Закрываю глаза, отодвигаю от себя черную пучину мыслей, делаю глубокий вдох. Хотя я не слышу собственного дыхания, я уверен, что оно сейчас хриплое. Чувак, чего ты испугался? Это всего лишь попытка отплатить матери добром. Глядишь, и Эндрю отстанет.

Мне неприятно, что мать звонит Эндрю, когда ей плохо, хотя понимаю, что он сейчас способен лучше ее утешить, чем я. В школе мы почти каждый день проводили вместе, и Эндрю стал для нее вторым сыном. Причем не таким никчемным, как я.

Не знаю, как долго я сидел с закрытыми глазами и боролся со своими мыслями. Когда я снова открываю глаза, экран телефона уже заблокирован, то есть прошло не меньше пяти минут. Я провожу пальцем по экрану, прокручиваю по веб-сайту и нахожу информацию о времени проведения курса для начинающих. Мое сердце и горло сжимает железный кулак. Ни Эндрю, ни мама понятия не имеют, почему я так сопротивляюсь и не хочу взять жизнь в свои руки, вернуть ее себе, после того как ее грубо у меня отобрали. Они думают, что я перестал с ними разговаривать, потому что не слышу собственного голоса. Нет, я и сегодня мог бы взять телефон, написать маме, чтобы она приехала, и извиниться перед ней. Сказать, что люблю ее. Но я не могу.

Я молчу не потому, что потерял слух. С этой проблемой я как-нибудь справлюсь.

Я молчу, потому что боюсь снова заговорить. Не важно, на каком языке.

3. Хейзел

Радостное предвкушение понедельника через два дня превратилось в откровенное беспокойство. Сегодня утром это беспокойство ведет себя так же непослушно, как копна на моей голове. Перепробовав четыре разные прически и все их отвергнув, я недолго думая завязала волосы на макушке в конский хвост и весь завтрак мысленно внушала себе уверенность. Только бы продержаться день, продержаться на уроке, продержаться остаток недели.

Я не боюсь, что за полгода разучилась преподавать, для этого я слишком упорно занимаюсь в университете и часто общаюсь с братом.

Когда Джейми появился на свет, мне было двенадцать и моя жизнь вряд ли чем-то отличалась от жизни ровесников. Хотя меня начали интересовать мальчики, поговорить об этом я могла только с бабушкой. Моя мать слишком редко бывала дома, и ее по-настоящему интересовали лишь мои школьные оценки. Когда оценки были хороши, она была довольна. За плохие наказывала меня молчанием. В то время я еще не знала, что не все родители такие, как моя мама. Что есть родители, для кого успеваемость их ребенка не главное. Именно бабушка показала мне, что моя человеческая натура важнее всяких оценок.

Подружки у меня тоже были; впрочем, если подумать, ни одна не умела быть по-настоящему хорошей подругой. Они при всем желании не могли понять, почему я так радуюсь предстоящему появлению брата и с какой дури пометила в календаре расчетную дату его рождения и отсчитываю оставшиеся дни.

Сказать, что рождение брата стало для меня чудом, – ничего не сказать. С тех пор как я впервые посмотрела в любопытные глазки Джейми и потрепала его по миленьким щечкам, ощущение чуда не оставляло меня ни на минуту. Через несколько недель врачи заметили во время обследования, что с ребенком творится неладное. Он не реагировал на окружающие звуки, как это делают другие дети его возраста. Наши голоса не помогали Джейми успокоиться, когда он громко кричал, – а кричал он часто. Вскоре у отца лопнуло терпение, и он удрал. Это случилось почти ровно десять лет назад, и с того январского воскресенья я никогда ничего о нем не слышала.

Я не скучаю по отцу – он и без того редко бывал дома, – но мне хотелось бы, чтобы у Джейми был отец, который любит и принимает его таким, какой он есть.

Когда моя мать немного примирилась с глухотой сына, я начала наводить справки. Мне хотелось знать, как облегчить Джейми вступление в жизнь. Как его успокоить или рассказывать ему сказки так, чтобы он мог обойтись без слуха.

Поэтому в возрасте четырнадцати лет я начала изучать язык жестов. Поначалу с помощью книг из городской библиотеки. Затем я взяла в школе курс американского языка глухонемых и попутно брала уроки после обеда.

Мой взгляд падает на темно-красное кирпичное здание, взбирается вверх по фасаду и останавливается на осеннем небе, затянутом облаками. Занятия проводятся в бывшем пожарном депо Бомонта, курс поделен на два класса. Я веду класс для начинающих: мне ли не знать, как поначалу все сложно. Как и с любым новым языком. В принципе, язык глухонемых и есть еще один иностранный язык, однако на глухих, общающихся с помощью жестов, люди до сих пор смотрят как на инопланетян.

Я вытираю потные ладони, приближаюсь к темно-красной двойной двери и вхожу в здание. При звуке моих шагов в холле с высоким потолком градус беспокойства повышается, и у меня перехватывает горло. О боже, надо успокоиться. Момент для возвращения самый подходящий, так чего я боюсь? Ошибки? Боюсь через час заметить, что моя эйфория всего лишь игра воображения и вместо прогресса наступил регресс?

Я наконец поднимаюсь на третий этаж, где проводят занятия для начинающих, и, когда вижу перед дверью классной комнаты Алису и ее мать Наоми, мои сомнения точно ветром сдувает. Впервые они пришли сюда год назад, за два года до этого Алиса почти полностью потеряла слух из-за вируса. Слуховой аппарат немного помогает, но не ликвидирует проблему полностью. По крайней мере, малышка способна с его помощью улавливать громкие звуки, например гудки машин, что довольно практично для улицы и может спасти жизнь.

– Посмотри, милая, вот Хейзел! – жестами объясняет мать Алисе и указывает в моем направлении. Светловолосая девчушка оборачивается и со всех ног бежит мне навстречу, словно весь год меня ждала. Она широко расставляет руки, и я приседаю, чтобы заключить девочку в объятия. Алиса зарывается лицом в мое плечо и прижимается ко мне изо всей силы, на какую способен семилетний ребенок.

Отпустив девочку из объятий, я жестами приветствую ее, при этом громко выговаривая слова. Я всегда так делаю в присутствии как глухих, так и слышащих людей.

– Рада тебя видеть, малышка. Как дела? – спрашиваю я и замечаю, что на лице у меня расцветает широкая улыбка. Моя нервозность полностью улетучилась, словно ее никогда и не было. Порой детский смех помогает в зачатке уничтожить сомнения – знаю на примере Джейми. Как бы тяжело мне ни бывало в последние месяцы, улыбка брата разгоняла грозовые тучи у меня в душе и впускала лучик солнца.

– Дела идут прекрасно. У меня теперь есть пес. Его зовут Фредерик.

Девочка по буквам называет кличку собаки, пользуясь алфавитом жестов, которому я научила ее в прошлом году, потом делает жест, означающий слово «имя».

– Ух! Ты успела стать маленькой профессионалкой!

Я перевожу взгляд на Наоми – та стоит, скрестив руки на груди, и кивает мне. Моя мама никогда не смотрела на меня и Джейми с такой гордостью. Следовало бы почувствовать укол досады, но я ощущаю лишь радость за Наоми и ее дочь.

– Последние месяцы она занималась как ненормальная.

– Почему вы сегодня пришли? Вы же в группе продвинутых, она собирается по четвергам.

Алиса внимательно следит за мной, чтобы ничего не упустить. Я вижу, что она не менее внимательно схватывает вообще все детали – положение губ и рук, мимику, язык тела. Меня тоже переполняет гордость.

– Мы пришли, потому что я соскучилась по тебе, Хейзел. Давай опять поиграем в «запоминалки»?

Девочка складывает ладони словно в молитве, от ее вида становится теплее на сердце. Намного теплее. На малышке голубое платье с длинными рукавами, белые колготки, светлые волосы заплетены в две косички. Не зря ее зовут Алисой, в мыслях она обитает в своей собственной стране чудес.

– Конечно. Если после урока останется время, обязательно сыграем.

Я люблю изучать язык с юными учениками с помощью игр, будь то небольшие конкурсы или «запоминалки», когда определенные слова закреплены за определенными жестами.

– Ты слышала, мама? Мы потом еще поиграем!

Алиса бежит обратно к матери, та берет девочку за руку, а свободной рукой треплет ее по волосам.

– Тогда пошли в класс, остальные скоро тоже придут.

Достаю из кармана ключ, отпираю дверь и включаю свет. На улице еще не стемнело, однако лампы дневного света обеспечивают идеальное освещение, которое для начинающих имеет жизненно важное значение. Так им легче следить за каждым моим движением.

Алиса и Наоми занимают любимое место у окна, я готовлю материалы для предстоящего урока. Обычно я использую доску, распечатки и проектор, чтобы охватить в том числе тех учеников, которые пока еще незнакомы с языком жестов.

В группе WhatsApp Том, Лиза и Эрик сообщили, что тоже придут. Другие отказались, зато, возможно, сегодня я увижу пару новых лиц. Всегда с волнением изучаю лица новичков. Первые три занятия курса бесплатны для участников – я хочу, чтобы все почувствовали себя в моей группе как дома. Пока я включаю проектор и перебираю слайды, в которые давно не заглядывала, помещение постепенно заполняется. К шести часам четыре из шести столов заняты. Я вновь ощущаю волнение в груди и пытаюсь избавиться от него с помощью глубокого дыхания. Дед сказал бы, что это тоже часть процесса. То, что близко к сердцу, всегда заставляет его учащенно биться.

Так что я стараюсь видеть в этом положительный знак. Толстый намек вселенной, что пора начинать.

Обычно начальство присылает список участников курса заранее по электронной почте, чтобы я могла лучше подготовиться. Но сегодня, похоже, возникли какие-то проблемы с сетевым формуляром. Мне приходится составлять список по старинке, от руки. Расчертив таблицу с графами для имен и фамилий, адресов электронной почты и номеров телефона, я собираюсь закрыть дверь, когда краем глаза замечаю движение в коридоре. Минутку, кто-то еще пришел?

Я выхожу в коридор, и точно – в паре метров от двери расхаживает туда-сюда какой-то человек. Я пытаюсь угадать, что с ним: заблудился или все-таки пришел в мой класс? А он как будто меня не замечает. Да он просто не слышит моих шагов! Этот мужчина явно пришел на курсы, хотя непохоже, чтобы он искал нужный класс. Скорее, он пытается от кого-то убежать. От кого? В коридоре, кроме нас, нет ни души. Только он и я.

На незнакомце черная кожаная куртка, обтягивающая довольно мощные плечи, черная рубашка и такие же черные джинсы. Единственное цветное пятно – коричневые сапоги, которыми он, топая, чуть не продавливает ямы в полу.

Не знаю, что меня заставило застыть на месте. Ведь существует немало способов обратить на себя внимание глухого человека. Я могла бы выключить и снова включить свет в коридоре. Топнуть ногой, чтобы он почувствовал колебания половиц и повернул голову. А я стою, как чертова навязчивая фанатка, и смотрю на него, словно у меня нет других вариантов.

Волосы взлохмачены и, если бы не теплое освещение, казались бы черными, но на свету они выглядят каштановыми. Лицо я не могу как следует рассмотреть, потому что он не поворачивает голову в мою сторону – только спину и профиль.

Черт побери! В классе ждут люди, хватит уже торчать на месте!

Но в тот момент, когда я решила сбросить оцепенение, парень оборачивается и смотрит на меня.

Прямо. Мне. В лицо.

О боже!

Я, кажется, умела дышать? Вроде как уже двадцать один год дышу не задумываясь. Организм сам следит, чтобы я не протянула ноги. Однако в это мгновение я словно разучилась дышать, думать, двигаться, сознавать себя человеком.

Меня сверлят серые, как пасмурное небо, глаза. Нос идеальных пропорций, строгая складка в уголках рта, а челюсть… Где еще увидишь такой четкий, красивый подбородок? Прежде я и не подозревала, что эта часть тела бывает красивой, – сейчас прямо передо мной стоит живое доказательство.