– Вещь, которую тот человек доверил мне, очень важна: даже если предположить, что он отправил меня сюда смеха ради, к ней он не стал бы так беспечно относиться.

Ли Цзиньжун спокойно продолжила расспросы:

– Что еще он вам сказал?

Се Юнь задумался на мгновение:

– О, давным-давно у него, вероятно, возникли какие-то разногласия с главой Ли. Но это не имеет большого значения, ведь она наверняка очень занята, и мы не станем ее тревожить.

Стоило Се Юню замолчать, как он заметил, что лица двух спасенных им негодников стали слишком уж напряженными – на них так и читалось: «Тебе конец». Мысли его озарила смутная леденящая душу догадка, и он еще раз, но уже с некоторым подозрением посмотрел на «мягкую и добросердечную» госпожу, шедшую впереди.

Ли Цзиньжун обернулась и с натянутой улыбкой спросила:

– Разве Лян Шао не сказал тебе, какие именно «разногласия» возникли между нами?

Юноша так и застыл. «Добросердечная» госпожа оказалась ни кем иным, как самой демоницей Ли!

Если бы существовали состязания среди неудачников, то Се Юнь со своим везением наверняка всякий раз бы в них выигрывал.

– Уже одной только связи с Лян Шао достаточно, чтобы я размазала тебя по стене, – процедила Ли Цзиньжун – на лице ее не осталось и следа недавней улыбки. – Но ты спас мою дочь и племянника, так что можем считать, что мы в расчете. Отдай мне Аньпинский приказ этого старого козла и можешь уходить. Не смею тебя задерживать.

Се Юнь отступил на полшага, осмотрелся и боковым зрением заметил устремленные на него настороженные взгляды. В мгновение стерев с лица досаду, он даже в таком непростом положении нашел силы улыбнуться.

– Значит, госпожа и есть глава Ли, чье имя держит в страхе всю Северную столицу, – спокойно ответил он. – Для меня большая честь встретиться с вами сегодня, и я не имею права ослушаться. Вот только не знаю, если передам вам Аньпинский приказ, как вы поступите с этой вещицей?

Под ногу Ли Цзиньжун как раз попал маленький камушек. Выслушав незваного гостя, она промолчала, лишь подняла носок и легонько наступила на камень так, что тот вмиг раскрошился в пыль, будто засохшая рисовая лепешка.

– Глава Ли великодушна, как и ожидалось, поэтому не вижу смысла придумывать оправдания, – кивнул Се Юнь. – Однако старейшина Лян уже скончался. И на смертном одре он доверил послание мне… Я поклялся бескрайнему Небу и бездонной преисподней, что лично передам его господину Чжоу, а потому, покуда меня еще не стерли в порошок, не могу позволить ему попасть в третьи ру…

В то же мгновение Се Юнь внезапно исчез, не договорив: все его тело будто стало размытой тенью, которую тут же сдуло порывом ветра на несколько чжанов!

Услышав о том, что старейшина Лян скончался, Ли Цзиньжун на мгновение опешила – ей было трудно в такое поверить. Заметив, что юноша решил сбежать, она, опомнившись, гневно крикнула:

– Взять его!

Рукава главы Ли встрепенулись, а в ладонях она уже собирала силу для удара. Чжоу Фэй, только сейчас окончательно пришедшая в себя после произошедшего, вновь оказалась в полном замешательстве: ей не хотелось смотреть, как мать до смерти избивает человека, спасшего их от «чудовища». Не задумываясь о последствиях, она скользнула вперед.

Ли Шэн быстрым движением схватил сестру за волосы. Кожа на ее голове натянулась, но прежде, чем она успела что-либо сказать, услышала, как Ли Шэн вдруг застонал от боли и тихо позвал:

– Тетя, я…

Обливаясь холодным потом, он обхватил грудь руками, дважды пошатнулся и с грохотом рухнул на колени.

Способности брата убедительно кривляться настолько потрясли Чжоу Фэй, что она сама чуть не повалилась на землю вслед за ним.

Глава 5
Ганьтан

Как нам, речным карпам, не понять ни мучений птицы Пэн^[34], застрявшей на мелководье, ни боли Цанлуна^[35], сломавшего рог, так и господину нет нужды обсуждать снег с насекомыми.

Огонек в масляной лампе дрогнул, и Чжоу Фэй, потирая глаза, заметила, что за окном уже рассвело. Она подняла руку и погасила свет. Тушь в чернильнице высохла, но добавить воды она поленилась и, словно грязью, небрежно нацарапала последний отрывок Семейного завета. Старая кисть от ее яростного нажима чуть не облысела.

Накануне ночью глава Ли вытащила их с Ли Шэном из передряги на Чернильной реке. Там, под нитями Цяньцзи, Чжоу Фэй думала, что если все-таки выживет, то дома с нее обязательно три шкуры спустят. Вопреки ожиданиям, Ли Цзиньжун, конечно, посердилась, но почти ничего не сделала: только в спешке посадила их под замок и приказала каждому двести раз переписать Семейный завет, чтобы подумали над своим поведением. Ни пронизывающего ветра, ни палящего солнца, ни невыносимой боли или зуда; хочешь сидеть – сиди, хочешь лежать – лежи. Подобного «благословения» Чжоу Фэй никогда еще не получала – обычно так наказывали только провинившуюся Ли Янь.

Не прошло и половины ночи, как девочка неразборчивым почерком доцарапала Семейный завет в двухсотый раз. Задумчиво закусив и без того истерзанную кисть, она растянулась на маленькой лавке, что стояла рядом со столом. Ее взгляд уперся в потолок, а в голове снова и снова прокручивались события прошлой ночи. Ли Шэн выиграл время, и глава Ли так и не смогла догнать чужака, так что тот наверняка успел скрыться.

Чжоу Фэй рассудила так: то, что она сейчас могла спокойно лежать в этой комнатушке, по большому счету было заслугой именно господина Се. Глава хотела схватить его, но поднимать шумиху не собиралась, и беглецы в конце концов отделались лишь легким испугом. После долгих раздумий Чжоу Фэй пришла к выводу, что единственным человеком, которого боялась потревожить Ли Цзиньжун, мог быть только отец. Все ее мысли сходились к тому, что такое знакомое на слух имя «господин Ганьтан», упомянутое чужаком, принадлежало папе.

Но кому он мог понадобиться?

Сколько Чжоу Фэй себя помнила, на улицу Чжоу Итан почти никогда не выходил, с местными общался редко, а посторонние его и вовсе не видели. Только во время болезни он покидал стены своего дома, а когда чувствовал себя лучше, в любое время года предпочитал оставаться во дворе: читал, играл на гуцине^[36] и даже предавался мечтам взять себе несколько учеников… К сожалению, даже в гороскопе Ли Шэна^[37], не говоря уже о жене и дочери, не оказалось ни намека на чувствительность: все трое под звуки гуциня только разминали пальцы от скуки да без конца зевали.

В отличие от учителя Суня, человека устаревших взглядов, из-за которого Чжоу Фэй пришлось терпеть побои, отец был просто образованным и обходительным книгочеем. Здоровье его оставляло желать лучшего, прочим же он ничем не выделялся. Мог ли он скрывать какое-то необычное прошлое? Чжоу Фэй ненадолго задумалась о зловещем Цяньцзи, что в Чернильной реке, и о чарующем цингуне господина Се, и сомнения вновь одолели ее. Девочка невольно представила своего отца героем легендарных ста восьми записок путешественников^[38] и тут же приписала ему участие в десятке кровавых историй о любви, ненависти и мести.

Спокойно ей не лежалось. Поворочавшись с боку на бок, Чжоу Фэй в конце концов поднялась и, прислонившись к окну, выглянула наружу: как раз было то время суток, когда дает о себе знать накопившаяся за ночь усталость. Вот и ученики, оставленные следить за провинившимися, сладко задремали. Немного подумав, Чжоу Фэй отыскала обувь, бросила одну туфлю под стол, а вторую – под кровать. Затем, опустив полог, свернула одеяло так, чтобы оно напоминало фигуру человека, раскидала по столу листы, исчерканные правилами из Семейного завета: будто бы всю ночь добросовестно писала и теперь уснула, укрывшись с головой. Одним рывком Фэй вскочила на поперечную балку, привычным движением сняла несколько незакрепленных кусков черепицы и тайком сбежала из своего заточения.

Как раз когда Чжоу Фэй решила «полюбоваться видами» с высоты, неподалеку раздался треск. Она подняла голову и присмотрелась – неужели крышу облюбовал еще один подозрительный «господин»^[39]? Разделенные лишь двором, они обменялись с Ли Шэном растерянными взглядами, оба отвернулись, сделав вид, что не видели друг друга, и разбежались в разные стороны.

Чжоу Фэй отправилась к дому отца, но так и не решилась подойти ближе и лишь наблюдала издалека: за долгие годы состязаний с главой Ли в сообразительности она узнала свою мать достаточно хорошо, чтобы понять – совсем не предпринять никаких мер та не могла. Поэтому, набравшись терпения, девочка еще раз огляделась: и в самом деле, в бамбуковой роще за двором и возле подвесного моста в засаде сидели ученики.

Во дворе Чжоу Итана было тихо. Скорее всего, он еще не проснулся. Пока Фэй замешкалась, размышляя, как лучше пробраться внутрь, послышались птичьи трели. В горах Шушань круглый год царила весна: цветы и листья никогда не увядали, и к постоянному щебетанию птиц все давным-давно привыкли, так что она поначалу не обратила на звук никакого внимания, но он раздавался все ближе и ближе, будто и вовсе не собираясь прекращаться. В какой-то момент трели начали раздражать, и Чжоу Фэй уже готова была бросить камень, чтобы сбить эту расшумевшуюся трещотку, но, обернувшись, увидела на большом дереве Се Юня, который, не сводя с нее глаз, расплывался в приветливой улыбке.

Ли Цзиньжун всю крепость перевернула, охотясь за ним, что явно не доставило ему большой радости: одежда порвана, подол обрезан, к растрепанным волосам пристал мокрый от росы листок. На руках и шее виднелось несколько новых царапин. И пусть выглядел он гораздо хуже, чем прошлой ночью на Чернильной реке, лицо его озаряла беззаботная улыбка: словно его подобные передряги ничуть не волновали и ничто не могло помешать ему насладиться горным видом на рассвете в обществе прекрасной «водной феи».

– Ваши Сорок восемь крепостей так сложно устроены. Я совсем выбился из сил, пока нашел это место, – вздохнул Се Юнь и снова помахал ей рукой, после чего бесцеремонно спросил: – Ты дочь главы Ли и господина Чжоу?

Чжоу Фэй несколько замешкалась. Среди ее ровесников общаться было почти не с кем, поэтому она привыкла держаться особняком. К тому же Ли Цзиньжун намертво вбила ей в голову мысль, что лишний раз рта раскрывать не стоит, мол «делай свое дело да помалкивай». За столь короткое знакомство девочка не успела понять, друг ей или враг этот господин Се, а потому, не решив, как лучше ответить, просто кивнула.

– У тебя какие-то личные счеты с моей мамой? – осторожно спросила она немного погодя.

– Это вряд ли. Когда твоя мать заперлась в Сорока восьми крепостях, я был совсем мальчишкой и еще играл в грязи.

Се Юнь вытащил откуда-то кусок бамбука и маленький нож и начал что-то выстругивать.

– Хотя она, вероятно, не в ладах со стариком Ляном, который поручил мне доставить весточку, но подробностей я не знаю, а он умер, так ничего мне и не объяснив, – продолжил юноша, не отрываясь от дела.

– Тогда что тебя с ним связывает? – спросила Чжоу Фэй.

– Совсем ничего. Моя фамилия – Се, мое имя – Юнь, но на самом деле меня зовут Мэймэй^[40] – «неудачник», хотя сам я бы назвал себя, скорее, «беспечным ученым». В общем, я просто бездельник, – серьезно ответил он. – В тот день я рыбачил, а один изможденный старик пришел почтить чью-то память у заброшенной могилы. Закончив свои молитвы, он не смог встать и в слезах упал на землю. Смотреть на это оказалось так невыносимо, что я сжалился над ним и согласился стать посыльным.

Чжоу Фэй сначала промолчала, решив, что этот господин Се определенно умом тронулся, но после все же уточнила:

– Только из-за того, что какой-то старик заплакал, ты рисковал своей жизнью и пытался ворваться в Сорок восемь крепостей?