– Хотите умереть? А о его величестве вы подумали? Он ведь пошел на все это, лишь бы вас защитить! А о тех, кого вы просили обязательно дождаться? А о Суджон-ху? Вам лишь бы утолить сиюминутное желание покинуть эту комнату! – не стал тянуть и высказал все как есть Чин Кван. Сан понурила голову. Она была незрела, эгоистична и нетерпелива – вот о чем он говорил. Смягчившись, он попытался утешить не находившую себе оправданий и чувствовавшую тяжесть на сердце девушку. – Разве его величество не велел вам подождать? Подождать совсем немного, пока вы не сможете встретиться с Суджон-ху и всеми, кто вас ждет.

– И когда же это произойдет? – обратила на него полный негодования взор Сан. – Я ждала целых два месяца в Кымгваджоне. Верила его обещаниям и ждала! Я думала, что смогу встретиться с Лином и остальными сразу после того, как покину Кымгваджон, но теперь меня заперли здесь и снова заставляют ждать! Сколько еще? До каких пор?

– …Это решать его величеству, – уклончиво ответил Чин Кван и плотно сжал губы. С тех пор, как бы Сан ни жаловалась и как бы шумно ни протестовала, он практически не открывал рта – понял: сколько бы та ни шумела, сделать ничего не сможет. И в этом он был прав. Сан не находила в себе смелости ускользнуть из комнаты.

Поскольку отец долгие годы держал ее взаперти, жить так ей было не привыкать. Вот только в те годы, пусть Сан и жила под замком, она постоянно дурачилась, попадала в переделки, удирала из дома и притворничала, что было ей, желавшей приключений, по душе; тогда энергия ее не иссякала ни на миг. А оказавшись запертой во дворце госпожи Чо, она стала трепыхаться, барахтаться и метаться словно рыба, выброшенная на сушу, пока энергия ее совсем не иссякла и жизненная сила не сошла на нет. И все же она прислушалась к Чин Квану и тихонько оставалась в комнате. Думая о Лине, Сонхве и всех, кому, как и ей самой, не терпелось наконец воссоединиться, Сан взволнованно ждала прихода Вона.

Однако после восшествия на престол он был так занят, что едва ли мог заглянуть в тайную комнату.

– Когда придет его величество?

Сан раз за разом задавала один и тот же вопрос, и Чин Кван всегда давал ей один и тот же ответ:

– Нужно подождать.

Когда Сан практически обессилела от жизни в четырех стенах, Вон наконец пришел. В той же бледно-желтой королевской мантии, какую носил, занимаясь делами государства. Словно желал показать: «Теперь я ван».

– Давно не виделись, Сан. Как поживаешь? Все хорошо?

Она разозлилась: обыденный вопрос не вызвал в ней радости, лишь раздражение.

– Все ли у меня хорошо? Не из-за тебя ли мне воспрещается выходить из этой комнаты, кроме как ради принятия ванн? Не из-за тебя ли я вынуждена дни напролет проводить в темной комнате, где мне не с кем поговорить, где невозможно понять, взошло ли солнце, где только и остается, что есть еду, которую мне приносят? А ведь ты прекрасно знаешь, что жизнь в заточении для меня не лучше смерти!

– На всем белом свете лишь ты одна смеешь так противиться воле вана, – слегка улыбнулся Вон при виде бросившейся на него с кулаками Сан. – Но без этого ты не была бы собой. Я рад видеть, что ты не растеряла своей энергии. Потерпи еще немного.

– Потерпеть? И дальше оставаться здесь? Выпусти меня сейчас же, я прошу тебя! Если проведу здесь еще хоть день, точно задохнусь.

– Не прикидывайся, Сан. Ты хоть понимаешь, в каком преступлении тебя обвиняют? В измене королевской семье! В измене Корё! Чтобы спасти тебе жизнь, мне лично пришлось вмешаться в это! Мне, вану! Я укрываю изменницу. Поэтому не ропщи и терпи. Терпи, если хочешь прожить еще хоть день.

Сан вздрогнула от странного выражения лица Вона – оно обжигало едким холодом, но вместе с тем освещало улыбкой.

– Обвинения ложные. Ты ведь и сам это знаешь?

– Но в том, что ты укрывала остатки самбёльчхо, лжи не было. Ты ведь и сама это знаешь?

– Это…

– Довольно! Ты сама это начала, вот и расплачиваешься. А я, ван, лично вмешался, чтобы все поскорее улеглось. Так что успокойся и жди – я все решу.

На лице Сан вспыхнуло, но тут же угасло негодование. «Что ж, это заслуженно, – покорно признала она и тихонько опустилась на стул. – Я сама во всем виновата». Чувство вины тяжким бременем легло на сердце Сан: она поняла, что ничем не может помочь своему другу, ставшему ваном, и даже напротив – подвергает его опасности. Какие уж тут жалобы, когда собственными руками сотворила все это! Но безмолвствовать она была не в силах. Услышать кое-что ей было необходимо. Потому-то она и была так раздражительна в ожидании прихода вана. Ждать и дальше она уже никак не могла. Нетерпение и взволнованность не оставили ей ни шанса дождаться, пока Вон сам все расскажет.

– …Где Лин? – дрожащим голосом выдавила из себя Сан.

– Уехал. В тот день, когда все произошло.

– Уехал?

Ответ на вопрос, которым она задавалась месяцами, оказался столь абсурден, что Сана лишилась дара речи. Вон не мог найти в себе сил взглянуть на ее выражение лица или не мог смотреть на нее саму, а может, и вовсе видеть ее не мог, но так или иначе – он не отрывал взгляд от стола и продолжал тереть и вертеть в руках пиалу для алкоголя.

– Ему пришлось сбежать поскорее, пока его не схватили люди из инспекции Сунмасо. Поэтому он отправился напрямик к реке Йесонган и сел на отплывавший корабль.

– Куда он отправился?

– Торговые суда отходят в Ханчжоу^[4]. Но там он не остался и отправился еще дальше.

– Еще дальше… куда?

– Этого я не знаю. Может, в Великий улус, а может, на Алтай, где правит хан Хайду, или еще дальше – к русам, что живут в землях улуса Джучи, или даже на Тибет – кому ж это известно? Может, из Ханчжоу он уехал в Гуанчжоу^[5], а оттуда – в Аннам^[6]. Узнаем, если однажды Лин отправит мне весточку.

– Этого не может быть! – отрезала Сан. – Лин бы так не поступил.

– Ха, сколько уверенности в голосе… – Глаза его сузились в усмешке. – Что ж тут сказать? Я своими глазами видел, как он уехал. Лин сказал, что никогда больше не вернется.

– Он бы так не сказал… этого просто не может быть… – Руки ее, скрытые под столом, задрожали, а Вон лишь пожал плечами.

– Он просил передать тебе, что сожалеет. О том, что не смог защитить тебя, и о том, что вынужден бежать в одиночестве. И просил понять, что взять тебя с собой никак не может – путь слишком труден и опасен. Не мог разделить с тобой этот нелегкий путь и рискнуть обречь тебя на жизнь простолюдинки или рабыни. Поэтому он обратился ко мне. Попросил тебя защитить.

– Ложь! Лин такого не говорил, – громче прежнего возразила Вону она.

– Даже если ты не хочешь в это верить, ничего не изменится! Потому что я говорю правду! Лин просил меня защитить тебя! Потому что мы друзья! И я тоже… – Понизив голос, он взглянул на Сан горящими глазами, пламя в которых, казалось, готово было сжечь ее дотла, и с жаром сказал: – Не могу отпустить тебя на этот непредсказуемый путь. Ты девушка из королевской семьи, Сан. Ты жила сродни принцессе. Я не могу позволить тебе провести жизнь скрываясь, сбегая, сталкиваясь с опасностями и страшась возмездия. Без шелковых одежд, без рабов и масел для волос. Впредь ты под моей защитой.

– Что это значит? – встрепенулась Сан. – Что мне навечно придется остаться запертой в этой комнате? Как преступнице?

– Ты теперь и есть преступница, Сан. Но я вовсе не наказываю тебя клеткой. Я пытаюсь спасти твою жизнь. Защищаю тебя.

– Ради всего святого, Вон! Это убивает меня. Мне удавалось выжить в этом чудовищном месте лишь потому, что ты обещал, что я смогу встретиться с Лином и людьми из Покчжончжана. А коль это невозможно, лучше я умру, как только выйду отсюда, чем останусь здесь!

– Успокойся! – ударил по столу Вон, и пиалы, звякнув, разлетелись. Наблюдая за широко распахнувшей глаза и не страшившейся опасности происходящего Сан, он чувствовал гнев, но вместе с тем и удовольствие. Быть может, оттого и была столь странной улыбка, что тронула его губы. – До сих пор я хранил его отъезд в тайне, потому что знал: ты поведешь себя именно так; но теперь скажу без утайки, Сан. Как того и просил Лин, я позабочусь о том, чтобы ты была под защитой. Прямо здесь, в этой комнате! Ты и шагу не ступишь отсюда. Если ослушаешься меня или сотворишь какую-нибудь глупость, я не пощажу ни стражей, что тебя охраняют, ни шайку предателей, с которой ты так желаешь воссоединиться.

– Где они сейчас? Они живы?

– Если ты будешь вести себя тихо и послушно, однажды я позволю вам встретиться. Но помни, как тебе до́лжно вести себя, чтобы они и дальше оставались живы!

Последнее ошеломило ее особенно сильно. Окинув взглядом растерянную Сан, Вон резко распахнул дверь и вышел. Стоявший снаружи Чин Кван чуть слышно закрыл комнату. Внутри вновь стало тихо, и слезы набежали на глаза Сан – глубокие, словно колодцы. В ту ночь она долго плакала, подавляя всхлипы.

После той встречи Вон еще некоторое время не приходил, должно быть, был занят делами государства. За те дни, что Сан провела в одиночестве, она измучилась мыслями и исхудала. Многое из сказанного вызывало вопросы. Лин и правда уехал один? Доверил ее защиту Вону? Неужто не поверил в ее искренность, когда она обещала отправиться с ним и пройти этот тернистый путь бок о бок? Неужто все было ложью? Он не желал каждый день проводить с ней в одном доме, видеть ее, когда засыпает и просыпается, вместе жить, обрабатывать землю и воспитывать детей? Сан с силой потрясла головой, силясь избавиться от терзавших разум сомнений. Не может быть! Этого не может быть! Она никак не могла понять, отчего он уехал один.

А вот свирепствования Вона можно было понять. Каковы бы ни были их мотивы, самые близкие друзья обманывали его долгое время. Кроме того, раскройся все, враги тут же лишат его власти – им только повод дай. Поэтому он вынужден был безмолвствовать. И, что важнее всего, Сан понимала, как Вон любил Лина и как заботился о нем. Неожиданная потеря друга, должно быть, сводила его с ума. Поэтому она решила, что его истинные намерения были совсем иными, а в обещаниях навечно запереть ее в тайной комнате и в случае побега убить Сонхву и всех остальных видела лишь угрозы, вырвавшиеся в порыве гнева.

Со временем чувства схлынут, и тогда, быть может, он позволит Сан встретиться с остальными, даже зажить вместе. И, быть может, даже поможет ей придумать, как отыскать Лина и встретиться с ним. Она ведь сама видела, каким великодушным и чутким он был в бытность наследным принцем! Нужно лишь обсудить это, когда Вон вновь придет! Так, приняв решение, она стала с нетерпением ждать его возвращения.

Минуло несколько дней, и Вон наконец вновь посетил дворец госпожи Чо и тайную комнату. При виде радости, с которой встретила его Сан, он просиял и проявил большее добродушие и тепло, чем в прошлый свой визит. Вон с гордостью рассказывал о деяниях, которые совершил, став ваном, желая услышать ее мнение. С мягкой улыбкой на лице он спрашивал о ее мыслях, принимал советы и пояснял политические решения, которые теперь обдумывал. Обсуждение затянулось на несколько часов, и, воспользовавшись возможностью, Сан осторожно спросила:

– Когда я смогу встретиться со всеми, кто покинул Покчжончжан вместе со мной?

Улыбка Вона тотчас похолодела. Он окинул ее подозрительным взглядом, словно спрашивал: «Так ты говорила со мной лишь ради того, чтобы спросить об этом?»

– Если и дальше будешь вести себя тихо, я позволю вам встретиться, – прохладно ответил он, а затем поднялся и ушел. Оставшись в одиночестве, Сан подтянула колени к груди, съежившись, опустила поверх них голову и погрузилась в мысли.

И назавтра, и через день Вон пришел вновь. Он неизменно навещал Сан почти каждый вечер, даже если был занят и прощаться приходилось тотчас. Зачастую говорил он, а она лишь слушала. О посланниках, прибывших из империи, о начавшемся возведении нового дворца и об ученых, которым жаловал новые должности.

– Я даровал Пак Чонджи, Чхве Чхаму, О Хангёну и Ли Джину оседлых лошадей и алкоголь. Они рассказывали, как нынче обстоят дела в школе в Чахадоне. Хоть и не назвали твоего имени, сказали, что кое-кто оказывал им поддержку. Спасибо, что заботилась о них и о молодых конфуцианцах, Сан. И за прочную опору, которая есть у меня благодаря тебе.