. С удивлением гляжу на пустой берег.

– Какого Лешего?! – вздрагиваю, когда холод пробирает тело с головы до пят. С недоумением замечаю, что берег пуст: Рион куда-то исчез.

– Прошу. Этот меч не видел девичьей крови, и я не позволю этому случиться. – Стоя перед массивным, отнюдь не похожим на яблоню Древом, Рион вытягивает руки перед собой. Путь перед ним преграждает Бажена.

– В этом нет необходимости. Коль так сложилось – рви яблоко. – Голос Бажены ровный, спокойный. Хоть она и стоит на пути, но не выглядит как преграда, представляющая опасность.

– И все? Ты так просто отдашь его мне? – прищуривается Рион, недоверчиво глядя на Бажену. Не встретить совсем никакого сопротивления он не ожидал, ощущая себя теперь обманутым.

– Сорвав его, ты и до опушки добежать не успеешь, сестры прилетят раньше. А вот кто из них запоет и что с тобой будет – вопрос.

Бажена делает шаг в сторону, освобождая путь, и в ожидании дальнейших действий мужчины складывает руки на груди. Она кивает в сторону Древа, но Рион не решается сдвинуться с места, взвешивая все варианты. От былого озорного настроя не остается и следа, на его лицо опускается суровая тень.

– И все же я попытаюсь. – Рион делает шаг вперед. Осознавая, насколько Бажена права, он решает ускориться, вспоминает отца, утешая себя тем, что если и погибнет, то в попытке спасти его. Протянув руку к ближайшему плоду, свисающему с ветви, Рион замирает, услышав шорох нескольких крыльев в небе. Не успел.

Дальше все происходит слишком быстро: ладонь Риона холодеет, он осознает, что это, возможно, последние мгновения его жизни, как вдруг плод, мерцая жизнью, падает с ветви в его раскрытую руку. Сбоку удивленно, с шумом втягивает воздух Бажена, а сзади Риона обдает порыв ветра. Последнее, что он слышит перед тем, как потерять сознание, – голос Милы за спиной и Бажену, молящую сестру остановиться.

Глава 3

Из летописей:

Птица Гамаюн – вещая крылатая дева. Ее дар – сны и видения, в которых открывается будущее, но смысл их не всегда ясен даже ей самой. В ее присутствии древние письмена оживают, раскрывая скрытые истины и глубинные знания. Ее голос – шепот пророчеств, что ведут избранных сквозь тьму и заблуждения.

Рион морщится от головной боли, которая наверняка пульсирует в висках. Тяжело открыв глаза, он часто моргает, пытаясь привыкнуть к полумраку. Темные как агат пряди моих волос, опустившиеся перед его лицом, шевелятся от прерывистого дыхания, и лишь тогда Рион понимает, что его голова покоится на чьих-то коленях.

В груди застывает дыхание, когда в его глазах наконец вижу узнавание. Мила и Бажена между тем не унимаются:

– Это невозможно…

– Такого не случалось никогда.

– Что нам теперь делать?

– Боги сами выбрали его, иначе и быть не может.

– Очнулся? – в обход сестер шепчу я, внимательно вглядываясь в его побледневшее лицо. Рион молча касается виска, словно пытаясь поймать исчезающие воспоминания, и выпрямляется. Мир вокруг, видимо, для него все еще плывет.

– Выспался? – язвительно интересуется Мила, сверля его недовольным взглядом. – Я предлагала окатить тебя водой, но никто не поддержал.

Разговор вновь идет по кругу – спор, подкрепленный колкими замечаниями, накаляет обстановку. Не желая в нем участвовать, Рион оглядывается. Мы оттащили его на поляну подальше от Древа, туда, где тени сада сгущаются в плотный темный занавес. Ночь постепенно окутывает все вокруг, и только в руках Бажены мерцает золотым светом плод.

– Итак, – Рион переводит взгляд с яблока в руках Бажены на меня, упорно стараясь не замечать Милу, – я жив и в сознании. Значит ли это, что меня помиловали? Я могу забрать яблоко и уйти?