Понемногу тратя деньги, которые Лин дал Кэвону, и серебро, которое Сонхва старательно откладывала в Покчжончжане, они бесшумно скрывались в переулках оживленного Пённандо. А когда обдумали все, что им известно, стало ясно: скорее всего, Сан где-то заточили, а Лина наверняка сослали – в одной из грязных портовых трактиров, куда Чан Ый заходил в надежде разузнать что-нибудь полезное, он услышал разговор пьяных моряков, мол, несколько воинов погрузили молодого человека на грани смерти на торговое судно, отбывающее в Мёнджу.

– Нужно спасти госпожу и тайно переправить ее в империю Юань на торговом корабле, – подытожила Сонхва, и все единодушно согласились с ней.

Однако покамест важнее всего было выходить тяжелораненых и проследить за преследовавшими их людьми наследного принца. Теперь, когда он отчасти обратил на них внимание, его высочество не пустит все на самотек. В беспокойстве о грядущем прошли месяцы. За это время мужчины постепенно оправились от ран, а наследный принц стал ваном.

Не обнаружив поводов беспокоиться об опасности, остатки самбёльчхо начали действовать. Кэвон принялся рыскать по порту в поисках торговца, о котором ему рассказал Лин. Пхильдо с Ёмбоком устроились носильщиками на пристань, а Сонхва и Пиён стали зарабатывать на жизнь готовкой и уборкой на постоялом дворе. Чан Ый же отправился на поиски Сан.

Сонхва рассказала ему, что госпожу забрал с собой Чин Кван, поэтому Чан Ый решил рискнуть и прокрался к тому в дом. Столкнись он с бывшим товарищем, можно начать размахивать мечом, но, если госпожа из Хёнэтхэкчу попала в руки государя, вызволить ее без лишнего риска невозможно. Из дворца Чин Кван возвращался не всякий раз, поэтому лишь три дня спустя Чан Ыю, терпеливо ожидавшему его в спальне, удалось увидеть бывшего товарища. За то время, что они не виделись, лицо Чин Квана стало таким изможденным, что словами не передать.

Ужасно уставший, он сбросил монгольскую шляпу паллип и, не сменив одежды, рухнул на кровать и закрыл глаза. Даже когда Чан Ый осторожно выскользнул из-за ширмы, стараясь не издавать ни звука, и встал прямо перед Чин Кваном, тот не открыл глаз. «Уже уснул?» – подозрительно прищурился Чан Ый и слегка наклонился. Чин Кван, конечно, вмиг подскочил и, обнажив клинок, приставил лезвие к чужому горлу. Широко распахнутые глаза не дадут соврать: он никак не ожидал увидеть здесь незваного гостя.

– Чан Ый, ты!..

– Я здесь, чтобы задать тебе вопрос.

– С тех пор как ты бесследно исчез вместе с Суджон-ху, от тебя не было вестей несколько месяцев, а теперь ты вдруг являешься, чтобы задать мне вопрос?

– Бесследно исчез вместе с Суджон-ху? Я? – нахмурился Чан Ый, а Чин Кван тем временем поднялся с кровати и осторожно выглянул в коридор. Убедившись, что снаружи никого нет, он плотно закрыл дверь и потянул бывшего товарища за стол. Тихо, в страхе, что слова его могут покинуть пределы комнаты, он прошептал:

– Судя по словам моих подчиненных, которые потеряли сознание в битве в лесу неподалеку от Покчжончжана, ты увел куда-то выживших предателей. Где ты был все это время, чем занимался? Почему спас их? Разве ты не остался с Суджон-ху?

– Так ты не знаешь, что с ним случилось?

– Нет, его величество издал указ о неразглашении информации, связанной с Суджон-ху. Искать тебя тоже запретили. Все дети из Кымгваджона, кого ты отобрал в солдаты, тоже исчезли, поэтому, раз о тебе и господине не было вестей, я решил, что все вы где-то прячетесь или уехали далеко отсюда. Разве не в этом был план его величества по спасению Суджон-ху?

– Господина сослали. Он едва не умер.

Густые брови Чин Квана изогнулись в удивлении. Лицо отражало недоверие. Тогда Чан Ый поведал ему обо всем, что видел и слышал: о последней встрече с Лином, о том, как спас Сонхву и остальных и сбежал с ними, обо всем, что сумел узнать в порту.

– Суджон-ху и госпожа из Хёнэтхэкчу тайно влюблены?

– Судя по словам людей из Покчжончжана, да. А врать им незачем.

Чин Квин нахмурился – в услышанное не верилось, но вдруг вспомнил безумную ссору, которая произошла между ваном и госпожой. Сам он слышал далеко не все, но меж ними царила уже не та атмосфера дружбы и заботы, что прежде. Когда его величество порывисто покинул тайную комнату, Чин Кван вошел туда; комната напоминала поле битвы – всюду был такой беспорядок. Конечно, было бы странно предполагать, будто государь спрятал свою подругу, желая скрыть ее от обвинений в измене Короне.

Чин Кван был не вправе высказываться о любовных связях вана, но и оставить все как есть не мог. Его величество – супруг женщины, которую любит он сам. А Лин – человек, к которому он питает столь же глубокие доверие и уважение, сколь и к Чан Ыю, поэтому то, как государь обошелся с Суджон-ху, обеспокоило Чин Квана. Его величество выбросил человека, о котором заботился больше всех, значит, его самого, как и Чан Ыя, можно в любой момент пустить в расход и выбросить, как станут не нужны. Так ли преданно должно служить такому вану? Чин Кван засомневался.

– Госпожу из Хёнэтхэкчу держат взаперти в тайной комнате, что во дворце ее величества госпожи Чо, – неожиданно рассказал он. Трещина пробежала по его непоколебимой преданности государю, и, догадавшись об этом, Чан Ый колебаться не стал:

– Я вызволю госпожу. Помоги мне, Чин Кван.

– Это не так легко. – Меж бровями у него пролегла морщина. – Во дворце, где находится тайная комната, всегда дежурит личная стража его величества. Вход в саму комнату охраняю лишь я, но на посту всегда есть еще по три стражника: один в конце коридора, что ведет к комнате, еще двое – у входа во дворец. Всего три группы по три человека, они сменяют друг друга. Дворцовые врата тоже под охраной – там стоит столичная армия. А поскольку его величество навещает госпожу почти каждый день, воспользоваться возможностью спасти госпожу будет нелегко. Да и если позволить ей сбежать, все люди внутри и снаружи дворца окажутся в опасности. Судя по тому, как его величество вел себя до сих пор… – мрачно поведал Чин Кван, – он до самой смерти не выпустит ее из комнаты.

И он рассказал Чан Ыю обо всем, что знал, в подробностях описывая увлеченность государя Сан. Тот выслушал его с серьезным лицом и сказал, что придумает способ вызволить госпожу, а Чин Кван тотчас пообещал помочь всем, чем сможет.

Вернувшись на постоялый двор, ставший им убежищем, Чан Ый поведал обо всем остальным. Только он договорил, Пхильдо вдруг сказал:

– Есть лишь один способ. Явиться, когда стража будет меньше всего готова к этому, и сразиться не на жизнь, а на смерть.

– Тогда будут наказаны и Чин Кван, и стражники с дворцовыми служанками, – выказал несогласие с планом Чан Ый, тогда Кэвон, фыркнув, выступил в поддержку Пхильдо.

– Нам-то какое дело до этих людей! Все они собственными руками помогли этому паршивому государю запереть нашу госпожу, не так разве!

– Со-со-собственными ру-руками по-по-помогли…

Глаза Чан Ыя заволокло злостью, и Ёмбок съежился.

– Все они были мне товарищами. Сколь бы важно ни было спасение госпожи, разбрасываться их жизнями так легко я не могу.

– Они его будто палку, измаравшуюся в дерьме, выбросили, а он все про товарищей твердит, – не решаясь повысить голос, заворчал себе под нос Кэвон.

Но вскоре и его брюзжание перекрыл спокойный голос Чан Ыя:

– Даже если бы я согласился на это, с вашими умениями нам их не победить. Шанс быть схваченными и убитыми куда выше. А если это случится, госпожа останется там навечно.

В кругу собравшихся повисла тишина. В тщетных попытках придумать хоть что-нибудь мысли их спутывались, а внутренности горели, как вдруг голос подала Пиён, продолжавшая хранить молчание даже после того, как вновь обрела возможность говорить.

– Этот человек, Чин Кван, сможет провести во дворец ее величества госпожи Чо кого-нибудь? Если облачиться дворцовой служанкой, шаманкой, монахом или еще кем.

– Возможно.

– А могу я войти в ту комнату, поменяться одеждой с госпожой Сан, нет… госпожой из Хёнэтхэкчу, и остаться там, чтобы вышла она?

Глаза всех остальных радостно засияли, но тотчас потухли.

– Его величество навещает госпожу каждый день. Полдня не пройдет, и тебя поймают. Как ты выберешься? Да и людей во дворце накажут, если ты пропадешь, – покачала головой Сонхва, а остальные кивнули ей в согласии.

– Мне лишь нужно умереть раньше, чем придет государь. – Глаза собравшихся округлились в удивлении. Пиён же невозмутимо продолжила: – Если человек, месяцами находившийся взаперти, потеряет рассудок и убьет себя, это не покажется странным. Судя по тому, что нам известно, страже приказано лишь охранять комнату снаружи, а не связывать госпожу, чтобы та не могла свести счеты с жизнью, значит, такая смерть не будет считаться их виной. А если обжечь лицо до неузнаваемости, позже, если ван захочет убедиться, госпожи ли тело перед ним, отличить нас он не сможет.

– Ты с ума сошла?! – вскричала Сонхва, и Ёмбок, которого Пхильдо ткнул локтем в бок, поспешно унес дремавшего Нантху из комнаты. Глядя в глаза покрасневшей и побледневшей от гнева Сонхве, Пиён оставалась спокойной.

– Это наилучший вариант. Так госпожа будет спасена, а страже не придется за это расплачиваться.

– А как же твоя смерть? Как же Нантха? Ты ведь его мать!

– Он сможет вырасти и без меня. У него есть ты и все остальные…

Раздался громкий звук пощечины.

– Сонхва, да что с тобой!

Оттолкнув того, кто пытался ее остановить, Сонхва со всей силы дважды ударила Пиён по лицу:

– Больше не смей так говорить!

Обернувшись к Чан Ыю, она сказала:

– Я пойду.

Все, включая Пиён, подняли головы.

– Сонхва!

Не обращая внимания на рассерженного Пхильдо, она повторила коротко и ясно:

– Я пойду в ту комнату и останусь там вместо госпожи.

– Нельзя, – не думая прикрыть распухающее лицо, бросилась к ней Пиён. – Ты ниже и слишком сильно отличаешься от госпожи. А я годами жила, притворяясь ею. Если туда пойдет кто-то, кроме меня, его величество точно поймет, что перед ним не тело госпожи. Я просто обязана сделать это! Нет иного способа отплатить госпоже за ее милость и искупить вину за мои преступления против нее. Я не смогу спокойно жить, если ей придется свою жизнь провести взаперти. Уж лучше умереть, – прозвучали ее слова, твердые как камень, и в комнате вновь воцарилась тишина. Пот выступил на лбах у мужчин и омочил их головные повязки. Вопроса выбора между Сонхвой и Пиён не стояло. Нужен был способ спасти госпожу, который не требовал бы приносить кого-то в жертву.

– Подумаем еще. Можно найти и другой способ.

Конец спору тем вечером положил Чан Ый, который и сам другого способа отыскать не мог. На следующий день и еще через день все снова собирались вместе и думали, как еще можно помочь госпоже, но так и не сумели придумать решение, которое понравилось бы всем. Пиён продолжала уверять, что плана лучше ее собственного нет, поэтому остальные пребывали в затруднительном положении. Через некоторое время Чин Кван согласился с идеей Пиён, и положение Сонхвы и остальных стало незавиднее прежнего. В конце концов она победила.

В ночь перед уходом Пиён они с Сонхвой в первый и последний раз вместе сидели за домом. Им было неловко смотреть в глаза друг другу, поэтому они то оглядывали собственные ноги, то вглядывались в парившую в небе луну. Глубоко вдохнув влажный воздух, погоняемый теплым ветром, Сонхва осторожно заговорила:

– …Если ты передумаешь, никто и слова не скажет. Госпожа тоже.

– Могу я попросить тебя заботиться о Нантхе?

Сонхва потеряла дар речи. Когда Пиён, прежде смотревшая на носки своей обуви, медленно повернула к ней голову, она едва заметно улыбнулась, словно вот-вот заплачет, и, глядя на луну, сказала:

– Он наш общий ребенок. Кэвон, Ёмбок, Чан Ый и я, даже Пхильдо – все мы его мамы и папы.