– В Японии английское посольство было ликвидировано, – неожиданно добавил Максим Максимович. – Самими японцами. Им очень не понравилось, чем закончилось предложение британцев. Из нашего представительства во Владивостоке прислали телеграмму – адмирал Ёнай совершил вчера сэппуку. Это их ритуальное самоубийство, – пояснил он для маршалов, которые не поняли значения слова.

– Ровно на следующий день, как мы вернули Сахалин под свой контроль, – удовлетворенно кивнул Жуков.

– Но отступать из Кореи они не собираются, – добавил Литвинов. – Все силы туда стягивают.

– Да, Василий Константинович уже докладывал, что у него боеприпасы заканчиваются – даже с учетом новых поставок их не хватает, – заметил генерал Егоров, второй представитель маршала Блюхера в Ставке.

Еще немного обсудив «предложения» англичан, мы пришли к выводу, что они ничего не стоят.

– Контакт с Великобританией продолжайте, – подвел черту заседанию товарищ Сталин, обращаясь к Литвинову. – Но наше мнение – эти условия для заключения мира для СССР неприемлемы. Усильте работы с финскими дипломатами. Объясните им, что принципиальность Великобритании и их собственная в вопросе занятых советскими войсками территорий дорого им обходится. И скоро они могут оказаться в одиночку против нашей страны. А там и вернутся «обратно домой», – усмехнулся Иосиф Виссарионович, намекая, что еще недавно Финляндия входила в состав Российской империи. – Войска маршала Блюхера необходимо усилить, – это уже адресовалось Белову. – Четыре дивизии, что мы выводим с западного фронта, в ближайшее время должны быть передислоцированы на Восток. Остальные нужно перевести на северный фронт. Иначе финны не поверят словам Максима Максимовича.

На этом совещание закончилось.

Дома меня ждали с особым нетерпением.

– Война же почти закончилась, да? – чуть не «била копытом» Люда.

– Да, хотя Британия с Японией пока и не хотят соглашаться с этим фактом.

– Так может, в это лето нормально в отпуск съездим куда-нибудь? – глаза любимой горели.

На улице люди тоже улыбались, заметил, когда домой возвращался. Вообще после девятого мая настроение у народа было праздничным. Хоть бойцы с западного фронта не скоро вернутся домой, но на восточный фронт они отправятся «проездом» через всю страну. И естественно, что вставал вопрос – давать ли им увольнительную хотя бы на день или нет. Решено было все же дать, но не больше суток. Чтобы не успели расслабиться и не наделали ошибок на Дальнем Востоке. Как объяснил мне маршал Белов – это чистая психология. Вот-вот победа, человек «отпускает» нервы и идет в новый бой уже не таким собранным и внимательным, как раньше. Как итог – погибает от обычной опасности, которую до этого всегда замечал.

Вот и Люде передалось это общее праздничное настроение. Я хоть на фронте уже давненько не был, но и дома редко бываю подолгу. Рано утром бегу в информбюро, чтобы собрать новостные сводки, проверить материалы газет, да подтвердить или вернуть на доработку материалы статей. После чего отправляюсь к товарищу Сталину на заседание Ставки. Там уже при необходимости сам делаю отчет по своей работе, или вот как сегодня – обсуждаю направление дальнейших действий на международной арене. Потом снова в информбюро – дать задания с учетом решений Ставки, и уже под вечер возвращаюсь домой. Неудивительно, то в каком-то смысле для моей любимой я «на фронте». А тут – лето скоро, пора отпусков, хочется на море покупаться, просто позагорать и ничем не заниматься. Ну и моральная усталость от войны есть. Пусть в Москве люди не слышат взрыва бомб или свиста пуль, однако у многих родные на фронте, по радио Левитан каждый день сводки зачитывает, ну и кладбища сильно увеличились за последний год. Все это вместе сильно давит на людей. Первое мая – вон даже в этом году не отмечали парадом, как и в прошлом. Решили отложить до победы и скорее всего осенью проведем, в честь годовщины Революции. Люди устали, и моя любимая не исключение.

– И куда ты хочешь поехать?

– Мне в Сочи понравилось, – сверкнула глазами Люда. – Но можно и снова в Крым. Там не такая провинция. Или – я с девочками общалась – на побережье Украины. В Мариуполь. Очень хвалили их пляжи. Еще можно в Одессу – там, говорят, неповторимый местный колорит!

– Ладно, – рассмеялся я, – ты пока определяйся, а позже с датами уточним.

– Ты – лучший! – тут же был я зацелован.

– Мы летом едем на море? – высунулся Леша. – Ура! Купаться! Там волны – у-у-у! Мне пацаны не верят, а мы фотографии сделаем.

Сын уже был достаточно большим, чтобы вполне взросло рассуждать, хоть и в школу еще не пошел. Люда говорила, что он этим в меня. Моя мама лишь подтверждала ее мнение, вспоминая мое детство. Ира пока что такое «море» не знала, но видя воодушевление мамы, заранее улыбалась и радовалась.

Заверив Алексея, что обязательно и фото сделаем, и мороженое поедим, я прошел на кухню. А там – мандарины с грушами в вазочке. С момента подписания договора с Турцией южные фрукты постепенно стали входить в обиход не только высокопоставленных партийцев, но и обычного народа. Вот и у нас на столе они все чаще и чаще появлялись, но я до сих пор еще иногда смотрю на эту картину – и не верю. Так отвык, что чем-то нереальным они первое время казались.

Быстро съев жареную картошку, я с удовольствием впился зубами в сочный плод, мысленно насвистывая незатейливый мотивчик. Люда в это время убежала в комнату – укладывать детей спать. Благостный вечер прервала длинная трель телефона. Междугородний звонок! И в такое время – кому я вообще понадобился?

Я быстро снял трубку, пока звонок окончательно не разбудил уже начавшую дремать Иру.

– Алло… – сквозь хрипы послышался знакомый голос. – Серег, ты слыш… ишь меня?.. лло!

– Да, слышу! – невольно повысил я голос, словно это могло помочь докричаться до собеседника.

– Это… орис. Серег… ей Палыч в больниц…

Шипение усилилось, а потом связь и вовсе оборвалась, оставив меня в растерянности.

Глава 4

Май – июнь 1939 года

После звонка я места себе не находил. Восстановив в памяти весь разговор, понял, что звонил Борис, и Королев почему-то оказался в больнице. Но что случилось? Первая мысль – британцы сумели выйти на него и как в прошлый раз устроили диверсию. Тут же позвонил в НКВД, запросив соединить меня с Лаврентием Павловичем. Там меня давно знали, поэтому тянуть с ответом не стали. Уже через пять минут я разговаривал с Берией.

– Нет, диверсий на объекте не было, мне бы уже доложили, – успокоил он меня с одной стороны, а с другой – что тогда с Королевым. – Я сейчас же свяжусь с полковником Ивановым, узнаю подробности.

– Буду рад, если потом мне сообщите – что там у них случилось, – попросил я.

– Хорошо, до связи, – коротко отозвался Берия и положил трубку.

Следующий час я был сам не свой, чем очень потревожил Люду. Рассказывать ей подробности не мог – все же секретная информация, просто сказал, что возникли проблемы на работе. Наконец снова зазвонил телефон.

– Инсульт, – сказал всего одно слово Лаврентий Павлович, после чего отключился.

Вот совсем не успокоил! Инсульт ведь и к смерти привести может, а без срочной медицинской помощи – так почти гарантированно человек умирает. На полигоне, как я знал, медики были. Но хватит ли их квалификации, чтобы помочь Сергей Палычу?

– Успокойся и поспи хоть немного, – гладила меня по спине Люда. – Сейчас ты все равно ничего не сделаешь, я правильно поняла?

– Да, – вздохнул я тяжело.

– Тогда выспись. С утра все и исправишь. Ты у меня справишься, я верю!

Не сказать, что ее слова меня успокоили, но в одном она права – прямо сейчас я ничего не могу сделать. И все подробности будут как раз к утру. Заставить себя заснуть я смог лишь через два часа.

Встал я с головной болью – не выспался. Быстро закинул в себя завтрак и кинулся в Кремль. В голове свербело, что без Королева ракетная программа сильно затормозится. Только бы он выжил! И не только из-за его важности, мы с ним и чисто по-человечески сошлись.

Добравшись до своего кабинета, я тут же запросил связать меня с Берией. Голос у Лаврентия Павловича был усталый – тоже не выспался, если вообще ложился.

– Его везут в Москву. К вечеру самолет должен прибыть.

– А что конкретно произошло? Из-за чего инсульт?

– С ним твой друг, Черток, в сопровождении – у него и узнаешь подробности, – отмахнулся он от меня.

Только продиктовал время прилета самолета и аэропорт, после чего сбросил звонок. Ну и ладно. Похоже, больше я от нашего чекиста ничего не узнаю.

Сосредоточиться на работе после таких новостей было непросто. Но все же удалось волевым усилием переключить себя на просмотр подготовленных для информбюро статей. Основной упор в них мы делали на правильное освещение событий на Дальнем Востоке, а то англичане уже начали поднимать волну, будто мы бросили своих граждан, скромно замалчивая о моральной стороне действий японской армии. Ну а мы про их попытку геноцида не молчали, заодно пропагандируя стойкость и мужество советских людей, и героизм красноармейцев и наших моряков.

После обеда как обычно отправился на заседание Ставки. И главной темой сегодня стали события в Казахстане, а конкретно – что именно произошло там.

– Взорвалась? – вскинул бровь товарищ Сталин после короткого доклада Берии.

– Да, – кивнул Лаврентий Павлович.

– Диверсия?

– Нет, недостаточная надежность ракеты. Товарищ Королев с самого начала нас предупреждал, что любое изделие может взорваться в самый неподходящий момент. Нам повезло, что боевые пуски прошли штатно. Напомню, что пять первых запусков закончились аварией. Лишь после удачного старта шестой ракеты было принято решение о боевом применении изделия. Но и в последующие запуски было выявлено множество ошибок в управлении. Надежность тоже «хромала». Вот товарищ Королев, пока мы не совершаем новых боевых запусков, и затребовал провести еще пуски – для полной отработки. Много научных данных о ракете при седьмом и восьмом старте не было получено – сами понимаете, по каким причинам.

– Не поставишь вместо боевой части научное оборудование, – прошептал я, но Берия меня услышал.

– Именно так. Однако девятый пуск окончился взрывом. И вот после него товарищу Королеву резко и поплохело. Первую помощь ему оказали быстро, но более подробную информацию о его здоровье и причинах инсульта получим лишь, когда он будет в Москве.

– Держите меня в курсе здоровья товарища Королева, – веско сказал Иосиф Виссарионович.

Берия лишь кивнул, после чего мы перешли непосредственно к обстановке на фронтах и на дипломатическом поле. Тут пока особых изменений не было. Британскому послу передали, что условия, предложенные его правительством, для нас не приемлемы. Также связались с послом Финляндии и передали ему наши предложения: остановка конфликта по текущей линии боестолкновения. Все территории, занятые советскими войсками, переходят под нашу юрисдикцию. СССР готов «забыть» блокаду Ленинграда, если Финляндия признает эти земли нашими и не будет настаивать на британском варианте договора. В противном случае – боевые действия не только продолжатся, но и новые условия для мира станут жестче. Финны пока молчат.

Этим вечером я не отправился домой, а приказал водителю ехать на аэродром, адрес которого дал мне Лаврентий Павлович. Хотел лично встретить Королева с Борей.

Самолет приземлился уже в первом часу ночи. Кроме меня его прилета ожидала медицинская бригада, готовясь сразу забрать пациента и отправиться в больницу. Вскоре подали трап, и медики кинулись принимать из рук летчика и Бориса Сергея Павловича. Он был в сознании и даже вяло отмахивался от посторонней помощи, но при этом был бледен и держался не уверенно.