– Как же тебя на нашу заимку-то вынесло? – тем временем удивлялась Огняна. – Завсегда все мимо ездили, болот здешних сторонясь. Идём, идём…

Ихтор настороженно озирался. За тыном раскинулся просторный двор с клетями, крепкой избой и сеновалом. На верёвках, натянутых вдоль забора, реяли несколько постиранных мужских рубах. И всё-таки как будто чего-то не хватало. Обережник силился понять и вдруг сообразил: будка собачья стояла пустой, и пёс на появление чужака не отозвался, не принялся брехать.

– А где же дворняга-то твоя, хозяюшка? – спросил удивлённый крефф.

Девушка обернулась и одарила его печальной улыбкой, сделавшись ещё милее.

– Волк нашего Рыка разодрал на охоте. Нового пса братья с отцом из города должны привезти. А может и двоих – кобеля да суку. Пускай себе плодятся. А то сиротливо без лая. Бояться-то нам некого за забором таким, но что за двор без собаки? Кошки мои… – Она махнула рукой куда-то в сторону. – И те затосковали.

Ихтор усмехнулся. Кошек на подворье обитало великое множество: три спали, вытянувшись на солнцепёке, две лениво вылизывались на пороге клети, а ещё несколько катали в пыли берестяной завиток.

– Богато, – признал целитель.

Огняна хмыкнула.

– Меня недаром братья кошачьей мамкой кличут. Иные котят топят, а у меня рука не поднимается. Вот и живут.

Крефф покачал головой.

– А как же они с псом ладили?

Девушка пожала плечами.

– Да никак. Они к нему и не подходили. А коли рыкнет – порскнут в разные стороны и ищи их, свищи. Кошка же в любую щель юркнет, лишь бы голова пролезла. А ему, лобастому, куда за ними гоняться? Полает да отойдёт. Нам смех, ему развлечение. Так ты в баню-то пойдёшь?

Обережник кинул. После суток, проведённых в седле, хотелось отдыха.

– Ну, идём, провожу. А как намоешься, накормлю. Только воды много не лей: может, нынче братья с отцом воротятся, им тоже освежиться захочется.

– А где муж твой, дети? – спросил идущий следом Ихтор.

Хозяйка была молода, но в возрасте далеко не девичьем. Уж за двадцать, небось. Однако покрывала, как мужняя, не носила. От внезапного вопроса обитательница лесной заимки замерла, а потом сказала негромко:

– Сгиб муж. Волколак его задрал. А детей нажить не успели.

Целитель виновато промолчал. Огняна была живая и беззаботная. Не верилось, что за спиной этой яркой, словно солнечный день, женщины стояла тень страшной потери.

Когда Ихтор вышел из бани, хозяйка сидела на лавке возле избы и трепала рыжую кошку, заставляя ту вырываться, сердиться и шипеть. Завидев креффа, девушка кивнула ему.

– Идём, накормлю тебя.

В доме целителю показалось, будто он уже не раз здесь бывал. Что верно, то верно – деревенские избы похожи меж собой. Но и сама Огняна будто источала тепло, а потому рядом с ней всё казалось родным, даже стены незнакомого ранее жилища.

– Садись. – Хозяйка указала на скамью. – Похлёбка у меня пшеничная да лепёшки.

И принялась сноровисто накрывать на стол. Утвердила исходящий паром пузатый горшок, миску, ложку. В деревянный ковш-уточку налила холодного кваса, принесённого из погреба, выложила на плоское блюдо лепёшки.

– Что? – смутилась девушка. – Что ты так смотришь?

Крефф покачал головой и молча принялся есть. Ему не хотелось ничего говорить. А Огняна больше ни о чём не спрашивала. В избе было тихо и уютно.

Ихтору вспомнилось детство: отчий дом, уже почти забытая мать. В их избе тоже было тихо и уютно. А летом в раскрытую дверь се́нцов^[12] заглядывало солнце, расстилалось длинной полоской на дощатом полу, и видимые в его лучах пылинки медленно кружились.

– …с тобой?

Обережник очнулся. На несколько мгновений он так глубоко ушёл в свои мысли, что не услышал вопрос Огняны.

– Что?

– Случилось чего с тобой? – повторила хозяйка, кивнув на его обезображенное лицо. – Зверь напал?

– Напал, – сказал Ихтор. – Оборотень.

– Ой… – Девушка покачала рыжей головой. – Страсть-то какая!

Крефф пожал плечами. Он по первости долго привыкал к своему уродству, но вёсны шли, и он смирился. Он уж и забыл, каково это – смотреть на мир двумя очами. Забыл, каково это, когда девки не шарахаются, а бабы и старики не смотрят с жалостью.

– Девки-то, небось, тебя боятся? – Огняна будто прочитала его мысли.

– Ты-то не испугалась. – Лекарь усмехнулся.

Обитательница заимки рассмеялась.

– В нашей глуши люди так редко бывают, что каждый за радость. А стать мужская не в красоте. – Янтарные глаза сверк-нули.

– А в чём же? – спросил Ихтор, дивясь смелости вдовушки.

Огняна и тут его поразила.

– Стать мужская здесь. – Она легонько постучала пальцем по здоровому виску гостя, потом задумалась и добавила: – И здесь. – Тёплая ладонь слегка коснулась широкой груди. – С лица воды не пить. А мужик добрым должен быть и умным. С таким хоть век живи – горя знать не будешь. Ну, наелся ты?

– Да, благодарствуй.

Ихтор отодвинул миску и посмотрел в отволочённое^[13] окно. На лес опускались сумерки. Обережник перевёл взгляд на хозяйку.

– Сегодня родичи твои вряд ли воротятся. Темнеет уже.

Огняна грустно кивнула.

– Небось, на торгу задержались иль свататься поехали. Отец хотел парням невест сыскать. Они уж взрослые у нас. По восемнадцать вёсен.

– Двойняшки? – спросил Ихтор с улыбкой.

Собеседница с усмешкой махнула рукой и ответила:

– Тройняшки. Всю душу мне в молодчестве вымотали. Мать-то через четыре весны умерла. Отец нас один тянул. Я помогала. Хотя чего я там напомогать могла, в двенадцать-то вёсен. Эх…

Огняна горько покачала головой. А целитель залюбовался её живым лицом, выражение которого так часто менялось с весёлого на грустное и наоборот. Следующий вопрос, неловкий, неуместный, сорвался с губ сам собой:

– А тебя повторно что ж не сговорили?

Сказал и осёкся. Но хозяйка не обиделась, посмотрела на него серьёзно и ответила:

– А ты бы сыну своему бабу вдовую да бездетную, стал сватать? – И тут же улыбнулась, заговорила о другом. – Ты мне лучше скажи: почто в глушь нашу забрался? Ищешь кого аль заплутал?

Крефф улыбнулся.

– Детей с даром ищу.

– Обережников, что ли? – удивилась Огняна. – Ишь ты. Вот ведь доля у вас… – Она покачала головой. – Тяжко, поди, ярмо это нести?

Целитель сперва не понял, о каком ярме она толкует, но через миг сообразил.

– Дар, что ли?

– Ну да. – Собеседница кивнула. – Поди, иной раз хочется просто дома у печи посидеть. Кота вон погладить. Хоть какой, да уют. Не всё ж в седле с утра до ночи трястись.

Ихтор сызнова улыбнулся. Говорить с ней было легко и приятно. А ещё в Огняне необъяснимо соединялась детская прямота, девичья прелесть и женская мудрость. Ответить лекарь не успел, потому что в сенях яростно завыли коты.

– Ах вы проклятущие! – Огняна всплеснула руками и выбежала из избы.

Ихтор с усмешкой слушал, как она распекает хвостатых крикунов:

– Ишь, бесстыжие! А ну кшыть! Гостя не тревожьте!

Она ещё и ещё честила своих подопечных, но беззлобно, больше для отвода души. А воротившись в избу, принялась стелить Ихтору на лавке у печи, за занавеской. Там, где, видать, спала сама.

– Да ты ложись, ложись. Они и до утра орать могут. Но если совсем разбуянятся, я выйду и спугну их, чтоб не мешали. Отдыхай.

Кошачьи вопли его не смущали, но крефф кивнул, улёгся и с наслаждением вытянулся на широкой лавке. Мягкий сенник пах сухой травой и домом. На печи, будто убаюкивая уставшего путника, раскатисто урчала кошка. За занавеской слабо тлела лучина, и слышался тихий шелест веретена – Огняна села прясть.

Ихтор закрыл глаза. Сквозь дрёму он слышал, как хозяйка сызнова шикнула на завывавших котов, как те обиженно взвизгнули, когда она кинула в них ветошью. Потом разобрал шуршание одёжи, то Огняна забралась на печь и укрылась одеялом. В избе стало тихо и темно. От осознания, что где-то рядом спит девушка с рыжими пушистыми волосами, креффу сделалось теплее на душе.

Утром Огняна накормила его кашей и блинами, завернула этих же лакомств в холстину, напутствовала:

– На вот, поешь в дороге. Встрешник с этими горшками, выкинешь. Уж чего-чего, а горшков мы налепим. Бери, бери!

Она столь ласково и настойчиво уговаривала, что Ихтор не смог отказаться от вкусной домашней стряпни. А ещё ему вновь поблазнилось, будто Огняна – родной человек. А от заботы родни как отнекаешься?

Целитель убрал снедь в перемётную суму и ощутил, как в душе шевельнулась грусть. Захотелось однажды сюда воротиться, а паче чаяния вовсе не уезжать. Задержаться. На день. Два.

Поэтому обережник сухо поблагодарил хозяйку и направил коня со двора. А она стояла в распахнутых воротах и смотрела вслед.

– Эх, горе ты горькое, – пробормотала вполголоса и закрыла тяжёлую створку.

* * *

Ихтор решил остановиться на привал, чтобы дать роздых жеребцу. Спешился, погладил животинку по дёргающейся шее. Конь беспокойно прядал ушами. Видать, в чаще рыскал зверь. Обережник прислушался. Тихо. Только ветер шелестит в кронах.

– Ну что ты? Что ты, – ласково уговаривал крефф жеребца.

Мало-помалу спокойный голос хозяина подействовала на животное.

Вскоре целитель снял поклажу и отпустил коня пастись. Однако тот нет-нет да вскидывал беспокойно голову и фыркал. Потому, устраиваясь поесть, обережник всё-таки положил под руку оружие. Ну как, правда, вынырнет из чащи хищник?

Неторопливо доедая остывшую кашу, Ихтор заметил возню возле лежащей в траве перемётной сумы. Прислушался. Отрывистое, негодующее мяуканье. Ещё одно. И ещё. Крефф удивлённо отставил в сторону Огнянин горшок, подошёл к поклаже и наклонился. Рядом с мешком извивался запутавшийся лапой в завязках рыжий кот.

– Ты откуда? – спросил обережник, поднимая находку за холку и поворачивая то так, то эдак.

Кот безропотно висел, не пытаясь вывернуться. Был он рыжий-рыжий, но не полосатый, а будто в тёмно-ржавых разводах. Подпушек оказался жёлтым, как и глаза, с надеждой заглядывающие человеку в душу.

Целитель хмыкнул, перевернул находку, подул между задних лапок. Кошка. Нежданная попутчица возмутилась таким обхождением, вырвалась, стукнула креффа лапой и неторопливо двинулась к горшку с кашей. Опустила туда морду и принялась чавкать. Ихтор рассмеялся. Одна из Огняниных подопечных. Видать, юркнула утром в суму, а выбраться не смогла.

– Как же назвать тебя? – задумчиво спросил крефф. – Огняной?

И сам усмехнулся неловкой шутке.

Знатную памятку оставила о себе вдовушка. Куда там горшкам.

Тяжёлой ладонью Ихтор погладил тонкую спинку с выступающими позвонками и сказал:

– Будешь Рыжкой.

Кошка вынула морду из горшка, посмотрела на человека янтарными глазами и тут же воротилась к прерванной трапезе. Впрочем, вскоре она отошла в сторонку и принялась умываться. Ихтор, посмеиваясь, доел остатки каши и, подхватив неожиданную спутницу на руки, вытянулся с ней на траве.

Некоторое время все трое нежились: конь пощипывал молодую траву, кошка мурлыкала под руками, а человек дремал. Потом отправились в путь. Рыжка сызнова юркнула в суму, высунула морду и посматривала на проплывающие мимо деревья.

В последующие седмицы Ихтор не раз ловил себя на мысли, что, вероятно, стареет. А как ещё объяснить невесть откуда взявшиеся в наставнике Цитадели мягкость и заботливость? На него и в весях глядели с недоумением – обережник с кошкой… Однако Рыжка была полна достоинства: с котами не зналась, шипела на собак, играла с детьми, держалась ближе к своему человеку, царапала его, ежели надоедал, обижалась, ежели не надоедал, и уходила спать в его сапоги. Словом, вела себя как всякая кошка, а в день отъезда важно восседала на перемётных сумах, ожидая, когда её устроят с удобствами.