Невыносимая боль все еще терзала ее сердце, как будто оно было разбито и от него остались лишь острые осколки. Эванджелина прижала ладонь к груди, словно боялась лишиться и того, что осталось от сердца. И снова ее охватило неотвратимое чувство тревоги, что среди забытого было кое-что более важное – важнее всего остального, важнее всего на свете.

Она должна была передать кому-то нечто жизненно важное. Но как бы ни пыталась, Эванджелина никак не могла вспомнить, что именно должна рассказать и кому.

3. Эванджелина

Солнце уже клонилось к закату, и в покоях Эванджелины начало темнеть. Она расхаживала туда-сюда по коврам, отчаянно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из своей прошлой жизни. Она лишь надеялась, что по возвращении Аполлон сможет дать ответы на изводившие ее вопросы. Но когда двери в ее покои наконец-то открылись, вместо принца Эванджелина встретилась с пожилым лекарем и парой его молодых учениц.

– Я лекарь Ирвис Стиллграсс, – представился ей бородатый мужчина в очках, сидевших на самом кончике его острого носа. Указав на двух девушек рядом с собой, он добавил: – А это мои ученицы, Тельма и Ирелл. Его Высочество приказал нам задать несколько вопросов, чтобы понять, какая часть ваших воспоминаний была утрачена.

– Есть ли способ их вернуть? – спросила Эванджелина.

Лекарь Стиллграсс, Тельма и Ирелл одновременно поджали губы. Эванджелина приняла этот жест за отрицательный ответ, что даже не удивило ее. Еще один тревожный знак. Эванджелина всегда надеялась на лучшее, но сегодня надежда отчего-то покинула ее. Она по-прежнему хотела понять, что же с ней случилось.

– Вам лучше присесть, принцесса, – предложил лекарь, указывая на мягкое кресло у камина, и Эванджелина послушно опустилась на него.

Молодые ученицы остались стоять, почти нависая над ней, а Стиллграсс принялся задавать вопросы.

– Сколько вам лет?

– Мне… – Эванджелина внезапно замолчала, пытаясь отыскать в памяти нужный ответ. В одном из последних четких воспоминаний ей едва исполнилось шестнадцать лет. Отец тогда еще был жив, и Эванджелина смутно помнила его счастливую улыбку, когда он открывал новый сундук с диковинками. Но больше Эванджелина ничего не смогла припомнить.

Остальные воспоминания оказались размытые и нечеткие, словно она смотрела сквозь грязное окно, за которым угадывались лишь очертания пейзажа, но четко разглядеть его не представлялось возможным. Эванджелина была уверена, что отец ее умер через несколько месяцев после этого краткого воспоминания, но не могла воскресить в памяти подробностей. В глубине души она просто знала, что его больше нет и с тех пор прошло некоторое время.

– Думаю, мне семнадцать.

Тельма и Ирелл записали ее ответ, а лекарь Стиллграсс задал следующий вопрос:

– Расскажите о вашем первом воспоминании о принце Аполлоне.

– Я только сегодня его встретила, – произнесла Эванджелина и сделала небольшую паузу, а потом все же спросила: – Знаете ли вы, когда мы с ним познакомились на самом деле?

– Я здесь для того, чтобы задавать вопросы, а не отвечать на них, – бодро ответил лекарь Стиллграсс и вновь принялся пытать Эванджелину: помнит ли она их с Аполлоном помолвку, их свадьбу, ночь его смерти?

– Нет.

– Нет.

– Нет.

На все вопросы у Эванджелины был лишь один ответ. Но когда она пыталась спрашивать то же самое у лекаря, тот неизменно отказывался отвечать.

В какой-то момент в покои вошел незнакомый молодой человек. Эванджелина даже не заметила, как он проскользнул внутрь, но внезапно встал прямо за спинами Тельмы и Ирелл.

Одет незнакомец был почти так же, как ученицы лекаря: в длинную тунику из коричневатой кожи, надетую поверх облегающих черных брюк и подпоясанную двумя кожаными ремешками. На одном бедре крепился набор ножей и флаконов, а на другом – держатель для записной книжки. Ее он уже держал в руках, но его манера письма сильно отличалась от других учеников лекаря.

Молодой человек писал размашисто, помахивая пером так, что Эванджелина то и дело поглядывала на него. Поймав ее взгляд, он подмигнул и приложил палец к губам, тем самым велев ей помалкивать.

И по какой-то причине она ничего не сказала.

Эванджелина чувствовала, что его здесь быть не должно, пусть и одет он был совсем как остальные. И он единственный из всех этих лекарей проявлял к ней участие, пока она пыталась дать хоть какие-то ответы. Незнакомец ободряюще кивал и сочувственно улыбался ей, а когда Стиллграсс выдавал какой-нибудь особенно неприятный комментарий, многозначительно закатывал глаза.

– Я подтверждаю, что ваши воспоминания о минувшем годе полностью утрачены, – черство сказал Стиллграсс, глядя на Эванджелину с важным видом. – Мы оповестим Его Высочество, и один из нас будет каждый день навещать вас и проверять, не вернулась ли память.

Трое лекарей направились к выходу. Стиллграсс прошел мимо молодого человека, даже не взглянув на того, но и Ирелл, и Тельма заметили его.

– Простите, лекарь Стил… – начала Тельма, но Ирелл, лицо которой вытянулось от удивления при виде незваного гостя, дернула ее за рукав мантии, не позволив сказать больше ни слова.

Они втроем покинули покои Эванджелины, но незнакомый молодой человек отчего-то задержался.

Он неторопливо подошел к Эванджелине и вытащил из кармана прямоугольную красную карточку.

– Я бы ни за что не поверил в это, если бы не увидел все собственными глазами, – тихо произнес он. – Мне жаль, что вы потеряли память. Если вам захочется поговорить и, возможно, получить ответы на некоторые вопросы, я смогу заполнить пробелы.

Он протянул Эванджелине карточку.

Кристоф Найтлингер

Южная башня утреннего дозора

Шпили

– Но какие вопросы… – удивленно спросила Эванджелина, прочитав странные слова на карточке.

Но незнакомец уже исчез.

В камине потрескивал огонь.

Эванджелина внезапно очнулась ото сна, хотя вовсе не собиралась засыпать. Она сидела в кресле у камина, поджав под себя ноги, и размышляла о маленькой красной карточке с именем Кристофа Найтлингера. Что странно, Эванджелина до сих пор чувствовала, как незнакомец вкладывает карточку ей в ладонь.

Но она ощутила и кое-что еще. Мужские руки скользнули под нее, бережно подняли и прижали к груди, от которой пахло бальзамом и чем-то древесным.

Аполлон.

Все внутри у нее скрутилось узлом.

Эванджелина сомневалась, что именно Аполлон держал ее в объятиях, но не стала открывать глаза, поддавшись искушению оставаться в неведении. Сложно сказать, почему она вдруг пожелала притвориться спящей или почему ее сердце забилось быстрее оттого, что он нес ее на руках. Аполлон должен был ответить хотя бы на некоторые ее вопросы. И все же Эванджелина боялась их задавать.

Она не понимала, чем вызван этот страх: тем, что Аполлон был принцем, или же тем, что он все еще оставался для нее незнакомцем.

Руки еще крепче сжались вокруг ее тела. Эванджелина напряглась. Но затем ей показалось, что она начинает кое-что вспоминать. Ничего особенного, просто смутное воспоминание о том, как ее несли куда-то на руках. Потом у нее в голове пронеслась мысль: «Он пронесет ее не только через ледяные воды. Он пройдет вместе с ней сквозь бушующий огонь и пламя, если понадобится, вырвет из лап войны и вызволит из разрушенных городов и расколотых миров…»

У нее внутри что-то щелкнуло, и на одно мгновение Эванджелина почувствовала себя в безопасности. Ей стало вдруг так спокойно. Но не хватило слов, чтобы точно описать возникшее ощущение. Эванджелина знала лишь, что никогда раньше не испытывала ничего подобного такому глубокому чувству защищенности.

Она медленно приоткрыла глаза. За окном уже воцарилась ночь, а в ее покоях горел только огонь в камине, отчего большая часть помещения была погружена в тень, за исключением фигуры принца, который держал ее на руках.

Тусклый свет пламени падал на Аполлона, придавая кончикам его темных волос золотистое свечение и подчеркивая линию волевого подбородка, пока он нес Эванджелину к кровати.

– Прости, – шепнул Аполлон. – Не хотел тебя будить, но на кресле неудобно.

Он осторожно уложил Эванджелину на пуховое одеяло и быстро поцеловал в щеку. Поцелуй вышел таким невесомым, что она, возможно, и не заметила бы, если бы не ощущала так остро каждое прикосновение Аполлона и медленное скольжение горячих рук по своему телу.

– Сладких снов, Эванджелина.

– Постой, – выпалила она, хватая его за руку.

На лице Аполлона отразилось изумление.

– Ты хочешь, чтобы я остался?

Вероятно, ей стоило ответить «да».

Они были женаты.

Он был принцем.

Властным.

И очень привлекательным принцем.

Она многое бы отдала за то, чтобы оказаться рядом с таким мужчиной.

Аполлон поглаживал ее запястье большим пальцем, ожидая ответа.

– Мне жаль, что я тебя не помню. Но я пытаюсь… – едва слышно произнесла Эванджелина.

Аполлон легонько сжал ее пальцы.

– Эванджелина, я не желаю, чтобы ты страдала, но прекрасно вижу, как тебе плохо от потери памяти. И если так случится, что воспоминания не вернутся, мы вместе создадим новые.

– Но я хочу вспомнить! – Более того, Эванджелина чувствовала, что ей необходимо все вспомнить. Ей все еще казалось, что она должна что-то кому-то рассказать, но память никак не возвращалась. – Быть может, есть какой-то способ вернуть воспоминания? Что, если заключить сделку с тем человеком, который отнял их у меня?

– Нет, – отрезал Аполлон, качнув головой. – Даже если бы способ и существовал, он не стоил бы подобного риска. Лорд Джекс – чудовище, – грубо добавил он. – Он отравил меня в ночь после нашей свадьбы, и из-за него тебя обвинили в убийстве. Пока я был мертв, тебя едва не казнили. У Джекса нет ни совести, ни чести. Если бы я хоть на секунду подумал, что он может помочь, то достал бы его даже на краю земли и привел к тебе. Но если он найдет тебя, боюсь, мы больше никогда не увидимся.

Аполлон глубоко вздохнул, а потом заговорил вновь; голос его звучал гораздо мягче:

– Я могу только представить, как больно смириться с этим, но, возможно, оно и к лучшему, Эванджелина. Джекс поступал с тобой ужасно, просто непростительно, и я искренне верю, что для твоего же блага будет лучше оставить все это в прошлом.

4. Аполлон

Покойный король Роланд Титус Акадианский всегда презирал слово «хороший». Хорошими называли слуг, крестьян и других простолюдинов, которым не хватало индивидуальности. Принц же должен быть умным, могущественным, мудрым, проницательным, даже жестоким, если придется, но никак не хорошим.

Король Роланд частенько говорил своему сыну Аполлону:

– Если тебя называют хорошим, значит, ты больше ни на что не способен. Человек ведет себя хорошо только потому, что так принято. Но ты, будучи принцем, должен стать кем-то бо́льшим.

В детстве Аполлон воспринял этот совет как разрешение быть легкомысленным по отношению и к своей собственной жизни, и к другим людям. Он не был жестоким, но и не обладал теми достоинствами, которые превозносил его отец. Аполлон всегда считал, что у него еще достаточно времени стать умным и могущественным, мудрым и проницательным. Однако он и не подозревал, что в процессе превращался в кого-то другого.

Эту тревожную истину Аполлон осознал, когда очнулся после зачарованного сна, в который его погрузил бывший друг лорд Джекс. Узнав, что весь Великолепный Север считает его погибшим, Аполлон ожидал увидеть бесчисленные охапки цветов и толпы скорбящих людей, которые оплакивали его даже после того, как официальный траур закончился.

Как оказалось, жизнь в королевстве текла своим чередом. Не прошло и двух недель, а от воспоминаний об Аполлоне осталась лишь заметка в скандальной газетенке, где о нем не было сказано ничего примечательного.