Последнее слово Доггер выделяет голосом. «Не влезать». Помнится, около наших подъездных ворот раньше стояла табличка «Не залезать. Вы либо упадете, либо я вас пристрелю». Ее поставил отец после того, как деревенские ребята повадились забираться на ворота и в итоге отломили крыло у сфинкса. Я чувствую, как нижняя челюсть упрямо выдвигается, и едва успеваю ее остановить. Не влезать. Хорошо. Если Доггер старше, опытнее и умнее меня, это не дает ему право… На самом деле дает, но можно было это и не озвучивать. Не влезать. Ха.

– Хорошо, оставайтесь, но только если поможете организовать ремонт крыши. Будете следить за выполнением работ. Строителей я уже успела найти сама.

Можно было бы заставить его еще заняться ремонтом труб, потому что, судя по звукам и сроку давности, нас скоро затопит не только сверху, но и по периметру. Но у меня уже нет на это средств. Одна масштабная реконструкция в несколько лет, к сожалению, сейчас не начало века.

Доггер усмехается и издевательски салютует:

– Хорошо, мой генерал.

Какое несносное поведение, подумать только.

* * *

Ванесса проскальзывает в комнату с подносом, отчаянно сдувая со лба прядь. На часах 8.05 – опаздывает, почему-то в этом доме вечно все опаздывают.

Ванесса условно считается старшей горничной – она имеет официальное разрешение третировать Милли, когда та слишком уж отлынивает от заданий, а также руководить приходящими раз в месяц из деревни девушками – опять же, условно девушками: самой молодой из них тридцать семь, а самая старшая – мать Ванессы. Я бы с удовольствием отказалась от этого наплыва чужих, но тогда дом погрузится в невыносимую грязь и запустение, хотя мы и так закрыли большую часть комнат.

– Леди Агата, а вы правда отпустили Милли вместе с мистером Доггером?

Я вздрагиваю от неожиданности – успеваю забыть, что она здесь. Как долго, оказывается, можно ставить поднос с чаем.

– Правда, Ванесса. Не отвлекай меня от работы, я думаю.

– Вам надо было идти самой. – В Ванессе сильна ирландская кровь, считается, что ирландцы неряшливы, но у Ванессы все ушло не в характер, а в рыжие волосы и ужасный выговор – мне до сих пор приходится напрягать все свои лингвистические способности, чтобы разобрать ее напевы.

– Что, прости? – Может, в этот раз я снова не так поняла.

– Милли вертихвостка, вы же знаете, сегодня у нее тракторист с «Синей сойки», завтра еще кто-нибудь, а тут она, может, решит выдрать хвост у птицы удачи.

– Хвост? У птицы? – Не вовремя откусываю кусочек печенья «Эмпайер», он мне поперек горла встает, приходится спешно запивать чаем.

– Леди Агата, пожалуйста, поймите… – Ванесса делает такое молящее лицо, словно разговаривает с умственно отсталой и сил на очередные объяснения просто нет.

– Да что пожалуйста, Ванесса, о чем ты?

– Мистер Доггер спрашивал миссис Тернер, кем приходится вам мистер Харрингтон.

– Ванесса… я не готова… опять выслушивать местные сплетни. Если ты считаешь, что мистер Доггер такой идиот, что падет к ногам Милли…

– А, так это вы ему разрешили? Хорошо! – Ванесса сияет, как новый шиллинг.

– Ничего я ему…

– Простите, леди Агата, не буду вас больше отвлекать.

Я сижу, полностью онемевшая, наблюдая, как Ванесса выходит из комнаты, чуть ли не приплясывая. Да что у них там происходит под лестницей?.. О чем я писала? На часах 8.15 вечера, почему Доггер не возвращается?

* * *

Милли и Доггер являются ближе к одиннадцати, оба в раздражающе хорошем настроении. Не знаю, как такое возможно с анатомической точки зрения – потом загляну в «Анатомию» Грея, – но я чувствую, как мои зрачки резко расширяются. Жаль, что неприемлемость чувств не избавляет нас от их проживания. Милли моего настроения не ощущает – это простительно, я сама его едва улавливаю, – она хихикает, желает всем спокойной ночи и упархивает к себе. Упархивает. Как она меня раздражает сегодня. Я перевожу взгляд на Доггера – он сдержанно улыбается, хотя вид имеет ужасно измотанный.

– Какие новости? – Отпиваю чаю, чтобы занять руки.

– У Перкинса отелилась корова.

– Мне послать ей открытку с поздравлением?

Доггер смеется. Кое-кто все же пропустил в пабе пинту-другую. Он присаживается на стул рядом и достает портсигар. Если чуть разверну свой стул, наши колени соприкоснутся. Я не разверну стул. Я же леди.

– Остроумно.

– Спасибо. А кроме коровы ничего? Ничего интересного?

– Обсуждали, что гадалка правильно предсказала результаты скачек. – Доггер прикуривает и смотрит на меня. От прежней веселости не остается и следа. – Я ничего не буду вам рассказывать по ситуации с письмами, Агата. Никаких своих умозаключений и прочего. Я уже это озвучивал. Извините. Видимо, Агастус потому и вызвал меня. Сам не успел разобраться.

– Вызвал? Вы вроде бы говорили…

– Доктор Крауч позвонил по его просьбе. Еще он сказал спешить так, как только могу. – Вот и объяснение отсутствию у Доггера вещей. Что, впрочем, ответственности с самого Доггера не снимает.

Он озирается в поисках, куда сбросить пепел, и останавливает свой выбор на раковине. Хорошо, что миссис Тернер тут нет, дело бы не ограничилось синяками.

– А что Милли? – Я оборачиваюсь, чтобы видеть его.

– Болтала, свела меня с владельцем паба… – Он медлит, все щелкает и щелкает по сигарете, хотя пепел не успел нагореть. – Рассказала о том, какая вы чудесная.

– С последним она явно погорячилась, Милли любит приврать.

– Думаю, она говорила вполне искренне.

Я встаю – Доггер не отрываясь смотрит, как пепел облетает в идеально чистую раковину. Чудесная. Чудесная Агата. Сколько всего чудес света? Шесть? Так это седьмое. Доггер продолжает избегать моего взгляда. Я подхожу и кладу руку на его плечо. Ткань пиджака шершавая, с не успевшими просохнуть мокрыми пятнами, видимо, на улице накрапывает. Доггер быстро смотрит на руку, дергает плечом, отступает на пару шагов. Сильно затягивается, выдыхает дым в потолок и резко, злобно бросает сигарету в раковину. Попадает. Я поворачиваю кран. Шипит. Закрываю кран.

– Вы младше меня на шестнадцать лет, и я не это обещал вашему отцу.

– Не думала, что вы такой ханжа.

– Вы так развлекаетесь – ярлыки на людей навешиваете? – Опять эта складка между бровями. – Милли врушка, я ханжа… А вы тогда кто? Сноб?

– Я бы попросила держаться в рамках.

И с чего такая буря? В конце концов, я всего лишь положила руку на плечо – можно понимать по-разному, – а не запрыгнула ему на колени в комбинации и с бокалом шампанского. Может, я хотела его поддержать. Мэттью клала руки на плечи бессчетное количество раз, и ни разу он не разражался гневной тирадой. Вероятно, Доггер проговаривает вслух для себя, что не делает происходящее менее оскорбительным для меня. Я не собираюсь оправдываться. Потому что я совершенно точно не хотела его поддержать.

– Попросите. Я остался, чтобы сделать дело, а не крутить любовь с богатыми наследницами. Это вам понятно, Агата? Это неприемлемо.

Боже, я что, в любовном романе? Крутить любовь – в американском, видимо, там любят такие словечки. Теперь полагается разрыдаться, броситься грудью на нож, но очень медленно, чтобы герой успел меня спасти? Ха.

Доггер сказал много грубых слов, но каков их вес? Они как бумага или все же чуть тяжелее?

Когда засомневалась, отправлять рукопись в издательство или нет, отец посмотрел на меня и сказал: «Надо уметь бросать вызов, а не быть мямлей». Я не желаю быть мямлей.

Подхожу, беру Доггера за лацканы пиджака, приподнимаюсь на цыпочки и целую. Его губы дергаются, подается навстречу… Понятно, как бумага. Резко отступаю, а Доггер так и стоит согнувшись и смотрит на меня. Удивленно. Опять удивленно.

– Подумай над тем, что допустимо, а что нет, еще раз. Но снобом ты меня обидел, имей в виду.

Глава 4
Бычий глаз

Мистер Моррис уже ждет на подъездной дорожке у парадного входа – я вижу его мельком из окна, пока надеваю шалфейно-зеленый мохеровый джемпер, – стоит, опираясь рукой о крышу своего такси, и по губам легко читается повторенное многократно весомое «ого». Дом довольно скрипит флюгерами – любит восхищение. В солнечную летнюю погоду, когда камень стен светлеет, а распахнутые окна выпускают длинные кисти итальянского кружева, «ого» мистера Морриса превращается в «божмой».

Бестактно заставлять мистера Морриса ждать, но что поделать, я женщина или нет, в конце-то концов. Хватаю с трюмо папку, распахиваю дверь. За дверью Доггер с поднятой рукой – видимо, собирался стучать, иначе к чему эта нелепая засада.

– Привет. Я опаздываю, прости.

– Куда ты едешь?

Выглядит так, как и должен выглядеть: виновато и вместе с тем отстраненно. Так бывает, когда не знаешь, что делать с виной – оставить себе или прижечь, как открытую рану.

– В Лидс.

– Я бы мог тебя отвезти.

Пропускает ли удар сердце при виде его хмурого лица с поджатыми губами, как и подобает сердцу настоящей леди? Нет, не пропускает. С удовольствием еще бы и ногу Доггеру оттоптала – у меня сегодня игривое настроение, а злость и игривость часто идут рука об руку. В моем случае, по крайней мере.

– На «хиллмане» мистер Эндрюс уехал в Харвуд, а «фантом» для особых случаев, не для поездок к нотариусу.

– Я бы мог тебя сопроводить. Не стоит сейчас ездить одной, за тобой могут следить.

Шпионы, не иначе – с биноклями, в макинтошах и веллингтонах, как в военных фильмах. Может, даже попаду в перестрелку, хоть какое-то развлечение.

– Я все же рискну.

– Не стоит относиться к шантажу легкомысленно, Агата, это всегда реальная угроза. Но я понимаю. – Он делает многозначительную паузу, будто собирается с силами, смотрит поверх моей головы, в пространство расписанных вручную китайских обоев. – Я повел себя вчера грубо и хотел бы извиниться.

Формулировка слишком расплывчата, чтобы оставить ее без внимания.

– Хорошо, извиняйся.

– Извини? – Доггер чуть наклоняется вперед, разводит руки и приподнимает брови. Ну конечно, как же Доггер и не удивится ни разу за пятиминутный разговор.

– И это все?

– Повод слабоват, чтобы падать на колени. Я не прав?

Так упади на одно, если падать на два чересчур. И конечно же, я не прощу его прямо сейчас, не так просто уж точно.

– Меня повезет мистер Моррис.

– Подожди. – Доггер протягивает руку, хочет удержать меня за локоть, но передумывает, и рука безвольно повисает вдоль тела. Не заладился у него сегодня день – и постучать не дали, и за локоть тронуть побоялся – сплошное расстройство. – Я обнаружил в своей комнате конверт с… некой суммой. Очевидно, это недоразумение.

Стоит мне увидеть выражение лица Доггера, как идея с компенсацией перестает казаться такой уж блестящей. В памяти всплывает: «Крутить романы с богатыми наследницами». Со стороны выглядит, будто хочу его подкупить. Игривого настроения как ни бывало, я смотрю на мысы своих туфель.

– У нас в каждой комнате лежат конверты.

Боже, ну почему совершенно не умею спонтанно врать?! Стоит открыть рот, как ситуация превращается в фарс.

– Правда? На случай, если захочу себе «бычий глаз» купить, а тебя не будет дома? – Доггер даже не пытается скрыть издевательскую интонацию. Но неожиданно мое вранье его веселит – улыбается. Какая резкая смена ролей.^[9]

– Ты любишь «бычий глаз»?

– Да, люблю. Но разговор не про это. Я…

– Доггер, давай я тебе прощу спич про снобов, а ты мне эту идею? И будем в расчете. Это была просто неудачная попытка отблагодарить за хлопоты. Не более. Уверяю, такого больше не повторится.

– В следующий раз можешь просто сказать спасибо.

Просто «спасибо»? Сказать спасибо. Непременно. Скрип моих зубов выступает солирующей партией, внося аскетическую фактуру в визг канализационных труб.