В июне и июле нежелание смириться с поражением стало выбором отдельных офицеров, которые отказались повиноваться новым властям, подобно некоторым своим товарищам из метрополии. Так, уже 18 июня находившийся в Джибути генерал Лежантильомм осудил предложение заключить перемирие и заявил о намерении продолжать борьбу вместе с Британской империей. Но ему вместе с полковником Лармина не удалось привлечь колонию на сторону «Свободной Франции». 2 августа Лежантильомм отправился из Сомали в Англию, куда прибыл 31 октября и присоединился к де Голлю. Такой же одинокий путь проделал и Оноре д’Эстьен д’Орв. Этот 39-летний моряк, отец четырех детей, в момент перемирия служил капитан-лейтенантом на крейсере «Дюкен», находившемся в Александрии. Он дезертировал и тщетно попытался связаться с генералом Лежантильоммом. Проделав двухмесячный путь вокруг Африки, д’Эстен д’Орв 27 сентября присоединился к де Голлю в Лондоне.

Сознавали ли эти добровольцы июня – июля 1940 года всю тяжесть открытой борьбы и смертельные опасности подполья, когда принимали решение наедине со своей совестью? Делая отчаянный шаг в неизвестность, они, конечно, и помыслить не могли, что именно предстояло им совершить. И самое трудное препятствие, которое им требовалось преодолеть, прежде чем ступить на тернистые пути борьбы, состояло в том, чтобы пойти против установленных властей, тем более что Французское государство с самого начала взяло курс на жесткие репрессии и не собиралось церемониться с теми, кого клеймило как предателей и дезертиров. Со временем этим людям на выбранном ими пути с неизвестным исходом предстояло испытать и другие тревоги и опасности. Несомненно одно: те, кто не смирился и избрал активный протест, по выражению генерала де Голля, «выбивались из общего ряда».

Первые шаги

На групповой фотографии, снятой в помещении бывшего Музея этнографии в Трокадеро в 1937 году, перед открытием в нем нового Музея человека, мы видим его сотрудников, веселых и беззаботных. На снимке можно узнать библиотекаря Ивонну Оддон (внизу справа), ее помощницу Денизу Алегр (в центре), антрополога Анатолия Левицкого (скорчившего рожицу) и секретаршу Луизу Жубье по прозвищу Жубинетта (в платочке). Летом 1940 года в оккупированном Париже работники музея, к которым вскоре присоединился молодой лингвист Борис Вильде, начали действовать одними из первых. Эта группа, из числа самых ранних, бесспорно, возникла благодаря тому, что участники ее были хорошо знакомы друг с другом еще до войны. Работа в одной организации, дружеские отношения и общее неприятие поражения сделали возможным переход от личной инициативы к коллективным действиям.

Сотрудники Музея этнографии в Трокадеро, 1936–1937 гг.; слева направо и снизу вверх: Анатолий Левицкий, Ивонна Оддон, Роже Фальк, Дебора Лифшиц, Дениза Алегр, Мари-Луиза Жубье (Жубинетта), Луи Дюмон

Об этом начальном периоде Сопротивления, с лета 1940-го до лета 1941 года, известно очень мало. За исключением нескольких летучих листков, прокламаций и скромных подпольных газет, материальных следов почти не осталось. Бо́льшая часть первых попыток сопротивления сокрыта завесою времени. Даже в памяти участников движения ту славную начальную пору затмил накопленный позднее опыт. О подобном забвении приходится лишь сожалеть, ибо многое из того, что произошло впоследствии, начиналось именно тогда.

Преодолеть изоляцию

Неприятия перемирия, пробуждения совести у отдельных людей недостаточно, чтобы вдохнуть жизнь в Сопротивление. Для того чтобы оно возникло, необходимо объединение единомышленников. Но в недели, последовавшие за катастрофой, тем, кто жаждал действовать, оказалось очень трудно преодолеть изоляцию. Осторожность и опасения мешали открыться другим. Вот почему кружки добровольцев нередко возникали на основе прежних связей, дружеских, семейных или профессиональных.

Возникновение группы в Музее человека – не единичный случай, аналогичным образом в сентябре 1940 года в Париже была создана группа «Вальми». Ее основатель Раймон Бюргар, 48-летний учитель грамматики в лицее Бюффон, нашел первых соратников среди друзей-католиков, участвовавших прежде в движении «Молодая Республика». Точно так же Кристиан Пино, 30-летний бывший заместитель секретаря федерации банковских служащих, входившей в профцентр ВКТ^[28], прежде всего обратился к придерживавшимся социалистических взглядов товарищам по профсоюзу, которых хорошо знал, и вместе с ними в ноябре 1940 года заложил основы будущего движения «Освобождение-Север».

Таким же образом создавались организации и в южной зоне, о чем свидетельствует пример офицера Анри Френе, которому 19 ноября 1940 года исполнилось тридцать пять, и его подруги Берти Альбрехт, двенадцатью годами старше. Она родилась в Марселе в буржуазной протестантской семье, вышла замуж за богатого голландского банкира, а после развода в 1937 году стала социальной работницей. За плечами у Берти был большой опыт общественной деятельности: борясь за права женщин, она очень рано осознала опасность фашизма; с 1933 года в ее доме в Сент-Максиме находили приют политические беженцы. Тогда она и повстречала молодого офицера Анри Френе, который, в отличие от нее, придерживался в то время достаточно правых убеждений. Берти Альбрехт оказала на него большое влияние, стала его политической наставницей. Вместе осенью 1940 года они создали движение «Национальное освобождение». Первых сторонников они нашли среди своих знакомых. Робера Гедона, товарища по военному училищу, Френе попросил создать филиал организации в оккупированной зоне. В Париже новой группе удалось найти единомышленников благодаря знакомствам Берти Альбрехт среди управляющих предприятиями. Ядром движения «Свобода» стали в основном юристы и университетские преподаватели: Франсуа де Мантон, Пьер-Анри Тетжен, Марсель Прело и Альфред Кост-Флоре, близкие по взглядам к христианским демократам. Поражению и связанным с ним потрясениям не удалось полностью разрушить прежние связи.

Но порой найти единомышленников помогал случай. Так, в июне 1940 года в Париже повстречались 33-летняя ученая-этнолог Жермена Тийон, связанная с Музеем человека, и отставной полковник Поль Гоэ, которому перевалило за семьдесят. Оба они решили помогать военнопленным с заморских территорий. В январе 1941 года в поезде Канны – Ницца Анри Френе разговорился с попутчиком, 32-летним инженером Клодом Бурде, который впоследствии вспоминал:

События развивались быстро. Я думаю, что не слишком преувеличу, если скажу, что полчаса спустя, приехав на конечную станцию, я уже стал руководителем движения «Национальное освобождение» в департаменте Приморские Альпы.

В той же южной зоне группа «Последняя колонна» возникла благодаря случайной встрече в одном из кафе Клермон-Феррана ее будущих активистов: журналиста Эммануэля д’Астье де Ла-Вижери, философа Жана Кавайеса, учительницы истории Люси Обрак и банкира Жоржа Зерафы, который в 1928 году стал одним из основателей Международной лиги борьбы против антисемитизма. Все они хотели «что-нибудь делать». Но д’Астье оказался там не случайно. Он приехал в Клермон-Ферран в отчаянных поисках единомышленников, полагая, что здесь ему наконец должно повезти: город находился поблизости от Виши, в нем скопилось много беженцев, туда же был эвакуирован Страсбургский университет. Люси Обрак и Жан Кавайес познакомились еще до войны, поскольку в 1938 году работали в одном лицее в Амьене: она кого-то временно заменяла, а он преподавал философию, по которой вскоре защитил докторскую диссертацию.

Такие встречи, объединявшие старых друзей, случайных знакомых или и тех и других, происходили все чаще. Уже с осени 1940 года зачатки организаций множились «со скоростью инфузорий в тропической воде», вспоминала Жермена Тийон, и сплетались «в настоящую паутину».

Нехожеными тропами

Разные причины приводили людей к Сопротивлению. Каждый руководствовался своими убеждениями и жизненным опытом.

У морского офицера Оноре д’Эстьен д’Орва, Ивонны Оддон или Жермены Тийон национальное унижение июня 1940 года пробудило патриотизм, воспитанный на памяти о Первой мировой войне. Лингвист и этнолог Борис Вильде, родившийся в России и получивший французское гражданство в 1936 году в возрасте 28 лет, всегда говорил о «своей Франции» с пылкой нежностью неофита.

У других протест против перемирия был связан с глубоким неприятием нацизма, коренившимся в христианском гуманизме, как у Эдмона Мишле и других христианских демократов, каких было немало среди первых участников движения. Иным путеводной звездой служила верность республике, ее принципам и политической культуре – парламентской демократии, защите прав человека, социализму и др. Эти убеждения двигали участниками группы «Вальми» или маленькой команды, организованной в Рубе бывшим депутатом-социалистом и министром Народного фронта Жан-Батистом Леба^[29], который издавал подпольную газету «Омм либр» (Свободный человек).

Для многих антифашизм был не просто лозунгом, используемым левыми партиями. Маленькую группу «Свободные французы Франции» – так они себя назвали, – созданную Жаном Кассу, Клодом Авлином, Аньес Эмбер и Симоной Мартен-Шофье и осенью объединившуюся с активистами из Музея человека, сплотили воспоминания о политических выступлениях 1930-х годов (антифашистское движение, поддержка Народного фронта и республиканской Испании), в которых они вместе участвовали. Схожий опыт политического активизма объединял членов группы, организованной осенью 1940 года в Тулузе по инициативе преподавателя философии Жан-Пьера Вернана, которому не исполнилось и 30 лет. Виктор Ледюк, Жан Миай, Пьер Дуассан и другие участники этого «братства» (как называл его Вернан) в 1930-е годы получили первое боевое крещение, борясь в Латинском квартале Парижа в рядах молодых коммунистов против крайне правых лиг^[30]. Схожие убеждения разделял и Марио Леви, итальянский антифашист, бежавший во Францию в 1934 году и присоединившийся к группе. Для этих опытных активистов выбор, сделанный в 1940–1941 годах, стал логическим продолжением борьбы против фашистской гидры.

На противоположном краю политического спектра такие убежденные сторонники твердого порядка, как бригадный генерал Габриэль Коше, полковники Луи Риве и Жорж Груссар, хотели поквитаться с захватчиками, чтобы отстоять честь Франции, но при том одобряли и даже поддерживали дело «национального возрождения» маршала Петена. Эти военные рассчитывали, что их борьба получит поддержку нового режима. Однако другие, как Поль Гоэ и Морис Дютей де Ла-Рошер, прежде считавшие повиновение своим командирам высшей доблестью офицера, отказались от этой идеи во имя чести, защиты родины и из ненависти к немецким оккупантам.

Такие же побуждения, при всей противоположности политических воззрений, двигали и Симоной Мартен-Шофье. У этой левой активистки, проникнутой идеями интернационализма, поражение неожиданно для нее пробудило глубокое чувство патриотизма. Оккупация порой раскрывала в людях черты, о которых они прежде не подозревали. Но далеко не всегда их побуждал действовать лишь один мотив, чаще имелось несколько причин, порой противоречивых.

В личном выборе человека всегда есть некая тайна, которая не позволяет четко классифицировать его. Это подчеркивал Альбан Вистель, один из первых участников Сопротивления во Вьенне (департамент Изер):

Участие в Сопротивлении всегда оставалось личным делом каждого; человек мог состоять в профсоюзе, партии или вовсе не принадлежать ни к какому сообществу – его действия были ответом на призыв к свободе, звучавший в глубине его совести.

Действительно, поражение изменило ситуацию. Отныне невозможно было догадаться заранее, кто как себя поведет. Кто мог бы предположить, что Эммануэль д’Астье, бывший морской офицер, начинающий журналист, заядлый курильщик опуима, «неприспособленный к жизни», как он сам говорил о себе в 1969 году, безоглядно бросится в борьбу с неизвестным исходом во имя высших принципов? И наоборот, опыт общественной деятельности, научный авторитет и обязанности директора Музея человека как будто предрасполагали Поля Риве к тому, чтобы возглавить созданную там группу Сопротивления. Но, хотя он и поддерживал первые шаги своих молодых сотрудников на этом пути, он предпочел в начале 1941 года эмигрировать в Колумбию. Бессменным лидером группы Музея человека стал Борис Вильде.