– Прости! – Пиён заплакала прежде Сонхвы, по ее щекам заструились слезы. – Прости, что прошу об этом. Прости, что прошу тебя, хотя мое преступление пред тобой непростительно. Но ты единственная, кому я могу доверить его. Прости, пожалуйста, прости…

«Прости», – бормотала Пиён, постепенно приближаясь ко дворцу вслед за Чан Ыем. Теперь ей оставалось лишь одно: спасти свою госпожу, которая долгие годы была ей подругой. Оставив тяжелые воспоминания, Пиён успокоила взволнованную душу. Впереди возвышались, словно желали подавить ее решимость, стены дворца, но она не страшилась. Было ощущение, словно ей предстояло выполнить задачу, которую она давно откладывала. Даже при виде стажи, охранявшей врата и дворец, она не дрогнула.

– Здесь манускрипты, письменные принадлежности и душистые травы, которые необходимы ее величеству госпоже Чо, – спокойно, без дрожи в голосе сказала Пиён, протянув страже бумагу, подтверждающую, что ей дозволено ступить во дворец. Все эти вещи Сан по наущению Чин Квана попросила у Вона, и тот отказывать не стал. Главе караула дворцовых врат был заранее дан указ пропустить служанку и носильщика, которые их принесут, поэтому Пиён и Чан Ыю, волочившему сундук, без толики сомнений позволили войти. Миновав дворцовые врата, они направились прямиком к задней части дворца, где, как рассказал им Чин Кван, находилась тайная комната. Туда же выходило окно умывальни. Пока трех стражников, охранявших Сан, помимо Чин Квана, сменяла следующая группа, ей самой пришло время покинуть комнату – якобы из желания принять ванны. Сопровождал ее, конечно, Чин Кван. И Чин Кван же велел стражнику, стоявшему у окна, на время покинуть пост. Чан Ый подсадил Пиён, и та с трудом влезла в окно. В наполненной белесым паром комнате стояла Сан.

– Пиён!

– Госпожа!

Обнявшись, чуть слышно – чтобы ни звука не просочилось наружу – отчаянно позвали они друг друга. Увидев наконец одну из тех, по кому так долго скучала, Сан не выпускала Пиён из объятий и притянула к себе лишь крепче. Шмыгнув носом и широко распахнув глаза, она накрыла щеки Пиён своими ладонями.

– Ты… говоришь!

– …Так вышло, – избегая смотреть в глаза Сан, ответила она. Ей не хотелось объяснять, что дар речи ей вернул Пхильдо. На это не было времени. Выпутавшись из объятий, Пиён стала спешно развязывать широкую ленту на своей одежде.

– Что ты делаешь? Хочешь принять ванну? – улыбнувшись, указала на горячую воду озадаченная Сан.

– Скорее раздевайтесь, госпожа. И надевайте это, быстрее!

– Чего ты вдруг? Давай выбираться.

– Сначала нужно переодеться. Только так вы сможете выбраться.

– А ты?

– Я не иду.

Ошеломленная неожиданным ответом, Сан замерла. Пару раз моргнув, она быстро догадалась, что Пиён имела в виду, и лицо ее окрасила печаль. Чин Кван сказал, что она сможет встретиться с людьми из Покчжончжана, но не упоминал, что кому-то придется остаться здесь вместо нее.

– Так я должна уйти одна и оставить тебя здесь?

– Поторопитесь. Вечно оставаться здесь, оправдываясь желанием принять ванну, не получится.

– Если ван обо всем узнает, тебя со всей жестокостью запытают до смерти.

– К этому я готова. Но если вы прямо сейчас не выберетесь отсюда, меня раскроют, и тогда вы останетесь здесь, а я умру напрасно.

– Возвращайся, – обрубила Сан, запахивая чогори Пиён. – Здесь останусь я. Мне и здесь живется вполне неплохо. А ты возвращайся и уезжай отсюда вместе с Сонхвой, Нантхой и остальными.

– Нет, здесь останусь я! Вместе с Сонхвой уедете вы, госпожа!

– Тебя и так годами держали взаперти из-за меня. И ты предлагаешь мне снова поступить так с тобой? Нет, так нельзя. Я не могу! Ни за что.

Их руки яростно сталкивались друг с другом: Пиён пыталась развязать ленту, Сан – накрепко запахнуть одежды. Снаружи постучали по окну.

– Поторопитесь. Времени мало, – стал подгонять их Чан Ый, и Пиён, вдруг обретя силы, схватила Сан за руки так крепко, чтобы та не могла пошевелиться. На ее красном от усилий лице появилась слабая улыбка.

– Мне никогда не претило жить взаперти вместо вас. Я для того и рождена.

– Нет, Пиён. Ты рождена не для того. Никто в мире не должен быть брошен или убит вместо другого человека. Вот почему я была благодарна Мусоку.

Услышав его имя, она вздрогнула от неожиданности. Выбравшись из рук Пиён, Сан нежно коснулась ее щек.

– Мне жаль Сонхву, но, думая о тебе, я была благодарна Мусоку. Он помог тебе покинуть наш дом, познать счастье и любовь и даже стать матерью. Он был готов отказаться от Сонхвы и Пхильдо, лишь бы защитить вас с Нантхой, поэтому береги себя. Не забывай: ты не менее драгоценна и любима, чем другие. Поэтому иди и позаботься о безопасности Нантхы – он тоже не менее драгоценен и любим, чем другие.

По окну застучали громче. Чан Ый торопливо прошептал:

– Снаружи какой-то странный шум. Нам нужно уходить сейчас же! Скорее!

Сан изо всех сил толкнула Пиён к окну, и та замерла рядом с ним в нерешительности. Шум стало слышно и внутри. Он доносился не изнутри королевского дворца, но было ясно, что где-то там толпой бегают люди, визжат и верещат служанки, и кричат рассерженные мужчины. В чем дело? Пока не догадывавшиеся о причине происходящего Сан и Пиён обеспокоенно переглядывались, дверь настежь распахнули. Сквозь клубившийся пар к ним вбежал мужчина.

– Я выведу вас наружу, – спокойно, хотя и не в силах скрыть своей тревоги, сказал он.

Это был Чин Кван.

Вон молча глядел на лист бумаги, который Будашир нервозно опустила перед ним на стол. Дверь, приоткрытая главой караула для супруги государя, сильно измялась^[19], словно кто-то вымещал на ней гнев. Сухо посмотрев на документ, Вон обратил взгляд на свою жену, молча и неподвижно стоявшую по другую сторону стола. «Это что?» – вопрошал его раздраженный и раздосадованный взгляд. Будашир, вздернув подбородок, дерзко указала вану на анонимное письмо. Безмолвно велела сперва прочесть. Недовольно щелкнув языком, Вон подпер ладонью подбородок и опустил глаза к письму.

– Хм, «Жена Чо Ингю, почитающая духов и шаманов, прокляла его величество, чтобы тот разлюбил родственницу императора и всю любовь лишь ее дочери дарил». Так вся эта суета и твое появление в этом дворце – все ради того, чтобы я прочел это?

– Да, ваше величество.

– Тогда ступай. Надеюсь, в следующий раз ты принесешь мне чтиво поинтереснее.

Будашир рывком вцепилась в дверь, прямо перед лицом поднявшегося вана.

– Даже после таких доказательств вы ничего не предпримете? Как можно обращаться подобным образом с принцессой из императорской семьи и первой королевой Корё, ваше величество! Мой отец – старший брат императора!

– А моя мать была тетей его величеству императору, – лукаво усмехнулся Вон и, выхватив бумагу у Будашир из рук, разорвал ее. – Доказательства? Даже если бы таких анонимных писем была целая сотня, а не одно-единственное, разве ж это доказательства? А если я напишу о том, как вы прогуливаетесь и смеетесь с посторонним мужчиной, это тоже доказательствами назовете?

– Да как вы…

Прежде спокойное лицо Будашир посинело и рассвирепело. Как на нее ни гляди, красавицей не назовешь, но лицо ее вызывало восхищение. Вон разозлился. Отвлекая его своим лицом, она пытается еще на шаг приблизиться к тому, чтобы господствовать над ним самим. А это ему совершенно не нравилось. Вон бесчувственно наблюдал, как излишне пухлые губы Будашир задрожали от гнева.

– Тогда как ваше величество объяснит, почему вы благоволите лишь госпоже Чо и каждый вечер посещаете ее дворец? Не супругу, которая родила вам двух сыновей, не первую свою жену, с кем были так близки в бытность наследного принца, и не жену, чья красота превосходит госпожу Чо, а именно ее! Где это видано, чтобы ван ни разу не возлег с супругой, чей дядя император! Если письмо врет, в чем тогда причина?

– Так, так… Я и подумать не мог, что вам так желанны мои объятия. Вы были так холодны и безразличны, но на самом деле ждали меня еженощно? Знай я об этом, проводил бы целые дни в Чунхвагуне. Но мне казалось, вам хорошо спится и без меня.

Будашир широко распахнула рот. Теперь она ясно видела истинную натуру своего супруга, который в кругах императорской семьи славился щедростью и мягкостью. Возмущенная его улыбкой – невинной и очаровательной, как и все его прекрасное лицо, – она едва сумела вернуть самообладание. Да как он смеет так с ней обходиться! Только она заплачет перед здравствующей матерью императора, молнии обрушатся на голову вана. Не подготовься Будашир заранее, она немедленно вцепилась бы в затылок своему омерзительному супругу. Однако, следуя совету первой жены его величества, она уже приступила к их плану: уязвить его гордость. Показать, кто из них на вершине! Будашир впилась в Вона острым, словно заточенный клинок, взглядом.

– Раз есть подозрения, нужно провести допрос, получить доказательства и установить, что истинно, а что – нет. Но я понимала, что вашему величеству не хватит духу на это. Поэтому я уже заключила в темницу Чо Ингю с супругой и велела своим людям отправить в заключение всех их сыновей, зятьев и дочерей. И послала весточку о произошедшем в Тэдо – здравствующей матери императора.

– А вы искуснее, чем кажется. Откуда только взялось анонимное письмо? Не подозрительно ли?

– Вы меня обвиняете? Говорят, его повесила экономка Юн Онджу, с нее и спрашивайте.

– Что ж, ладно. Устраивайте пытки, проводите допросы – все, что вашей душе угодно. Как могу я идти наперекор вашим желаниям?

– О Небо! – шумно выдохнула она своим плоским носом. – Вы относитесь к ней с такой любовью и заботой, но вам совершенно все равно, что станет с ее родителями, братьями и сестрами? И вы желаете, чтобы она и дальше ярко улыбалась в ваших объятиях, несмотря на это?

– Как бы не так! Я утру ее слезы. Что ж еще может сделать государь, которым помыкает племянница императора?

– Уж не знаю, хватит ли у вас на это времени. – Не в силах сдержать радостного удовлетворения, Будашир вздернула подбородок. – Госпожа Чо тоже может быть замешана в этом деле, поэтому исключением не стала и она. Ее не стали брать под стражу и заключать в темницу сразу, но, если у нее во дворце найдется хоть одна улика, наказание для нее будет строже, чем для любого другого человека. Поэтому я велела тщательно обыскать ее дворец и привести всех ее служанок. Без исключения. Сейчас ее дворец, должно быть, пуст.

Краска отхлынула от лица Вона. Будашир не могла и представить, что ее супруг так побледнеет, и глубоко в душе удивилась. Когда его величество спешно покинул Чунхвагун не попрощавшись, она и вовсе потеряла дар речи. «Во что бы то ни стало я избавлюсь от госпожи Чо», – преисполнилась решимостью Будашир, не ожидавшая, что любовь его величества к другой супруге окажется столь велика. Сдержанно подняв с пола разлетевшиеся части анонимного письма, она аккуратно сложила их на столе, соединив в месте разрыва. Эта бумага была единственным доказательством, которым она располагала.

Преодолев врата, Вон ворвался в дворцовые угодья, теперь походившие на руины из-за воцарившегося беспорядка. Стоял холод, совершенно не подобающий началу лета. Вон бросился напрямик к тайной комнате. Ни в опустевшем коридоре, где не видно было даже его стражников, ни в накрепко закрытой комнате не было ни следа Сан.

– Сан, Сан! – стал звать он. Вон поднял каждое стеганое одеяло и каждую подушку, лежавшую у нее на кровати, распахнул каждый шкаф, хоть те и были слишком малы, чтобы внутри мог спрятаться человек, голос его сорвался на крик. Словно обезумевший, он бродил по комнате и вдруг обнаружил аккуратно лежавшие на столе ножны. Ножны для клинка, который он лично подарил ей когда-то и отобрал не так давно. Пустые, они аккуратно лежали на ярко-красной шелковой ткани, украшавшей стол, и казались прощальным приветом. – Нет, Сан! – сжав ножны, словно желая их раздавить, закричал Вон. – Ты не можешь уйти! Не туда, где я не сумею до тебя добраться!