Госпожа Осень (страница 3)
У этого пажа был внушительный нос, тяжёлая нижняя челюсть, пышные ярко-рыжие гусарские усы и карие глаза, а одежда по покрою напоминала экстраординарный плащ в стиле викторианской готики. Несносный спец по переносам?! Интересная должность для ветра. Не ввести ли такую в штатное расписание компании? В своей реальной жизни я работала креативным директором в развлекательном центре, и такой оригинал, как Вей Листокрут без работы бы у нас точно не остался. Заметив, что паж ждёт моего ответа, я кивнула и улыбнулась, не в силах что-то произнести вслух. От охватившего меня волнения все слова рассыпались по закоулкам мозга отчаянным мыслепадом, поэтому я решила больше молчать и слушать, а главное, сохранять спокойствие.
– Я Хмурень – старший осенний паж, или если кратко «осе-паж», – представился мой собеседник, тряхнув тёмно-каштановой шевелюрой. – А это мои младшие братья Грудень и Вересень.
Пажи синхронно поклонились мне, эффектно сняв венцы и отводя их рукой то вправо, то влево, как мушкетёры свои шляпы, а Вересень, обладавший самыми светлыми волосами и удивительно голубыми глазами, подарил букетик вереска. Очень мило!
– Осенины – ваши фрейлины, – продолжал Хмурень.
Я взглянула на замерших в поклоне девушек и усмехнулась, потому что мне пришло в голову, что, если пажа называют «осе-паж», то фрейлин «осе-нины». Такие осенние Нины получаются. Что ж, буду звать их Нинель, Нинон и Нинок. Девушки были просто воплощением красоты типажа «Осень» (был такой цветотип внешности). Первая воплощала мягкую осень: золотисто-русые волосы, зелёные глаза, светлая кожа. Вторая – тёплую осень: тут были и премилые веснушки в сочетании с карими глазами и медный оттенок волос.
А последняя отражала тёмную осень и отличалась бронзовым тоном кожи и каштановым цветом волос. Кстати, в юности я, обладая неприметным серым цветом шевелюры, мечтала быть отчаянно рыжей, что и воплотила с приходом первой седины, окрасившись в цвет моей осенней мечты, так что тоже вполне вписывалась в осенний типаж, и глаза у меня были подходящие: зеленоватые с карими прожилками.
– Рада познакомиться! – сказала я, и сразу перешла к делу. – Осмотрим угодья?
– Прошу за мной! – согласился Хмурень и подал мне руку. – Пока мы следуем во дворец, вы сможете увидеть Заосенье с высоты птичьего полёта и составить общее впечатление о вверенных вам территориях.
Я поднялась на борт оригинального средства передвижения, напоминавшего гигантский лист вяза, и опасливо взглянула вниз, когда мы стартовали прямо в белые проседи перистых облаков. Моему взору открылась картина настолько чарующая взор, что сердце буквально замерло у меня в груди. Полёт проходил над лесами, раскинувшимися внизу, словно богатое пёстрое полотно. Багрянец кленовой листвы сменяло золото крон трепещущих осин, а к ним примешивались бурые листья вязов и оранжевые рябиновые. Кое-где остались и вкрапления зелени. Это дубы всё ещё сохраняли зелёные одежды в память о прошедшем лете, и всё это разноцветное пышное великолепие, бурно радовалось Осени, встречая мой перелёт громким приветственным шелестом.
– Леса Осенения, – прокомментировал это зрелище Хмурень. – Содержат особые сорта деревьев, выведенные с помощью магии. Здесь каждого, даже самого далёкого от творчества человека, может осенить порыв внезапного вдохновения, эдакого легкого сумасшествия. С давних пор в эти леса из многих миров порой проникают поэты и влюблённые. Не даром осень считается – временем творчества и обострения чувств.
Звук его речей, сперва напоминавший передачу «Театр у микрофона», всё больше проникал в моё сознание, и через несколько минут мне уже казалось, будто я всегда жила в Заосенье, летала на ладье и заслушивала доклады пажеского корпуса. В это время леса внизу внезапно закончились, и теперь мой полёт проходил над тыквенными полями. Столько разнокалиберных тыкв одновременно я не видела никогда в своей жизни! Встречались участки с гигантскими экземплярами, внутри которых можно было вполне уместить пару человек, были и тыковки поменьше, похожие на ту, что я по-прежнему держала в руках, и совсем крошечные. Их спелые тела лежали на чёрных грядках, словно принимая воздушные ванны, и мне, несмотря на то, что я не посещала Леса Осенения и не страдала от осеннего обострения, вдруг безумно захотелось спросить так, как это делали в сказке «Кот в сапогах»: « А чьи это поля?»
Хотя ответ был ясен – осенние поля, мои то бишь. Вот разбогатела я на старости-то лет: такое приданое досталось, только не вовремя как-то, замуж уже не судьба, наверное! Как несправедлива всё-таки жизнь и как скоротечна! Углубиться во мрак философии элегии увядания мне не давали красивые виды моих новых владений. За тыквенными полями раскинулись вересковые пустоши – огромные пространства цветущего вереска, на которых попадались многочисленные ульи и медоварни. А за ними, прячась за завесой тумана среди живописного сада с дорожками, засыпанными разноцветной галькой и стрижеными по-осеннему оранжевыми кустами располагался замок настолько необычный, что я первые несколько секунд не могла оторвать глаз от этого изящного сооружения. Стены из красного янтаря казались хранилищами тёплого, мягкого света, делавшего замок очень уютным и родным.
– Резиденция Осени! – сказал Хмурень, указав на этот великолепный образчик архитектурного смешения готики и футуризма, и ладья начала снижение.
Я сперва была удивлена тем, что мы снижаемся, находясь так далеко от замка. Может быть моя свита решила устроить мне пеший марафон, чтобы, так сказать, Осень – 45130 не расслаблялась. Возможно, и расстояние было именно 45130 метров, хотя даже и 45130 дециметров на моих шпильках – смерти подобно. Но эти опасения оказались напрасными. Ладья зависла у начала аллеи, а потом плавно подалась вперёд, проплывая по воздуху между осенних деревьев. Вся моя свита при этом с трогательным вниманием разглядывала кроны. Для чего?!
Ответ нашёлся через несколько минут, когда откуда-то сверху сорвался небольшой, но отчаянный листопад. При этом осенины, делая изящные, почти балетные прыжки, старательно поймали все листья и с загадочным видом преподнесли их мне. Я взглянула на принесённый гербарий, не понимая, что происходит, а осенины торжественно продолжали, тихо произнося, как заклинание: