Так что у меня, как у ртутного алхимика с первым рангом Пробуждённого Неофита, не было ни единого шанса создать даже годный магический щит, чтобы укрыться от ядовитых паров или атак таких сильных магов-разбойников, как летающие кочевники.

Это был приговор.

Но никто, конечно, не стал перечить главе Дома.

Лишь две моих двоюродных сестры-близняшки – Дарья и Нонна – покачали головами с пышными гривами рыжих кудрей и так печально на меня посмотрели, будто попрощались со мной у гроба.

Ну а потом голос подал дядька Евграф, отцовский младший брат:

– Ты отправляешь мальчика в Дальний Дом, Борис? Но туда уже сто сорок лет никого не отправляли. Как умер великий Михаил Васильевич, так и стоит усадьба. Староста только присматривает. Давно продали бы, да не можем. Мальчик там не выживет. Особенно с пятой кастой алхимика.

Он бросил на меня странный взгляд. Без симпатии, но и без ненависти.

Хотя за всё время знакомства с ним я не припомню, чтобы дядька Евграф хоть немного проявлял обо мне заботу.

Значит, тут было что-то другое.

«Дальний Дом» – так называлась одна из десяти усадеб Великого Михаила, легендарного предка, который и возвеличил род золотых алхимиков северо-западных земель – семьи Ломоносовых.

Он стал первым и пока единственным в истории страны Государственным Алхимиком. Никто больше не удостаивался этого статуса.

Ещё в прошлом веке, перед самой смертью, Михаил вдруг принялся скупать земли, чаще всего заброшенные, негодные для посевов, опасные, ядовитые или мёртвые, и ставил там усадьбы, привозил помощников и слуг, создавал небольшие поселения, мелкие фабрики и даже школы.

Сам он там бывал редко, в некоторых местах только по одному разу, но завещал ни в коем случае ничего не продавать.

Ни пяди земли.

Зачем ему всё это было нужно – никто из семьи не знал.

Так и умер Михаил, в почтенном возрасте, никому не рассказав своего секрета. Многие считали, что это была просто блажь старого алхимика, познавшего Просветление и выжившего из ума.

Эти земли так и прозвали в народе – Ломоносовские Пустыри. Фабрики и школы давно закрылись, только старые усадьбы остались стоять, заколоченные и заброшенные, а рядом с ними – захудалые деревни.

И вот через сто сорок лет после смерти Великого Михаила глава семьи вдруг решил сослать меня именно в такой Пустырь, да еще и в самый опасный, самый дальний, за тысячи километров от Архангельска.

Отец сурово глянул на Евграфа.

– Если мальчик не выживет, то такова воля Башни Мер и Весов.

Больше он ничего не стал пояснять. Затем перевёл взгляд на меня и добавил:

– Ссылка продлится год. Пока что.

Он вдруг мне улыбнулся. Не так тепло, как Оскару, но тоже многообещающе. А потом добавил:

– Великий Михаил завещал ссылать негожих наследников в Пустыри. То есть тех, кто с позором заимеет силу ртути. За столько лет наследников со ртутью у нас не было. До тебя. Мы смирились и с любовью взрастили позор у себя в доме. Но теперь тебе восемнадцать, а значит, ты готов исполнить хотение великого нашего предка.

Ну надо же.

Как он красиво всё завернул!

Сдохни, парень, потому что это – «хотение великого нашего предка». Мы тут вообще не при чём. Зачем мучиться с процедурой Избавления, если можно просто отослать человека на смерть и при этом выглядеть милостивым?

Ну спасибо тебе ещё раз, треклятая алхимия!

– А могу я отказаться и выбрать процедуру Избавления? – прямо спросил я у отца.

– Илья! Что ты такое говоришь? – заволновался дядька Евграф. – Лучше ссылка, чем Избавление…

– Нет! Ты не можешь отказаться! – отрезал отец, оборвав причитания своего младшего брата. – А если будешь артачиться, то я отправлю тебя обратно в академию и приставлю к тебе надзор. Света белого не увидишь! Будешь учиться на отлично под страхом казни, понял? Надоело с вами сюсюкаться! Хватит!

Я нахмурился.

Отличный выбор: или учиться алхимии в тепле и безопасности, зато до посинения, а значит, ещё больше заблокировать свою магию, или поехать на смерть, зато стать свободным хотя бы на год.

Что бы выбрал нормальный человек?

Наверняка, меньшее из двух зол.

Я продолжал молча смотреть в суровое отцовское лицо, а сам уже готовил для себя новую задачу по достижению цели. Что ж, если отец решил отослать меня подальше от семьи и закона, то я сделаю так, чтобы эта ссылка стала для меня ещё одним шансом вернуть собственную магию.

Хм. Вполне возможно, что по уровню свободы от надзора Гнилой Рубеж окажется лучше монастыря.

А может, и нет.

Но чем больше я об этом думал, тем легче мне дышалось.

Наконец я кивнул Борису и ответил спокойно, без претензий и отчаяния:

– Хорошо, отец. Если такова воля Башни Мер и Весов, то я согласен. И когда собираться?..

***

Меня выпроводили уже назавтра.

Выделили охрану из пяти магов-светочей, дали родового помощника-секретаря, снарядили четыре отдельных люксовых вагона в поезде «Архангельск – Пермь – Белогорск» и выставили из дома золотых алхимиков Ломоносовых.

Оскара я в то утро даже не видел.

Как и отца.

Попрощаться со мной пришёл только дядька Евграф с дочерьми-близняшками.

– Не наделай глупостей, Илья, – напутствовал меня дядька. – И гляди вокруг хорошенько, будь осторожен. Сам знаешь, куда едешь. Там Зона Морока рядом, а с колдунами не шутят.

– С Илюшей всё будет хорошо, папенька? – печальным голосом уточнила у него одна из близняшек, Дарья, избалованная и вечно летающая в облаках.

– От скуки он в этой глухомани точно не умрёт, – усмехнулся дядька.

– Умрёт от чего-то другого, – хмыкнула вторая его дочь, Нонна.

Девушка едкая и умная, да ещё с невероятной памятью на рецепты из алхимических учебников.

Но это было не всё. Порой мне казалось, что она с рождения страдает от тяжёлой депрессии.

Нонна Ломоносова откровенно презирала окружающих за их любовь к жизни, зато была единственной в семье, кто относился ко мне нормально.

Мы даже посещали с ней один рысарный клуб, где порой вместе прогуливались на рысарях по ипподрому или участвовали в скачках.

Нонна поправила шляпку и обратилась уже ко мне:

– Мы будем писать тебе письма, Илья, если будут хорошие новости. Поэтому вряд ли ты дождёшься от нас хоть строчки.

– Не люблю письма, – ответил я, улыбнувшись. – Лучше пригляди за моим рысарём, пока я не вернусь.

– Ты про Чёрного Буяна? – Нонна почти улыбнулась, но всё же не совсем: это было не в её стиле. – Надеюсь, после общения со мной твой рысарь не покончит с собой? – добавила она.

– Ну я же ещё жив.

– Судя по последним событиям, это ненадолго.

Пока Нонна не вогнала всех в уныние, её сестра поспешила чмокнуть меня на прощание, а отец пожал мне руку и хлопнул по плечу.

– Пусть хранит тебя Башня Мер и Весов. Прощай, Илья. И не пропадай.

«Не дождётесь», – хотелось бы ответить мне, но я лишь кивнул.

И тут на вокзале, среди толпы, я увидел свою няньку Ангелину.

Вся седая, как лунь, маленькая, но бойкая старушка расталкивала прохожих и катила за собой на тележке не меньше пяти сундуков одинакового оранжевого цвета.

– Илья! Илюшечка! – махнула она ладонью, отыскав меня глазами у поезда. – Не могу же я тебя оставить! Не серчай, крошечка! Я либо с тобой, либо сразу в гроб! Больше никуда! Не прогоняй только!

Я даже опешил.

Неужели Ангелина со мной в Гнилой Рубеж собралась? Ей же сейчас не меньше ста пятидесяти лет! Маги-травники на низких рангах, конечно, долго живут, но и у них есть пределы. Какие ей путешествия? После моего отъезда семья отправила бы её на покой – она заслужила достойный отдых и прожила бы ещё лет сто.

Но нет.

Моя бойкая нянька выбрала Гнилой Рубеж.

Я порой и сам не понимал, за что она меня любит, но няня всегда повторяла: «У старых алхимиков существует поверье: если жидкой ртути придать твёрдость, то получится золото».

Она умела подбирать нужные слова. А ещё – начинки для пирогов.

Увидев Ангелину, Нонна мрачно вздохнула.

– Возможно, ты избавишься от мучений и умрёшь ещё в поезде, отравившись стряпнёй своей няни, чего я совсем не исключаю.

Её сестра осуждающе поцокала:

– Нонни, ну зачем ты так?

Я же криво улыбнулся.

– Это вместо пожелания доброго пути?

– Зачем желать друг другу чего-либо, если всё бессмысленно? – пожала острыми плечами Нонна. – Разве ты не знал, что человечество – это ошибка эволюции? Мы, по сути, обезьяны, а наше сознание – это случайность и трагедия. Представляешь, как был бы прекрасен мир, если бы мы оставались обезьянами? Эволюция просто дала сбой, и нам приходится с этим жить.

Она выдержала паузу, покрутив золотое кольцо на указательном пальце, и уточнила:

– Тебе ещё нужны мои пожелания? Или ты согласен, что всё не имеет смысла?

Я внимательно посмотрел ей в глаза.

– Во Вселенной нет бессмысленных событий. Так говорил мне один старик. Он давно погиб, и тогда мне казалось, что в этом действительно не было смысла, но ведь я до сих пор помню его слова. Возможно, в этом и был смысл.

Девушка нахмурилась.

Впервые ей не нашлось, что сказать. Ну а я снова заставил себя отмахнуться от воспоминаний о своём прошлом мире и о том старике, которого упомянул.

– Нонни, ты всё же очень мра-а-ачная! Фу-у! – закатила глаза её сестра, далёкая от рассуждений о смысле бытия. – У меня от твоей философии опять разыгрался аппетит, а я на новой диете.

– Как только я начинаю верить в человечество, то ты, сестрёнка, возвращаешь меня к реальности, – пробурчала себе под нос Нонна и поморщилась.

Она была в своём репертуаре.

Впрочем, как и моя бодрая нянька, которая обожала жизнь в любом её виде, со смыслом и без него. Не удивлюсь, если во всех её оранжевых сундуках лежали ингредиенты для стряпни.

– Ангелина Михайловна! – махнул я старушке и отправил слуг ей помочь, а сам быстро попрощался с Евграфом и его дочерьми.

Через двадцать минут я уже сидел в отдельном вагоне-ресторане, хлебал изысканный тарийский чай из не менее изысканной чашки Имперских Железных Дорог, поедал стерлядь в сметане и наблюдал, как проносятся мимо станции, деревья и дома.

Через полчаса Архангельск остался позади.

Я полистал газеты, принесённые проводницей, после чего уткнулся в изучение карты Гнилого Рубежа и всего Восточного Пограничного Округа.

Ну а ближе к вечеру, когда я всё же решил отдохнуть и вернуться к себе в купе, то меня ждал сюрприз. Прямо скажем, неприятный сюрприз, потому что сразу возникли вопросы к охране.

Посреди моего купе, у зашторенного окна, стоял парень. Судя по одежде, явно не бедный, но зато весь в крови.

Он с опаской глянул на меня сквозь треснутые стёкла очков и тихо закашлялся, согнувшись пополам и забрызгав кровью пол.

Затем еле перевёл дыхание и выдавил:

– Я тут ненадолго… можно?..

Глава 3

Можно ему или нельзя, я ответил не сразу.

Сначала быстро закрыл дверь купе на внутренний замок.

– Ты кто такой?

Незнакомец еле подавил приступ кашля, вытер окровавленные губы пальцами и наконец выпрямился.

Это был неказистый темноволосый парень лет двадцати, с забавной стрижкой под горшок. Не знаю, как у него получалось видеть мир через сеть трещин на своих очках, но снимать он их явно не собирался.

– Эл, – представился незнакомец. – Можно просто… Эл, Бог Женщин.

Я вскинул брови.

– Кто?..

– Бог Женщин, – не моргнув глазом повторил парень. – Это моё прозвище, в академии дали. У меня врождённый дар соблазнения. Редкая штука, проблемная, но действенная. Хотя не знаю, зачем тебе эта информация.

Я еле сдержал усмешку.

Врёт, паршивец, как дышит!

Не может такой угловатый и невзрачный парень быть магом с опасным и редчайшим даром Сердцееда. В своё время мне довелось встречать одну Сердцеедку – и это была роскошная барышня, охотница за богатыми наследниками. Мало у кого хватило сил ей отказать, даже я чуть не попался.