– Так ты вспылила, потому что я не бросился тебе на помощь? Однако это не значит, что впредь я не смогу замолвить за тебя словечко. Но Фэй, твои выходки переходят все границы. Господин Сунь учит тебя ради твоего же блага, да и разве он сказал что-то плохое? Девочки и правда должны быть смиренными, знать свое место, а ты только и делаешь, что кричишь да лезешь в драку! Мы же в Сорока восьми крепостях. Пока я жив, никто не посмеет тебя обижать, даже муж, если он у тебя, конечно, появится. Так к чему дерзить?

Чжоу Фэй встала и медленно приподняла бровь: от природы правильная линия – волосок к волоску – изогнулась, кончик тонкой стрелой взлетел к виску. Холодно улыбнувшись, девушка произнесла:

– Почему бы тебе не сказать то же самое главе Ли? Пусть она сидит дома и вышивает! Я совсем не против.

– Заставой всегда руководил род Ли. Мой род. Времена были тяжелые, других наследников не осталось, вот тете и пришлось взять на себя эту ответственность… Но барышне Чжоу незачем беспокоиться о таких сложных вещах, – спокойно отвечал Ли Шэн.

Чжоу Фэй тут же выпалила:

– Спасибо за заботу, ни на что не способным посредственностям тоже незачем обо мне беспокоиться!

Случайно брошенная колкость задела Ли Шэна за живое. Скрыть своих чувств он не смог и тотчас изменился в лице:

– О ком это ты?!

Чжоу Фэй, поняв, что на сегодня бой окончен, убрала узкий клинок за спину и вступила в словесную перепалку:

– Да о ком угодно: свинья, собака или крыса – кто будет главой, о том и говорю. Что, братец? За зверушек обидно?

Ли Шэн то сжимал, то разжимал рукоять меча.

– Раз ты так уверена в своих силах, осмелишься бросить мне вызов? – наконец выдавил он из себя, снова натянув на лицо улыбку.

Чжоу Фэй, как обычно, смерила его надменным взглядом.

– Прямо сейчас – нет, конечно. Если твоя сестра нажалуется, глава Ли точно сдерет с меня шкуру.

– Не нажалуется, – сказал Ли Шэн прежде, чем Ли Янь успела возразить. – Я хочу пересечь Чернильную реку, пойдешь со мной?

В Сорока восьми крепостях фраза «пересечь Чернильную реку» входила в число излюбленных пустых обещаний, наравне с «я тебя уничтожу» и «в следующий раз обед с меня».

Откуда она пошла? Долгая история. Восстание глав трех школ принесло за собой большие потери. За стенами заставы не прекращались сражения между Севером и Югом, в ход шли даже самые гнусные уловки – беспорядок царил по всему миру. В Сорока восьми крепостях нашли убежище многие «преступники», коих разыскивал императорский двор, поэтому застава строго охранялась. Вдоль горных дорог тянулось бесчисленное множество запутанных тайных проходов и сторожевых постов. Если где-то происходило что-нибудь необычное, новость немедленно разносилась по всей заставе.

У ворот велся строгий учет: даже местным приходилось отмечаться, кто, зачем и на какое время выходил, чтобы в случае чего сразу получить все необходимые сведения. Каждому жителю выдавали личный пропуск с фамилией и именем – одалживать его не дозволялось. Юным бойцам и вовсе было запрещено покидать гору по собственному желанию до завершения обучения. А когда считать его законченным, решал лишь глава школы. Без его одобрения, даже отрастив крылья и научившись летать, они не смогли бы выбраться наружу. И все же существовал один способ покинуть заставу.

На юго-востоке, там, где встречались два крутых склона горы, меж ними бурлила широкая Чернильная река – естественная преграда, отделяющая Сорок восемь крепостей от всего остального мира. Среди местных о ней ходили бесчисленные легенды. Воды ее были не синие и не зеленые, а черные, точно смола. С высоты склона она и вовсе напоминала огромный кусок черного агата, брошенный на землю. Еще при прежнем главе жители заставы немало сил потратили на то, чтобы избавиться от деревьев, дабы ни один листик не заслонял стражникам обзор, и хорошенько обточить крутые скалы по обе стороны реки. Теперь в них, как в зеркале, мрачным полотном отражалась река, а взобраться на скалистый берег стало попросту невозможно.

Даже овладей кто цингуном^[10], придававшим легкость каждому движению, столь искусно, словно тело его и вовсе ничего не весило, он смог бы разве что спуститься к реке, и то без толку. То было единственное место в Сорока восьми крепостях, где не было часовых, лишь один стражник в самой середине реки, но ему-то, подобно духу-хранителю, и подчинялись ее многочисленные ловушки. Местные называли его Юй Лао, стариной Юем^[11].

Никто не знал, сколько ему лет и откуда он родом. Чжоу Фэй предполагала, что он поселился в крепости еще задолго до ее рождения.

Чжоу Фэй помнила, что во времена, когда она была еще совсем ребенком, границы крепости так тщательно не охранялись. Несколько глупых учеников тогда совсем из ума выжили и решили покинуть гору в обход, а заодно самолично измерить глубину Чернильной реки. Цингуном они владели прекрасно, но на следующий день все без исключения болтались вниз головой, за ноги привязанные к выступам скалы. Старина Юй строго следил за порядком, а потому даже развесил наглецов в ряд строго по росту и после долго любовался зрелищем издалека.

Тогда Ли Цзиньжун сжалилась: приказала отпустить шайку маленьких проказников и пошутила, что любой, кто пересечет Чернильную реку, сможет закончить обучение без экзаменов.

С тех пор ученики из года в год, не оставляя надежд, пытались перебраться на другой берег, но, к несчастью, всё безуспешно – пройти сие испытание так никому и не удалось.

Чжоу Фэй невольно нахмурилась, услышав сомнительный вызов Ли Шэна, ей показалось, что братец просто ищет неприятностей. А он все не спускал с нее глаз и, обнажив зубы в ядовитой улыбке, тихо и медленно произнес:

– Ничего страшного, если испугалась. Я знаю, что ты не из тех, кто станет доносить старшим. Просто сделай вид, что я ничего не говорил, а ты ничего не слышала.

Как жестоко: теперь кричи – не кричи, что не купишься на эти поддразнивания, все равно внутри все так и закипало от ярости! И чем больше Чжоу Фэй старалась не думать о его речах, тем беспощаднее разгорались обуревавшие ее чувства.

Она не собиралась злить старину Юя среди ночи и решила, что Ли Шэн просто спятил, но слово «испугалась» очень некстати задело ее за живое. Еще одна нарушительница спокойствия, барышня Ли Янь, вдруг с чего-то взяла, что и ей обязательно надо высказаться:

– Фэй, пойдем. Не слушай его. Никто никогда не пересекал Чернильную реку ночью. Ли Шэн, ты, должно быть, головой ударился. Или Сорок восемь крепостей тебе надоели?

Ли Шэн высокомерно рассмеялся:

– Мир такой большой, его просторы – бескрайни! Ты даже не представляешь, сколько по разным странам разбросано великих мастеров! А эта крошечная застава… Если никто ни разу не смог перебраться через реку, это не значит, что и я не смогу. Да я первым буду!

Бросаясь столь громкими заявлениями, ни один юноша, окрыленный чрезмерной верой в себя, конечно, не думает, что он молодой и не опытный боец, и все эти «великие мастера» даже не посмотрят в его сторону. Ежели исключительные способности не проявились, то можно хотя бы стремиться к чему-то высокому. Вот им и кажется вечно, что они не рыбки в пруду^[12] и всего-то непременно добьются.

Чжоу Фэй хоть и посчитала брата глупцом, а все же невольно вдохновилась его словами. Она еще раз взглянула на Ли Шэна и спросила:

– И когда мне приходить тебя спасать?

Брат оставил ее насмешку без внимания и просто ответил:

– Послезавтра вечером, в половину восьмого.

– Пятнадцатое, – усмехнулась Чжоу Фэй. – Хороший день. Если испугаешься – кричи громче: может, в свете луны старина Юй узнает тебя.

Однозначного ответа она не дала и непременно явиться не обещала. Легко похлопав Ли Янь по плечу, Фэй задумчиво вытерла глупой девчонке сопли и слезы и ушла, сверкнув напоследок узким клинком на спине.

Однако что бы ни удумал Ли Шэн, Небеса явно были не на его стороне: даже погода в ночь на пятнадцатое число выдалась пасмурной.

В тот темный ветреный вечер Се Юнь сидел на дереве, притаившись среди листвы, и с каждым вдохом пытался слиться с ним воедино. На расстоянии двух кулаков от него расположилось птичье гнездо. Птенцы, приютившись под крыльями матери, крепко спали, и человеческий «нарост», образовавшийся на соседней ветке, их, казалось, ничуть не волновал.

Ветер вдруг усилился, и мама-птица, вздрогнув от испуга, настороженно открыла глаза. Мимо пронеслись два стражника из Сорока восьми крепостей.

Большинство жителей заставы приходились друг другу родственниками, друзьями или братьями по учению, а потому и эти двое, несмотря на разделявшее их расстояние, безо всяких знаков, по одному лишь взгляду все поняли и разбежались в разные стороны: один – обыскивать главную дорогу, другой – боковую. В мгновение ока их тени исчезли.

Когда шаги стихли, птица повернула голову и, наклонив ее набок, уставилась на Се Юня. Веки его не дрогнули, и сам он неподвижно застыл, словно мертвец. Птица еще какое-то время пристально осматривала соседа, а потом поглубже спрятала клюв в перья и спокойно уснула, решив, что этот «нарост» хоть и выглядит странно, но опасности не представляет.

И снова все замерло, только проказницы-лягушки нарушали тишину своим кваканьем да насекомые без остановки перешептывались в траве. Еще через какое-то время – как раз успела бы догореть одна палочка благовоний – стражники вновь внезапно выскочили, словно из ниоткуда, столкнувшись друг с другом в прежнем месте. Они обыскали все вокруг, но не нашли и тени чужака, а потому, так и не узнав ничего о незваном госте, решили на время оставить поиски.

– Брат, – сказал младший из них, – нам, наверное, показалось.

– Можно обознаться один раз, но у нас на двоих четыре глаза, как мы можем ошибаться так каждый день? – серьезно ответил старший. – Должно быть, этот человек – искусный мастер цингуна. Он который день кружит возле заставы, кто знает, с какими намерениями… Как бы то ни было, надо вернуться и сообщить братьям, чтобы и сегодня бдительность не ослабляли. Пусть нам никого поймать не удалось, впереди еще сто восемь постов: будь он хоть воробьем, все равно не проскочит.

Стража ушла, и вскоре из-за туч снова выглянула луна. Веки Се Юня слегка дрогнули, в мгновение «нарост» на дереве ожил и тихо, словно перышко, опустился на землю, обернувшись юношей лет двадцати, с глубокими, точно озеро, глазами. Впитав в себя блеклое сияние луны, они мягко отражали ее холодный свет во всем его ослепительном и благородном очаровании. Прислонившись к стволу, юноша призадумался, затем потянулся и достал приказную бирку^[13] размером с ладонь. Любой важный чиновник, завидев ее, тут же пришел бы в ужас. «И пусть Небеса даруют своему избраннику долгую жизнь и вечное процветание»^[14]. Выгравированные в древнем стиле Большой чжуань^[15], эти иероглифы в точности повторяли знаки с нефритовой печати самого императора!

Се Юнь сжал пальцами редкую вещицу, попавшую к нему в руки по совершенной случайности, дважды подбросил ее в воздух и небрежно спрятал в карман. Он слышал, что впереди его ожидало еще сто восемь сторожевых постов, но его это, казалось, совсем не тревожило. Юноша сорвал лист размером с ладонь, сложил его пополам, собрав в сердцевине росу, смочил ею губы, затем развернулся и взмыл ввысь.

Все его тело казалось невесомым: ноги едва касались ветвей, и он парил среди верхушек деревьев. Только листья слегка трепетали от его касаний, но так легко, что с них не падало ни росинки.

Легендарный «Бесследный ветер» – один из сложнейших приемов цингуна. Исполняющие его мастера обретали способность порхать с цветка на цветок, кружить среди деревьев и даже брести по снегу, не оставляя следов. Кто бы мог подумать, что такой юнец уже успел стать непревзойденным мастером?