– Нет нужды подробно писать, о каком преступнике идет речь! Если считаешь, что писать государю о продаже раба – обычное дело, можешь мне не верить. Но раба, которым интересуюсь, обычным человеком не назвать – определенно!

Он не лгал, Сан чувствовала. Ах, живой! Глаза застлала дымка. Ослабив хватку на клинке, она распрямила свернутое и измятое письмо, чтобы еще раз вглядеться в единственное предложение, которое и без того прочитала уже несколько раз. Взгляд Вона, наблюдавшего, как она раз за разом вчитывается в буквы, похолодел.

– Кто этот цветноглазый торговец? И Самарканд – где это?

– Я знаю не больше, чем написано в письме. А Самарканд – город в Чагатайском улусе^[11], что в землях, где прежде был Кангюй^[12]. Он стоит на границе с государством Хулагуидов^[13], поэтому караван пройдет там и отправится в Исхафан^[14], Тебриз^[15] или Багдад^[16], – оказавшись рядом с ней, сухо заговорил он. Сан не сводила глаз с письма, но, как только Вон приблизился и оказался на уровне ее глаз, тотчас перевела на него засиявший взгляд.

– Кто прислал тебе письмо? Где он?

– Думаешь, я так тебе и расскажу? – усмехнулся Вон. Схватив Сан за запястье, он вывернул его и отобрал клинок, а затем поднялся на ноги и отступил. Лишь когда она взглянула на него с нескрываемым удивлением, он наконец одарил ее привычной улыбкой. – Впредь ты не станешь грозить смертью – лучше меня это знаешь. Пока не встретишься с Лином, ни за что не умрешь. Хочешь увидеть его – отправляйся куда душе угодно. Езжай за ним до самого Самарканда! Но запомни, Сан! Тебе не вырваться у меня из рук. Если поймаю за попыткой побега, собственными руками убью. Тогда ты уж точно никогда не сможешь встретиться с Лином!

Сан поднялась и посмотрела ему в глаза. Ее засиявший было взгляд вновь потух. И даже руки больше не потрясывало от гнева. Вон изнемогал. В глубине души он надеялся, что она станет противиться что есть мочи, точно рысь, или станет метаться и кричать в гневе, но он не нашел у нее во взгляде ни ярости, ни гнева. Она смотрела на него потухшими – то ли от печали, то ли от сожаления – глазами, в которых сквозили обида и горечь. Вон уже видел этот опротивевший ему взгляд прежде. Так в их последнюю встречу на него смотрел Лин. Сглотнув густую слюну, он отвернулся от Сан.

– Я упразднил Чонбан^[17]. И поручил отбор людей на должности Академии, теперь этим ведают ученые. Ты ведь уже предлагала им это? Впредь чаще давай мне советы по части дел государства.

Вон вышел и вновь затворил дверь. Сан молча стояла посреди комнаты, заваленной едой и осколками разбитой посуды. Письмо у нее в руке трепыхалось под порывами ветерка, попадавшими в комнату сквозь щель в двери. Бумага была потрепана – Вон много раз сворачивал и разворачивал это письмо.

– Как замечательно, что первая супруга его величества не смотрит на это сквозь пальцы, – расслабленно засмеялся Сон Ин, поглаживая и накручивая на палец тонкие прядки своей бороды. Этот смех отличался от его обыкновенного: в нем сквозило некоторое восхищение. Ван Чон, явно заметивший отличие, испытал гордость за свои успехи, однако тень, что лежала у него на лице, так и не исчезла. Тепло, будто в утешение, Сон Ин прошептал: – Госпожа тоже человек. И женщина. А ни одна женщина в мире не простила бы мужу столь долгого обмана – любая бы затаила обиду. Вы брат супруги его величества и, конечно, понимаете, о чем я.

– Но это не похоже на нее. Она не из тех, кто таит обиды.

– Разве ж есть те, кто рождаются для этого? Грусть порождает злость, а гнев, нарастая, превращается в обиду, и когда та становится глубже, приходит время расплаты. Это и значит быть человеком. Говорят, и каменный Будда оглянется, если мимо пройдет наложница мужа.

Слова, призванные утешить Ван Чона, отчего-то прозвучали попыткой принизить его добродетельную и благородную сестру, потому он неловко поджал губы. Тогда в разговор вступил Сон Панъён.

– Ну-ну, оставим обсуждение причин произошедшего – для нас это новая возможность. Первая жена государя крайне удачно для нас убедила монгольскую принцессу тайно отправить письмо здравствующей матери императора. Так и слышу до сих пор: госпожа Чо, мол, прокляла ее и ван теперь принимает холодно. Быть может, рассказы королевы Чонхвы оказались полезны.

– Пустая болтовня! – При упоминании тетушки Ван Чон стал выглядеть недовольнее прежнего.

– И вовсе не пустая, – тотчас ответил Сон Ин. – Королева Чонхва страдала от этого в далеком прошлом. Отец нынешнего государя – после потери Муби и своих приближенных. А если продолжим вспоминать о минувшем, принцесса Кёнчхан ровно так же настрадалась от королевы Чанмок. Нет лучше способа отомстить его величеству. Свершить расправу за содеянное! На это я и надеялся. Чтобы все началось с первой супруги его величества, которая никак не связана с нашими собраниями. Что может быть милостивее? Если правильно воспользуемся этим, сможем даже сместить вана. Господин, все готово?

– Готово? К чему? – поспешно спросил Ван Чон, и Сон Ин холодно посмотрел на него, прищурившись.

– Я спрашиваю, как благосклонно к вам относится госпожа Будашир. Даже если мы сумеем сместить вана, пока она не ваша, трон вашим не будет.

– Не уверен. Стоит мне взглянуть на нее, она пытается выглядеть соблазнительно и бросает на меня кокетливые взгляды; думаю, я запал ей в душу. Но спросить напрямик я не могу… А откуда мне знать, что у нее на душе?

– И куда только подевался тот, кто, не заботясь о подобном, вился вокруг госпожи из Хёнэтхэкчу?

– Как вы смеете обращаться со мной будто с развратником, который, подобно мотыльку, порхает от девушки к девушке? Думаете, сблизиться с женой вана было так легко? Я тоже приложил немало усилий для осуществления нашего плана! – закричал Ван Чон, словно ему клинком попали по больному месту.

Виновный, не зря говорят, сперва на других зло вымещает. Ну кто виноват в том, что осуществление плана все откладывается и откладывается, если это он не может быстро справиться со своей задачей, хоть ему и показали кратчайший путь к трону? Сон Ин краем глаза взглянул на Ван Чона. Вот же дитё! Ничего сам не может. Но именно поэтому среди всех отпрысков королевской семьи выбор пал на него. Дети не из тех, кому только вели – тотчас выполняют необходимое. Но если постоянно напоминать им, что нужно сделать, обучать их, как это сделать, создавать условия, в которых они могут успешно справиться со своей задачей, и время от времени подбадриваниями подталкивать их к намеченному, они выполняет веленное должным образом. Выбрав Ван Чона, Сон Ин твердо решил вынести это, поэтому теперь вновь стал мягок и добр:

– Конечно, вы делаете все возможное. Вам явно удалось добиться ее расположения. Мы не знаем наверняка, готова ли она теперь покинуть супруга ради вас, но, поскольку ваша сестра начала действовать, нам остается лишь последовать ее примеру. Идите к ее величеству и просите снова встретиться с ее величеством Будашир. Пусть та велит схватить госпожу Чо и всю ее семью. Если запытать их до смерти, признаются даже в том, что правдой не было. Тогда даже здравствующая мать императора, которая так любит нынешнего вана, будет им недовольна – ведь это он возвысил Чо Ингю и назначил его одним из министров королевского двора.

– Но на каком основании заключать под стражу госпожу Чо и ее семью? Не многого ли вы просите от первой супруги его величества?

– Обстоятельства мы создадим. На дворцовых вратах вот-вот появится анонимное письмо. В нем, естественно, будут порицать госпожу Чо и ее родителей. Пусть покажет его ее величеству Будариш и скажет ей, как быть с этим.

– Думаете… она станет следовать этому?

– Станет. Наверняка станет, – твердо и уверенно подбодрил Сон Ин Ван Чона, который в нерешительности тер рукой подбородок. Хвалить недоверчивого и полного сомнений отпрыска королевской семьи он не забывал. – Ваша сестра, конечно, с благодарностью примет вашу искреннюю помощь. Разве не на вас она полагается больше всех? Если вы покажете ей всю глубину своей братской любви, впредь она будет на вашей стороне, а не на стороне его величества.

Легковерного Ван Чона воодушевили решительные и громкие слова Сон Ина. Пусть душа его была черным черна, но, если уж он скажет что, всякий поверит. Прочистив горло, Ван Чон решительно покинул комнату и направился к сестре.

– Но ведь дело может кончиться убийством госпожи Чо и всей ее семьи, – только они остались вдвоем, сел поближе к брату Сон Панъён.

– Мы позаботимся о том, чтобы предотвратить это.

Сон Ин был как никогда уверен в себе. А вот его брат, по сути своей более робкий, – насторожен.

– Но свергнуть правителя лишь потому, что одна из его жен якобы прокляла монгольскую принцессу, не получится. Или тебе известно о тайной слабости вана посерьезнее этого? Но ведь он ни разу не призывал тебя с тех пор, как взошел на престол…

– Ему незачем обращаться ко мне, если только нет нужды скрыть что-то от целого мира, как было с избавлением от Ван Лина. Меня, можно сказать, теперь выбросили за ненадобностью.

Для выброшенного человека улыбался он излишне расслабленно. Сон Панъён с сожалением вздохнул.

– Как неприятно вышло с этими самбёльчхо. Если б только все прошло по плану, мы бы уже избавились от ученых, которым ван теперь дарует алкоголь, лошадей, красные пояса и даже свечи, и всех его последователей. Даже Суджон-ху он убил за предательство, хотя, говорили, государь жить без него не может и во всем ему доверяет. А мятежников мы упустили из вида…

– Его величество убил Суджон-ху не потому, что считал, будто тот предал его. Он убил Ван Лина, хотя знал, что тот его не предавал.

– Что? Зачем он это сделал? Ван Лин был его правой рукой. А он убил его с такой жестокостью. Знай ван, что предательства не было, зачем…

– Зачем он это сделал? Потому что с самого начала хотел его убить – особо жестоко. Какие тут еще могут быть причины? – ответил Сон Ин так, словно говорил о совершенно очевидном. Сон Панъёну, однако, нелегко было это понять. В ту ночь, когда Ван Лин покинул этот мир, братья сами видели, как его безжизненное тело в темноте выносили из Пённаджона. Тогда по пути в дом Хань Шэня, куда они направились, чтобы отозвать донос о заговоре, братья получили приказ его величества, который тогда был наследным принцем, явиться к нему. Сопроводив Ван Вона в Пённаджон, они из темноты наблюдали за вершившимся кровопролитием – ужасающим и жестоким. Трудно представить, чтобы не только ван, но и обычный человек поступил с кем-то любимым столь жестоко, но, быть может, потрясение от предательства было столь велико? Однако разве прежде он желал Суджон-ху смерти? При виде двоюродного брата, обдумывавшего его слова, Сон Ин раздраженно покачал головой.

– Все давно кончено, нечего теперь об этом трубить. Сейчас самое время свергнуть вана ровно так, как он сверг собственного отца.

– Но правда ли это возможно…

– Никогда прежде он не был столь счастлив, как сейчас. Как ты говорил, сейчас его величество развлекается в обществе своих ученых, с радостью принимает у себя скитника Ли Сынхю, который в силу возраста в любую секунду может покинуть этот мир, и заботится о нем, будто о собственном отце, и гордится своим ясным правлением, благословленным солнечным светом. Вот только…

– Вот только?..

– …пока его величество наслаждается светом солнца, кое-кто тоскливо вздыхает в тени. Именно такого человека нам легче всего будет использовать.

– И кто же это?

– Отец государя.

При виде широкой улыбки на лице брата Панъён стал выглядеть недовольно.