* * *

Рассвет встретил Джесс на опушке, окрасив небо в нежные, почти пастельные тона. День обещал быть на удивление теплым и ясным, словно сама природа, ставшая свидетелем невыносимой потери, пыталась проявить сочувствие. Джесс пересекла невидимую границу, отделявшую проклятую чащу от остального мира, и ни разу не посмела обернуться. Не смогла. Воспоминание о том, как силуэт Энди растворился в непроглядной тьме пещеры, было слишком свежим. Оглянуться значило бы вновь посмотреть в бездну, поглотившую его.

Когда шатающаяся, израненная Джесс появилась на окраине города, никто не задал ей ни единого вопроса. Никто не поинтересовался ни ее рваной одеждой, ни грязью, въевшейся в кожу, ни диким, затравленным блеском в глазах. Ужас, застывший в ее взгляде, был красноречивее любых слов, универсальным языком, не нуждавшимся в переводе. Люди отводили глаза, молча пропуская Джесс, словно боялись заразиться ее горем, ее безумием. А она и не пыталась ничего объяснить. Ни в тот день, ни спустя неделю-две, когда раны на коже затянулись, оставив лишь тонкие белые шрамы, а раны души продолжали кровоточить в тишине одиночества. Кому о таком рассказать? Кто готов поверить в шепот древнего леса, в жертву, принесенную тьме, в то, что скрывается за уютной, привычной завесой упорядоченного мира? Правда слишком чудовищна, чтобы облекать ее в слова.

Прошел ровно месяц. Месяц тишины, нарушаемой лишь стуком сердца да скрипом половиц в маленьком съемном домике на самой окраине. Поздний вечер окутал комнату мягким светом лампы, растворяя контуры предметов, превращая мир в зыбкое царство теней. Джесс сидела с книгой, пытаясь затеряться в чужой истории, убежать от своей собственной. И именно тогда, в этой густой, почти осязаемой тишине, она услышала его. Сперва тихий, словно случайное дуновение ветра, звук, который можно было бы списать на игру воображения. Но он повторился. И стал чуть громче.

Шепот. Негромкий голос, произносящий ее имя.

Он звучал не в голове Джесс, вовсе нет. Он доносился снаружи. Совсем близко. У самого окна, за тонким стеклом, отделявшим ее хрупкий мирок от ночной тьмы, кто-то тихо звал:

– Джесс…

В этом голосе слышалась бездонная печаль, но вместе с тем странная непреодолимая сила. Та самая, что когда-то принадлежала Энди. Книга выскользнула из ослабевших пальцев Джесс.

Она знала, кто именно ее зовет.

Прошло несколько бесконечно долгих мгновений, прежде чем Джесс смогла заставить себя встать. Шаг. Еще один, шаркающий, неуверенный. Дрожащая рука потянулась к оконной раме. Створка скрипнула, впуская в комнату прохладный ночной воздух. Он пах влажной землей, прелыми листьями и чем-то еще, до боли знакомым. Тем самым зимним лесом.

И голос вновь прошелестел, теперь совсем рядом, окутывая печальной нежностью:

– Пожалуйста… вернись…

Шепот растворился в ночной тени так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь гулкую пустоту. Но он не исчез из души Джесс. Он поселился там, в самых темных ее уголках, отравляя хрупкое подобие покоя, которое она так мучительно пыталась обрести. Зов из тьмы прозвучал, и Джесс чувствовала: это только начало.

Лес не отпускает никого.

Глубокий океан и выжженная земля
Саша Гран

Раз.

Два.

Три.

Четыре.

Шах. Изящный длинный палец, увешанный золотыми кольцами, толкнул фигуру, и та упала с доски. Мягкая улыбка коснулась красных губ, и глубокие синие глаза уставились на пустой стул оппонента.

– Это было… слишком легко.

* * *

Этот голос сводил с ума многих. Стоило лишь ее алым губам открыться, и мужчины падали на колени, тянули к ней свои руки, желая ухватиться хотя бы за край ее платья.

Первой фигурой был рыбак. Стоило ему раскинуть свои сети, и судьба его была решена раз и навсегда.

Он был молод и крепок телом, но до жути глуп и невежественен. Стоило ему увидеть ее впервые, и он потерял голову. Полз за ее хвостом, завороженный ее красотой, не зная, что она – самый настоящий яд.

Он умер, запутавшись в сетях, которые сам же и сплел. Ушел прямиком в холодные глубины на растерзание теням.

Вкусив его крови, она обрела человеческие ноги и смогла ступить на сушу.

Второй фигурой был торговец. Набожный на вид, но тщеславный и жадный. Его руки сами тянулись к диковинкам. Лишь увидав на пустынной дороге девушку небесной красоты, он сразу же захотел заполучить ее в свою коллекцию.

Белая кожа и красные губы заполнили его мысли, и низменные желания одолели мужчину. Спрятав свои коварные замыслы за доброй улыбкой, он остановил повозку и обратился к ней, своими речами заманивая ее в невидимые сети.

Он предлагал ей красивые тряпки и блестящие побрякушки. Русалка молча рассматривала невиданные вещи, но не проявляла какого-либо интереса. Терпение торговца начало медленно таять.

Стоило ему схватить ее за руку и потянуть в свои объятия, как острые клыки впились в его толстую шею. Когти пронзили его глаза, и он заорал, корчась от невероятной боли. Торговец пытался скинуть с себя этого прекрасного монстра, но было поздно: он погиб из-за своей алчности.

Вкусив его крови, она обрела цепкий ум и научилась говорить.

Русалка залезла в повозку торговца, нашла красивые одежды, к которым теперь появился интерес, облачилась в них и заняла его место.

Она прибыла в портовый город и месяц изучала новый мир, чтобы выбрать следующую цель своей «партии».

Третьей фигурой стал священник: старый, дряхлый, но при этом мудрый. Он уже и так лежал на смертном одре, и святой отец пригласил «торговку», чтобы купить подходящие золотые украшения для погребения.

Хитростью русалка проникла в покои умирающего, чтобы выпить его крови. Старик корчился и извивался в агонии; лишившись голоса, он мог лишь хватать воздух и возносить беззвучные молитвы своему богу.

Но эта слепая вера не спасла его от происков дьявола.

Так русалка обрела мудрость и ум, способный строить великие планы.

Вытерев с губ алую кровь, она усмехнулась.

Тени будут довольны.

Когда настанет день великого пира.

* * *

Оторвав взгляд от шахматной доски, она уставилась на море, бушевавшее за окном.

Да. В тот день, когда она пришла в этот мир, тоже был шторм. Что ее пробудило, заставило всплыть со дна океана? В глубинах было темно и холодно, и ее кожа покрывалась мурашками всякий раз, когда она вспоминала то время.

Это леденящее чувство вызывали тени. Множество голодных и страдающих теней, которые и плакали, и кричали, и молили, и вопили, и продолжали вторгаться в ее голову, нашептывая низменные желания.

дай. Дай. ДАй. ДАЙ…

Их голоса, что твердили одно и то же изо дня в день, звучали всё громче и громче в ее голове, отдавались в груди пением самой тьмы.

нам. Нам. НАм. НАМ…

Тени становились всё безумнее и безумнее. Они хватали ее за волосы, за руки, за хвост, словно хотели разорвать на части.

Больше. БоЛьшЕ. БОлЬШе. БОЛЬШЕ…

Холод и крики. Тьма и рыдания. Сколько они длились? Достаточно долго, как ей казалось. Ни закрыть глаза, ни лишиться слуха, ни сбежать, ни зарыдать самой. Лишь лежать на самом дне и слушать эти ужасные стенания, словно то было наказанием за все грехи этого мира.

КрОвИ. КрОВИ. КРОви. КРОВИ!

Русалка открыла глаза. Перед ней вновь была шахматная доска и четыре перевернутых фигуры.

Да. Так и было. Пока однажды сверху, вместе с досками и веревками, в глубины океана не начали опускаться трупы. И тогда русалка почувствовала странный вкус.

Что это было? Она не ведала. Сверху на нее надвигались черные тени, похожие на те, что окружали ее всё это время, но до них она смогла дотронуться.

Стоило красной жидкости коснуться кончика ее языка, как вдруг голоса теней в ее голове затихли. Они тучей набросились на мертвецов, пожирая их и ликуя.

Вкусно! Как же вкусно! Мы так голодны! Больше! БОЛЬШЕ!

Рыдания и стенания превратились в радостные возгласы и счастливые всхлипы. Русалка ошарашенно замерла, в голове наконец-то прояснилось. Так вот в чем было дело.

Несколько дней, пока тени пожирали трупы, всё было спокойно.

Пока еда не кончилась и тени вновь не начали рыдать.

Но теперь она знала, что делать…

Надо накормить их тем, что живет наверху.

* * *

– Святая! Святая!

Дети ликовали и радовались, когда на ступенях храма показалась прекрасная дева в белом платье. Она тепло улыбнулась им и помахала рукой.

Заметив, что она вышла из божьей обители, прохожие словно посходили с ума: они кинулись к ступеням, протягивая к ней свои руки.

– Святая, благословите нас!

– Святая, да хранит вас Бог!

– Бог слышит ваши молитвы, и каждому воздастся по заслугам, – молвила она, и толпа, словно загипнотизированная, кинулась перед ней на колени.

Святой отец за ее спиной довольно кивнул. Его черные одежды оттеняли облачение девушки, и на его фоне она действительно казалась посланницей Бога. Но под этим платьем скрывалась далеко не чистая душа.

Русалка отвернулась от ликующей толпы и усмехнулась.

Стоило ей показать «чудо», созданное ее силой, и люди тут же назвали ее святой, которая ходит под светом Господа. Ну не глупцы ли?

Что такое вообще этот их Бог? На дне океана о таком никогда не слышали.

Конечно же, она знала, что всё не так просто: святой отец использовал ее в своих корыстных целях. Она видела его многозначительные взгляды и прекрасно понимала, какие желания прячутся за этой маской благочестия. Он знал, что она не так проста, но закрывал глаза на это и просто делал вид, что всё в порядке.

Священник наверняка считал себя пауком, в чью паутину по глупости попала прекрасная бабочка. Ее жизнь отныне принадлежала ему, и священник упивался этой властью.

Но им можно было пользоваться. Его смерть ей была ни к чему, а кровь не вызывала интереса. Прогнивший изнутри лицемер. До поры до времени он послужит ее цели без пререканий.

А затем отправится в ад, в который верит и так страшится попасть.

– Святая!

Неожиданно на ступенях появилась маленькая девочка. В дрожащих пальцах она сжимала ромашку. Она, потупив взгляд, протянула ее русалке и улыбнулась.

– Спасибо вам! Благодаря вашей молитве моему братику стало лучше!

Русалка молча уставилась на цветок, а затем улыбнулась.

– Ну что ты. Моей заслуги тут нет. На всё воля Божья.

Своими тонкими пальцами она взяла ромашку и вплела девочке в волосы. Та, светясь от радости, сложила руки в молитве, и русалка оставила ее, отвернувшись.

Глупость. Детская глупость так утомительна. Молитва не спасет. Бог не спасет. То, что брату стало лучше, лишь временно.

Русалка не чувствовала ничего, когда подобные дети улыбались ей. Внутри была пустота, которую могли заполнить лишь крики и стоны умирающих, страдающих, обездоленных.

Святой отец, не заметив ее выражения лица, улыбнулся.

– Как прекрасно. Господь на твоей стороне.

Она усмехнулась себе под нос. Да. И далеко не на вашей.

Ей было всё равно. Ведь целью ее был…

– А, святая!

Она обернулась. Внизу лестницы стоял прекрасный светловолосый юноша с зелеными глазами, который с улыбкой смотрел на нее. Святой отец нахмурился, но быстро взял себя в руки, чтобы не вызвать подозрений. Русалка же довольно улыбнулась.

– Вы снова пришли, ваше высочество наследный принц.

– Я пришел помолиться. Такое чувство, что, когда я прихожу сюда, я снова могу ощутить присутствие мамы. – Он выглядел блаженным. – Да и вы, святая, стали лучом света в моей жизни.

Как наивно. Этот принц был прекрасным человеком, но до жути наивным, как его описывал святой отец.

Слишком добрый для будущего правителя. Слишком слабый и доверчивый, чтобы вить из него веревки.