Припарковалась у своего дома, который бабуля ласково называет «дворянское гнездо». И было за что… Пусть площадь была и небольшая, но места хватало всем. Здесь когда-то жили родители моего отца. Дедушки не стало несколько лет назад, после чего бабуля предложила нам с Ванькой переехать к ней.

А мы и думать не стали. Собрали вещички и бросились обживать «дворянское гнездо».

После нашей с Виктором свадьбы его отец лютовал недолго. Свёкор предложил сыну хорошую должность в корпорации, собственно, с этого и началось. Сначала длительные командировки, затем закрытие филиала в нашем городе, а там и редкие встречи. И только летом я могла вырваться на месяц, чтобы побыть с мужем наедине.

Малышев иногда заводил разговоры о переезде, только к концу мы обоюдно приходили к выводу, что Ване лучше доучиться в этой школе, а вот поступать непременно нужно в городе.

Дура… Я такая дура…

– Пап? – вышла из машины и заметила знакомую панаму, маячившую за кованым забором. – Что-то случилось?

– Привет, дочь! – он махнул рукой, словно поторапливал меня. Наверное, Ванька уже рассказал про мой визит во дворец. – Ну что? Поговорила с Добрыниным? Ванька сказал, что ты наведёшь там порядок.

– Паааап… – я скинула туфли и прошлась босиком по влажной траве, а после села на уличные качели. – Вы от меня хотите невозможного. Ты знаешь, какой перечень необходимого он мне выдвинул? Проще подать в отставку, чем попытаться выполнить хоть часть.

– Ну, гор золотых от тебя никто не ждет, дочь. Но отмахиваться от проблемы уже просто неприлично. Он хороший мужик, цельный, с идеей. Вбухивает свои кровные, потому что верит в наших пацанов. Он же с родителей ни копейки не берет, представляешь? Мы в том году с боем оплатили аренду автобуса на выездные матчи, – отец присел рядом, обнял за плечи и поцеловал в плечо. И вдруг замер…

По спине скатилась капля пота. Застыла сусликом, ожидая смертельного укуса кобры. Нет, ну надо же было так спалиться?

– Я не понял. Что это?

– Где? – я машинально поправила высокий ворот водолазки, скрывающий отметины после горячей встречи с мужем.

– Ты дурака из меня не делай! Что с шеей? Бабушка сказала, что ты вчера босая прибежала, мокрая, словно тебя собаки гнали от самой мэрии…

Папа – мой лучший друг с самого детства. Но даже ему я не решилась рассказать о том, что случилось вчера.

Как бы меня ни душили слёзы, как бы мне ни хотелось волчицей выть на луну, я дала себе слово не показывать боль. Я не только себе нужна, у меня ещё семья, сын!

– Откуда у тебя синяки? – строго спросил отец, продолжая сжимать ворот водолазки. – Лер, ты подумай, прежде чем соврать. Твой отец полжизни отдал службе в полиции. Я такие отметины с пяти метров распознаю, а к ним статью УК РФ могу процитировать.

– Не надо, пап. Врать я тебе не могу с детства, но отказаться отвечать на вопросы имею право. Статью не помню, но уверена, она есть, – я не могла выносить этот пронизывающий взгляд.

Отец, словно хищник, учуявший запах крови, приступил к допросу. И как бы я не сопротивлялась, рано или поздно придется рассказать правду. И про тот вечер два месяца назад, когда я застала мужаего за невинным развлечением с одной из своих любовниц, и про угрозы, и про контракт, который я бездумно подписала лет шесть назад.

– Уверена? – отец встал с качелей и отошел в угол, закуривая. – Лерочка, ты знаешь, есть такие ситуации, когда молчание – зло. Люди очень быстро принимают доброту за слабость, а после твое молчание принимается за согласие. Знаешь, сколько я за свою жизнь видел такого?

– Пап, просто не говори маме. Ты, кстати, у неё был? – моя топорная попытка сменить тему не прошла, и папа усмехнулся, но поддался.

– У мамы всё хорошо, если анализы будут в норме, то в понедельник выпишут. Но ты даже не пытайся зубы мне заговаривать. Что у тебя с шеей? – отец буквально прижал меня, к чему прибегал крайне редко, но сейчас… он нависал надо мной, смотря в глаза, будто искал признаки вранья.

Как бы мне ни хотелось поделиться болью, как бы ни хотелось сбросить с сердца эту навязчивую тяжесть, умом я понимала, что этим человеком должен быть не отец. С его вспыльчивостью, страстью к справедливости и нетерпением к физическому насилию он точно наломает дров. А это сейчас на руку только Малышеву.

– Мам! – Ванька выбежал во двор так вовремя, что я не удержала улыбку. Отец поджал губы, пообещав взглядом продолжение разговора, но сейчас мне нужна передышка. – Ну что? Ты поможешь нашей команде?

– Лёд будет готов через неделю, Вань. Раньше никак не получится. Твой тренер вывалил на меня целый ворох проблем, ну как я могу их решить за час? – поправила ворот водолазки, чтобы Ванька не увидел моего «ожерелья» из синяков. – Нет, я, конечно, могу «включить» политика и наобещать вам с три короба, но ты будешь первым, кто притянет меня за язык.

– Мам, я просто прошу, чтобы ты не отмахивалась, – Ванька утянул меня на уличный диванчик, обнял за плечи и прижался губами ко лбу. – Если мы зацепимся в регулярке, то о нашем городе узнают! Это наш шанс, мам! Ты пойми, через год часть нашей команды по возрасту не сможет играть за молодежку! Воронин, Кузичев, Майков… Тебе не жалко парней? А вдруг им предложат контракт в ВХЛ? Мам, ты готова пожертвовать…

– Ваня! Ну, я с одним ребёнком иногда справиться не могу, а ты меня за всю команду призываешь ответить, – встала и направилась в дом, потому что с самого утра ничего не ела. – Я сказала, что сделаю всё, что в моих силах?

– Сказала…

– Тогда будь добр, не дави на мать. Лучше расскажи, кто вообще такой этот ваш Добрынин?

– Ой, Добрыня….

Взгляд Ваньки стал таким живым, восторженным, полным сдерживаемой бури. А ведь я помню, ещё несколько лет назад сын клялся, что больше никогда не будет заниматься хоккеем, пока не сменится тренер. Нарочно тупил лезвия коньков, прятал амуницию, сбегал из дома, только бы не идти на тренировку к этому зверю.

Но теперь сын светится при малейшем упоминании, и, кажется, отец точно в таком же восторге. Они наперебой начали рассказывать мне про наглого тренера. Но я тут же вспоминала, что именно он спас меня от Малышева, и чувство благодарности перебивало раздражение.

Но это было только начало удивления. Со слов моих мужчин выяснилось, что уже несколько лет в нашем городе живет настоящая звезда КХЛ. Правда, сломленная, травмированная, живущая вдали от суеты столицы.

– Ему позвоночник дважды собирали, – аккуратно прошептал Ванька, понимая, что заходит на скользкую дорожку. А меня уже скручивало от ощущения тревоги и животного страха за своего сына.

– И ты всерьез считаешь, что я должна помочь вам гробить своё здоровье? – прошептала я, а после встала и медленно пошла в свою комнату.

– Мам! А ты больше не садись за руль, не переходи дорогу, ведь статистика дорожно-транспортных происшествий куда страшнее! – зло прокричал Ванька, ударяя кулаком в дверь. – Ты же мэр? Так издай указ, чтобы люди не летали на самолётах, не передвигались на поездах! Почему у нас летом туристов катают на катерах? Почему вообще пляж открыт? А вдруг они утонут, разобьются, покалечатся? А про акул забыла? Выходи, будем смотреть «Челюсти». Мать, ты – мэр. Тебе и карты в руки. Давай… Спасай человечество!

Чёрт… Сын прав, вот только что делать с материнским сердцем? Что делать с воображением и с той яркой картинкой непоправимого, что может случиться в любой момент тренировки.

– Дочь, не руби с плеча, – зашептал папа, аккуратно постукивая в дверь. – У парней игра через два дня на выезде. Просто попытайся понять своего сына…

И меня вновь подвели к тупику, где из выходов – только отступление. Либо назад, либо продолжать биться лбом о бетонные стены чужого выбора.

Отступать я никогда не умела, страх презирала, а вот благодарность Добрынину была настойчивая. Именно она и зудела в моих мыслях, убеждая, что если не помогу я, то новому мэру будет просто не до хоккейной команды и её тренера с амбициями с Эверест.

– Значит, есть шанс выиграть, Никита Петрович? Ну, давай посмотрим… Сим-Сим, откройся.

И вместо того, чтобы думать о Малышеве, о словах Вани, я села за компьютер, разыскивая информацию о Добрынине. Что ты за фрукт такой?

Глава 7

Пятнадцать минут до совещания, а всё, о чем я могу думать – о сыне, чей телефон второй день недоступен. Они с командой отправились на выездной матч заранее, чтобы иметь возможность потренироваться на чужом льду.

Я всегда знала, где и с кем мой сын. И Ваня никогда не спорил, не играл в «повзрослевшего подростка», не мотал мне нервы, с пониманием относясь к материнской тревоге. А сейчас обиделся. Конечно, я по-своему была неправа. Могла промолчать, подумать, а уже после делиться своими страхами. Но ведь и он слишком бурно отреагировал!

За этими переживаниями даже поход в ЗАГС превратился в рутину. Я просто не заметила, как написала очередное заявление на развод, понимая, что в лучшем случае оно затеряется, а в худшем – окажется пеплом в мусорной корзине. Но, тем не менее, дышать стало как-то легче, потому что, в отличие от этих «милых» работниц ЗАГСА, я не предавала себя.

Меня Малышев не продавит, не купит и не запугает. Моя жизнь – только моя, и жить для галочки его непомерных амбиций я не собираюсь.

Странная ситуация. Мэр – я. А городом заведует Малышев и его семейка.

– Валерия Ивановна, все в сборе, – шепнула Клавдия, заглядывая ко мне в кабинет. – Вы пока заседаете, я сбегаю на обед.

Собрала документы и вошла в переговорную, приветствуя начальников департаментов. Хотя это слово слишком громкое… Небольшая группа активистов, продолжающая сражаться, и то из огромной любви к месту, где родились.

Эти собрания были обязательными, но зачастую превращались в спор – какая сфера больше требует финансирования, а какая должна встать в очередь, ибо бюджет далеко не резиновый.

И как же я оказалась права, потому как уже через полчаса кабинет гудел от надрывных криков.

– Так! Что вы устроили? Петров, ну не могу я не отремонтировать детский сад. Кстати, твой Мишка, кажется, тоже туда ходит, – голову снова тисками сжало, тупая боль стала растекаться по затылку, а взгляд то и дело касался экрана телефона, чтобы проверить уведомления от Ваньки. – Или ты хочешь, чтобы дети по группе в резиновых сапожках ходили?

– Не хочу! – встал Петров, временно заменяющий представителя образовательной части. – Но и здание дома культуры, прости господи, тоже нуждается в ремонте. И я напомню вам, что именно там находятся все кружки и секции. Ну, Валерия Ивановна, вы хотите, чтобы наши дети лишились возможности развиваться?

Да что ж такое-то? Я ещё от давления за судьбу молодых хоккеистов не отошла, а мне уже вину за детские кружки вменяют. Я так поседею раньше времени!

– Стоп… – мозг вдруг включился, складывая картинку старой постройки, гордо именуемой ДК, и огромное здание ледового дворца, площади которого преступным образом пустуют. После разговора с Добрыниным я не поленилась и обошла всю территорию, отмечая и вполне сносное футбольное поле, и детскую игровую площадку.

– Петров, ты же понимаешь, что косметическим ремонтом не отделаться?

– Конечно! – взвыл он, радуясь, что я наконец-то его услышала. – Там только капиталка!

– А что если мы перенесем все секции в здание ледового дворца? Вы вообще помните, сколько там пустующих площадей? Денег для дома культуры нет, но мы можем использовать те объекты, крыша которых не норовит рухнуть, – от бурлящего адреналина я даже сидеть на месте не могла. Вскочила и начала расхаживать вдоль окон. – Петров, а ведь в школе мы именно туда ходили и на акробатику, и на шахматы. Ты помнишь?

– Конечно, помню…

Городок у нас был небольшим. Все друг друга знали, а мои ровесники в основном состояли из одноклассников, также не решившихся уехать.