– Лучше, чем ничего, – заметила она. – Когда вернетесь, можете сами заглянуть в корзину. Вдруг за это время еще принесут. Только не берите больше двух-трех вещей, у нас тут немало женщин, которые, как и вы, остались ни с чем.

Монахине пришлось помочь Джози натянуть пальто, засунуть здоровую руку в рукав и обмотать шарф вокруг шеи. Выйдя на улицу и сделав несколько шагов, она почувствовала себя не очень уверенно: походка была шаткой, голова кружилась.

Джози подумала, что, вероятно, поступила глупо, решившись на такое путешествие. И все же продолжила путь, отыскивая знакомые ориентиры, пока не дошла до железнодорожной станции Бетнал-Грин на Бетнал-Грин-роуд, затем нашла Джеймс-стрит, а затем – Корнуолл-роуд. Или то, что от нее осталось. Теперь здесь возвышались груды щебня. На развалинах играли вездесущие мальчишки, а в дальнем конце улицы виднелись четыре уцелевших коттеджа. Джози осторожно двигалась по засыпанной осколками дороге и остановилась там, где раньше находился дом номер двадцать шесть. Трудно было сказать наверняка, но вдруг Джози узнала старую латунную кровать, торчавшую из кучи битого кирпича. Стэн страшно гордился этой кроватью. Муж купил ее на распродаже, когда они только-только поженились. «Отменное качество, Джози, – говорил он. – Принадлежала какому-то состоятельному джентльмену».

Джози с тоской смотрела на изящную латунную спинку. Скоро бульдозер сомнет ее, а ковш экскаватора сгребет и свалит в кучу вместе с остальными поломанными и искореженными вещами. И Джози ничего не может с этим поделать. Однако печальное зрелище натолкнуло ее на другую мысль: вдруг удастся спасти хотя бы какие-нибудь мелочи? Надежды мало: наверняка уже нашлись желающие хорошенько пошарить в разбомбленных домах. Вряд ли грабители обошли бы своим вниманием сумочку с продовольственной книжкой и документами, если только ее не засыпало напрочь. Что уж говорить о заварочном чайнике, где она хранила наличные. Черное отчаяние сильнее прежнего сдавило сердце. Джози сделала несколько нерешительных шагов по обломкам кирпичей. Удерживать равновесие, когда одна рука на перевязи, оказалось непросто. Джози заметила кувшин – он стоял на умывальнике в спальне на втором этаже. Затем на глаза ей попалась одна туфля – нарядные туфельки, которые Джози берегла на выход. Если бы только удалось отыскать вторую. Пустая надежда.

– Это глупо, – произнесла она вслух, чувствуя подступающие к глазам слезы разочарования, – здесь ничего нет.

И тут Джози увидела старую прикроватную тумбочку, толстая мраморная крышка спасла ее от полного разрушения. Пробравшись к ней, она с трудом выдвинула верхний ящик. А в следующий миг лицо Джози озарилось улыбкой: на дне ящика лежала ее шкатулка для драгоценностей. Конечно, не настоящая шкатулка, а всего лишь жестянка из-под табака, однако внутри хранились украшения. Совсем не дорогие, в основном бижутерия, за исключением серебряного браслета, который Стэн выиграл однажды на собачьих бегах. А кроме того, пятнадцать золотых соверенов, которые Джози берегла на черный день. И бархатный кисет с кольцами мадам Ольги.

– О, – выдохнула Джози, и слезы побежали по ее щекам. Находка была настоящим подарком небес.

Хоть что-то, принадлежащее лично ей.

Джози сунула жестянку в карман пальто. Дальнейшие поиски среди развалин результата не дали. Джози ушла, стараясь не оглядываться на то место, которое еще недавно было ее домом, и вернулась в церковь Святой Бригитты. Когда девушка шагала по узкому монастырскому коридору, направляясь в общую спальню, ее внимание привлекло монотонное пение, доносившееся из-за тяжелой дубовой двери. Помешкав мгновение, Джози осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Часовня была совсем простой: жесткие деревянные скамьи, большое Распятие. Статуя Девы Марии и еще одна – святого Иосифа. Однако никаких стрельчатых окон с причудливыми витражами, пышных католических украшений и даже боковых алтарей здесь не было. Передние ряды были заполнены монахинями. Их голоса поднимались и опускались в едином ритме как морская волна.

Сама толком не понимая, что делает, Джози проскользнула в часовню и опустилась на скамейку в последнем ряду. Слова литании оставались для нее загадкой – пели на латыни, – но песнопение действовало успокаивающе. Впервые в жизни Джози поймала себя на том, что молится: «Не знаю, слышишь ли Ты меня. Я даже не уверена, что верю в Тебя. Но если Ты все же слушаешь: это говорю я, Джози Бэнкс из Лондона. Хочу поблагодарить за то, что спас меня во время бомбежки. У Тебя, должно быть, имеется какой-то план на мой счет. Поэтому, думаю, я буду доверять Тебе и не слишком беспокоиться о моей дальнейшей судьбе».

Глава 5

Наступило Рождество. Джози все еще оставалась в монастыре. Монахини старались украсить дом к празднику и усадили постояльцев клеить гирлянды из разноцветной бумаги. Джози написала Стэну, что их разбомбили, и обещала сообщить адрес, как только устроится на новом месте. Она отправила письмо в штаб батальона, где служил муж, но ответа так и не получила. Однако другие женщины уверяли, что письма из-за границы порой идут не один месяц и надо просто набраться терпения.

– Да к тому же ничего путного из них все равно не узнаешь, – добавила одна из собеседниц. – Я однажды получила письмо с одной-единственной фразой: «Дорогая Марджори», – остальное вымарала цензура.

– Наверное, остальные строчки были слишком горячими. Откровенность твоего муженька смутила цензора, – захихикала приятельница Марджори.

– Горячие строчки? От Реджи? О, хотела бы я посмотреть. Самое горячее, что доводилось слышать от моего муженька, – не желаю ли я чашку горячего шоколада перед сном.

Некоторое время подруги перекидывались пикантными шуточками и хохотали до слез, радуясь самой возможности посмеяться.

На рождественский ужин монахини подали индейку – подарок от другого монастыря этого ордена, который находился в деревне, – каждый получил по тонкому ломтику мяса, а также большую порцию жареной картошки и пастернака, а на десерт – пудинг, щедро приправленный патокой и заварным кремом. Затем все пели праздничные хоралы под аккомпанемент фортепьяно. Джози чувствовала, как в душе у нее зарождается лучик надежды. Похоже, жизнь в деревне не так уж плоха. Она постаралась припомнить все, что знала о сельском хозяйстве. Несколько раз ей приходилось бывать за пределами Лондона, когда воскресная школа устраивала экскурсии на побережье в Саутенд или Клактон. Детей усаживали в автобус, и всю дорогу они громко распевали: «Собери все свои беды в старый мешок и улыбайся, улыбайся, улыбайся». Тогда она почти не обращала внимания на мелькавшие за окном пейзажи: зеленые луговины с пасущимися на них коровами, распаханные поля, небольшие деревеньки и домики с соломенной крышей. Милые картинки, но Джози думала только о том, чтобы первой заметить появившуюся вдали полоску моря. А затем – самая восхитительная часть поездки: им позволяли скинуть башмаки, стянуть чулки и бегать вдоль кромки прибоя, шлепая босыми ступнями по холодной воде.

С тех пор выезды на природу ограничивались для Джози несколькими посещениями Эппинг-Фореста в те времена, когда Стэн ухаживал за ней. Да и вряд ли этот парк можно было назвать сельской местностью, поскольку они добирались туда на метро. Однако прогуливаться летним днем в прохладной тени среди густой зелени было приятно. Джози вспомнила, как Стэн пытался заняться с ней любовью под старым дубом, но она не позволила, твердо заявив: «Нет, никаких глупостей, пока у меня на пальце не будет обручального кольца!» И на следующей неделе будущий муж явился к ней с маленьким бриллиантовым колечком. Джози улыбнулась воспоминаниям. Когда-то они были по-настоящему счастливы. А причиной появившихся позже грубости и раздражительности мужа стало отсутствие детей. Да еще его патологическая ревность. Стэн постоянно опасался, как бы жена не стала засматриваться на других мужчин.

«Бедняга Стэн», – пробормотала она вполголоса. Человека подхватило и унесло неведомо куда. Где он теперь? С кем встречает Рождество? Может, его ранило? А может, уже и вовсе нет в живых? При мысли об этом Джози чувствовала, что начинает относиться к недостаткам мужа более снисходительно.

За то время, что Джози провела в монастыре, их район не бомбили, а в сочельник они не слышали даже отдаленного гула вражеских самолетов, что само по себе уже можно было считать чудом. Но уже на следующий день после Рождества бомбардировки возобновились. На этот раз им повезло меньше: снаряд попал в крышу церкви, на месте центрального нефа осталась черная дымящаяся дыра. Взрывной волной выбило несколько окон в монастырском здании, в том числе и в часовне. Джози была не единственной обитательницей монастыря, кого звук воздушной тревоги повергал в панику. У некоторых даже случилась истерика, так что потом их пришлось долго отпаивать чаем. Однако Джози не собиралась демонстрировать свой страх, хотя сердце у нее в груди колотилось как безумное, голова кружилась, и она чувствовала, что может потерять сознание в любую секунду. Джози поняла, насколько стала ранимой и хрупкой. Внезапно идея о переезде в деревню показалась более чем привлекательной. И на следующее утро она отправилась на поиски настоятельницы монастыря.

– Скажите, когда будут готовы мои документы и как скоро я смогу уехать из города? – спросила Джози монахиню.

– Ваши бумаги поступили неделю назад, однако доктор считает, что вам следует побыть у нас еще немного, пока окончательно не оправитесь от сотрясения мозга. Однако, если вы чувствуете себя достаточно окрепшей для столь длительного путешествия, я внесу ваше имя в список на эвакуацию.

– Думаю, я готова уехать из Лондона, – сказала Джози. – О, не поймите меня неправильно. Мне нравится у вас. Вы настоящие святые. Но я больше не в силах переносить бомбежки. Каждый раз, когда слышу эти чертовы самолеты, вспоминаю, как оказалась заживо погребенной под развалинами. Не знаю, смогу ли когда-нибудь снова чувствовать себя в безопасности.

Монахиня кивнула.

– Понимаю, миссис Бэнкс. Вы пережили такой ужас. Но что действительно важно – помнить, что вы пережили это. Вероятно, по какой-то причине Бог хочет, чтобы вы еще побыли в этом мире.

Джози рассмеялась.

– Да бросьте. Он просто не желает видеть меня на небесах.

Монахиня мягко улыбнулась.

– Полагаю, Он был бы счастлив видеть вас на небесах. Просто еще не время.

– Ну как бы там ни было, передайте им, что я готова отправиться в деревню. Не хочу лезть без очереди или занимать чье-то место, но, если у меня есть право на эвакуацию, я хотела бы воспользоваться им.

– Конечно, миссис Бэнкс. – Монахиня похлопала Джози по здоровой руке. – Я сообщу в комиссию по эвакуации.

* * *

Дни бежали за днями, и лишь в первую неделю января 1941 года Джози привезли на вокзал Кингс-Кросс. В руках она сжимала холщовую сумку, в которой находились все ее жалкие пожитки, а на шее висела бирка, где было указано, кто она такая и куда направляется. На перроне Джози присоединилась к группе отъезжающих, в основном состоящей из детей, хотя среди сопровождающих было несколько женщин. Ребятишки сбились в плотную стайку, словно так чувствовали себя в большей безопасности, и широко раскрытыми глазами смотрели, как поезд, пыхая клубами пара, подкатил к платформе. Многие впервые видели паровоз, впервые оказались на такой огромной железнодорожной станции. Джози думала, скольким из этих детей пришлось покинуть своих матерей, а сколько из них остались без матерей.

Элегантно одетая женщина, одна из многих представительниц среднего класса, которых война вывела из уютных гостиных и отправила работать волонтерами, взглянула на бирку Джози и сверилась со списком, который держала в руках.

– Вы отправляетесь в Питерборо, миссис Бэнкс. Встаньте, пожалуйста, с той группой возле колонны.

Джози послушно исполнила приказание. Группа состояла из детей, пугливо жавшихся друг к другу.

– Привет, – сказала Джози, подходя к ним. – Мы с вами отправляемся в интересное путешествие на поезде.