Вот откуда появилась моя ненависть к этой опасной науке. Те алхимики верили, что имеют право пожертвовать целыми народами в поисках совершенства материи и души, ради своих кровавых экспериментов над людьми.

Бессмертие, панацея, золото – вот три столпа их философии.

И наша монашеская школа стала последней, кто встал у них на пути. Из меня создавали главное оружие противостояния, потому что именно я родился с даром Первозванного.

Это была древняя магия, которая могла разрушать всё, что создавалось алхимиками: их эликсиры, смеси и порошки, доспехи и оружие из алхимических сплавов, уникальные силовые кристаллы и даже гомункулов-титанов.

Но такие дети, как я, появлялись раз в сто лет.

Вот и мне повезло.

А может, не повезло.

Тогда, в детстве, я ещё не думал об этом вот так. Я просто усердно учился, до изнеможения, до кровавых мозолей. В монастыре Наби-Но меня обучали по древним свиткам с заклинаниями всех Первозванных, рождённых раньше. День за днём я постигал умение создавать Формулы заклинаний из разных режимов, затем сжимать их до состояния искры и заключать в ячейках Вертикали для хранения и восстановления.

Это был тяжкий труд.

Ведь каждая Формула – это уникальное сочетание телесных движений из боевого искусства и энергетических линий магии Первозванного. Некоторые заклинания я мог создавать месяц, а для некоторых не хватало и двух-трёх лет.

Именно в то время я и натренировал в себе упорство и нечеловеческое терпение боевого монаха, готового умереть за свой народ.

Главным учителем для меня был старик по имени Наби-Но, который родился с магией Первозванного ещё в предыдущее столетие. Наша школа носила его имя.

Но доучить меня он так и не успел.

Алхимики оказались куда хитрее и могущественнее, чем мы думали. Школа была уничтожена в пыль вместе со всеми знаниями и свитками, а Наби-Но собрал остатки сил, чтобы спасти не свой монастырь, а меня. Он пожертвовал всеми монахами – сотнями прекрасных людей – чтобы спасти меня одного.

Только меня.

Наби-Но применил сразу все Формулы Вертикали и все три режима силы Первозванного, чтобы исторгнуть сознание из моего тела и отправить его в чужое тело такого же возраста, но в другом мире. Он видел в этом смысл, потому что спасал мою уникальную магию.

Возможно, тот прошлый мир давно погиб, не знаю.

Последнее, что я помнил, как Наби-Но сгорает в алхимическом огне, потому что не оставил себе защиты, потратив последние силы на моё спасение.

Все эти люди погибли из-за алхимиков и их жажды великой силы, даже учитель.

Ну а я…

Я поклялся самому себе оправдать возложенные на меня надежды и восстановить магию Первозванного, чего бы это ни стоило. Смерть Наби-Но и его монахов не может оставаться бессмысленной.

А ещё я поклялся уничтожить алхимию.

Мне на собственной шкуре пришлось испытать, чем в итоге заканчиваются их научные эксперименты и «поиски совершенной материи». Вечная жизнь, вечное богатство, вечная молодость – они всё время искали что-то вечное. А заодно уничтожили всё, что было мне дорого: моих друзей, мою семью, мой народ и моего учителя.

– Это было поистине жуткое происшествие! – заметила няня, оборвав мои воспоминания. – Но как хорошо, что всё обошлось. Правда, Илюша? Ты жив – это главное.

Она пронзительно посмотрела мне в глаза, ожидая ответа.

– Да, мне повезло, – кивнул я.

– Вот и славно, мой мальчик, у тебя ещё много дел, – улыбнулась она и, ни на кого больше не глядя, покинула купе.

Мне же предстояло долго и убедительно объяснять полиции, как так вышло, что два мирных мага смогли отбить нападение целой группы колдунов.

Один – с щипцами; а другой – с отмычкой.

Глава 5

– Как ты это сделал? Скажи! Колдуна одним ударом прикончил. Алхимическими щипцами! Как ты вообще до такого додумался? Ты же мирный маг, а не воин, Илья!

Я пожал плечом.

– Да у меня от страха реакция сработала. Выхватил щипцы и ткнул, куда пришлось. Повезло просто.

– Ну коне-е-ечно!

Эл настолько не мог поверить в произошедшее, что в него даже пиво не полезло.

Ни вино, ни чай, ни вода, ни еда.

После осмотра дежурными травниками, лежания под целительскими лампами и разговора с охраной Имперских Железных Дорог, полицией и начальником поезда, нас наконец оставили в покое.

Но сначала меня и Эла всё же попросили показать магическую принадлежность к касте и рангу, будто никак не могли поверить, что два несуразных мирных юнца смогли отбиться от такого сильного врага.

Я бы на их месте тоже не поверил.

Сначала проверили Эла.

Он со вздохом закатал рукав на рубашке до самого плеча и начал издевательскую лекцию для сотрудников полиции:

– Как вы можете увидеть, господа, у меня на левом плече есть магическая Тагма, как и у других магов. Тагма появляется во время процедуры Пробуждения. У артефаторов это знак круга размером с монету. У меня круг белого цвета, а это означает, что я принадлежу к касте Одухотворённых артефакторов. Однако на моём плече аж два белых круга! Это значит, что я маг второго ранга Познающий Ученик…

– Спасибо, господин Лавров, – сухо перебил его лекцию полицейский. – Тагма подтверждена. Ваша каста: Одухотворённый артефактор. Ваш ранг: Познающий Ученик.

Он так и пометил у себя в бумагах.

В отличие от Эла, я не стал ёрничать и нервировать представителя закона, поэтому молча снял пиджак и задрал рукав рубашки, оголяя плечо.

На моей бледной коже тоже имелась Тагма, но у алхимиков это были не круги разного цвета, как у артефакторов, а ромбы с разными металлами.

В моём случае – жидкая Тагма ртути, а не твёрдая Тагма из золота, железа, серебра или меди, как у «нормальных» алхимиков.

Да, у меня имелся чёртов ромб с блестящей ядовитой жидкостью!

Прямо на коже!

Пока всего один, потому что и ранг был самый начальный.

Тагма не причиняла мне физической боли, не пачкала одежду. Она просто была. И все восемь лет я мечтал, чтобы этот проклятый ртутный ромб вырвали из моего плеча на процедуре Избавления.

Но вышло так, что теперь я демонстрирую её полицейскому, чтобы доказать, что я маг мирный, не представляющий опасности и даже в чём-то жалкий.

– Спасибо, господин Ломоносов, – кивнул мне полицейский. – Тагма подтверждена. Ваша каста: Ртуть и Меркурий. Ваш ранг: Пробужденный Неофит.

Он посмотрел на меня с жалостью и в то же время с недоверием. В его голове до сих пор не укладывалось, как несуразный артефактор и ртутный алхимик смогли выжить.

В итоге на время расследования и для замены моего поврежденного вагона поезд задержали больше чем на сутки.

Почти всё это время я и Эл сидели в отдельном вагоне-ресторане, свежие и бодрые после ванной, а нас потчевали лучшими блюдами и напитками от шеф-повара.

Имперские Железные Дороги умели заглаживать вину, если, конечно, те, перед кем они виноваты, были ещё живы.

Теперь нам предлагали и компенсацию, и реабилитацию, и даже вакцинацию.

Но самое главное – официальное прошение извинений у Дома Ломоносовых и Дома Лавровых, в письменном виде, заверенное печатями и сопровождаемое подарками.

Хотя на самом деле никто так и не установил, как колдуны смогли попасть в бронированные вагоны: сначала к Лаврову, а потом и ко мне. Этим должна была заняться полиция и внутренняя охрана Железных Дорог.

– Ты лучше сам скажи, что от тебя колдуны хотели? – прямо спросил я.

– Да не знаю! – воскликнул возмущённый Эл. – Сам бы хотел у них спросить!

Он сидел без очков и щурился, глядел на меня прямо и не отводил глаз, всем видом показывая, что не имеет к колдунам отношения.

Я решил зайти с другой стороны.

– Значит, твоя матушка – знаменитая княгиня Дорофея Лаврова? Просветлённый Творец?

Он вздохнул, облокотился на стол и уткнулся лбом себе в ладонь.

– Да! – В его голосе появилась обречённость. – Моя матушка очень меня опекает. Настолько, что хочется удавиться.

– А отец?

Эл снова вздохнул.

– А что отец… он давно болеет, постельный режим, санатории на Чёрном море и прочее. Всеми делами матушка заправляет. Заодно на нас с сестрой отыгрывается. Опекает жутко, следит за каждым шагом. Сестра её жалеет, терпит, а сама, наверняка, тоже мечтает сбежать.

Я опять внимательно на него посмотрел.

Мне, одиночке, чужаку и изгою, было даже интересно, как можно бежать от самого дорогого, что есть у человека – от любви матери.

Но тут, конечно, смотря какая любовь. И смотря какая мать.

О своей настоящей матери из прошлого мира я мало что помнил – в три года меня уже отдали в монашескую школу, а родители приходили ко мне только в праздник, раз в году.

– Значит, ты от матери сбежал? – спросил я.

Эл качнул головой, так и не убрав ладонь со лба.

– Не совсем. Матушку ещё потерпеть можно. Но вот церемонию у неё я точно не пройду. Меня ждёт позор, изгнание из семьи и лишение наследства. Точно тебе говорю. Всё достанется моей целомудренной и правильной сестре.

– Что за церемония?

– Родовая церемония по определению уровня ЧЛП артефактора, то есть Чистой Любви к Предметам, – нехотя пояснил Эл, после чего всё-таки взял запотевший бокал с баварским пивом и сделал пару крупных глотков.

– Любви к предметам? – Я вскинул брови.

Мне, конечно, приходилось иметь дело с артефакторами (чаще всего в академии, на рынках и в сомнительных магазинчиках), но я никогда не слышал о ЧЛП таких магов.

Чистота Любви к Предметам.

Хотя чего ещё ожидать от любителей придать вещам свои особые смыслы, порой далёкие от здравого.

Например, зеркало, в котором ты видишь себя в образе животного, с лисьими или заячьими ушами, или с кошачьим носом – зачем?

Или броня со свойством картона.

Или лампа, вызывающая беспрерывные эротические сны – до тех пор, пока не выключишь (ладно, тут понятно зачем).

– Да, Чистая Любовь к Предметам – это важная церемониальная штука, – пояснил Эл. – Если пройду церемонию, то матушка утвердит моё наследство, но самое главное – снимет с меня метку.

Он оттянул ворот рубашки и показал мне метку родового герба на ключице.

Эту выжженную отметину я уже видел, когда просматривал воспоминания Эла.

– Матушка поставила мне её ещё в младенчестве, – пояснил он, – чтобы знать, как я себя чувствую и где нахожусь, хотя бы примерно. Обещала снять, когда мне исполнится десять. Потом – пятнадцать. И вот мне уже восемнадцать, а метка до сих пор на мне. Теперь матушка говорит, что снимет метку только после прохождения церемонии. Она ведь знает, что это мне не по зубам. Так что я навечно под её наблюдением.

– А что такого сложного в этой церемонии? – спросил я.

Эл с грустью уставился в пол.

– Во-первых, надо будет сорок дней не пользоваться предметами вообще, чтобы осознать ценность предметов и хоть немного приблизиться к рангу Прозревшего Мастера. Застрял я в Познающих Учениках. Во-вторых, надо создать себе живой артефакт, со своей душой и характером, а это значит, что есть опасность привязаться к какой-нибудь идиотской вещице. И в-третьих, самое невыполнимое…

Он замолчал, поморщился и добавил:

– Надо быть девственником.

Я опять вскинул брови, едва сдержав усмешку.

– Серьёзно?

– Серьёзнее некуда, – мрачно вздохнул Лавров.

– И кто придумал эти правила?

– Похоже, наш не слишком умный предок. Но я однажды слышал, что девственность можно вернуть. На время, конечно. Есть такое зелье у травниц, не помню как называется…, но у меня записано. Полнейшая запрещёнка, сам понимаешь. У какой-нибудь травницы с рангом Прозревшего Мастера можно поспрашивать. Только это зелье ещё достать надо, что тоже под вопросом.

Он смолк, скептически поджав губы.

– А если всё-таки достанешь? – хмыкнул я. – Тогда и церемонию пройти можно. Зато на кону свобода.

Эл схватился обеими руками за голову и в отчаянии посмотрел на меня.