– Ну, что жить негде. – Она откинулась в кресле, сложила руки на груди. – Думаете, раз бездомные, то вам тут же жилье положено? Справку из приюта на девчонку принесите, запрос подайте и ждите ответа. Все, идите. – Женщина махнула рукой и устало поморщилась. – Усадьбу им подавай, придумали же!

Я не знала, хочется мне с ней поругаться или умолять о помощи. А помогут ли слова мольбы? Руганью тоже ничего не выпросить. Тоня потянула меня за руку к выходу, ей не нравился громкий голос неприятной женщины, и она спешила поскорее покинуть кабинет.

Мои планы рушились, будущее казалось беспросветным, а проблемы решались не так легко, как я думала. В деревне все проще – даже никому не нужную сироту не оставят на ночь на улице, пустят если не в дом, то в сени. А здесь что? Один только торговец пожалел…

Тоню выхватили из моих рук, стоило нам выйти на улицу, так стремительно, что я и не сообразила, как это произошло. Она закричала и своим криком выдернула меня из угнетающих размышлений. Городовые, толпа у входа в здание, рыдающая пара стариков – все это промелькнуло перед моими глазами и не сразу обрело форму.

– Да точно она! – галдел народ. – Волосы светлые, тощая, молодая женщина с ней!

– Это ваша дочь? – спрашивал городовой у старика и старухи.

Те непонимающе переглянулись, будто спрашивая друг у друга: «Она?», и одновременно кивнули.

– Дочка! – Старуха кинулась к замершей от страха Тоне.

– Подождите-ка! – Я протиснулась к ним, потянула Тоню к себе, защищая. – Нет у нее мамы, умерла она!

– Она не моя мама! – взвизгнула малышка, указывая на плачущую женщину.

– Да что же ты такое говоришь? – Притворство в голосе и взгляде старухи невозможно было не увидеть, но заметила это только я. – Тонечка? Дитя совсем растерялось! Тоня, ты прости нас, прости, что ругали и ты задумала сбежать! Клянемся, больше не будем!

– Значит, так, – выступил вперед один из городовых. – Дочь ваша? Забирайте. А вы расходитесь! – Последнее он крикнул в шумящую толпу.

Тоню пытались отцепить от меня, она со всей силы хваталась за мою ногу, визжала, я держала ее за руки. Я с трудом соображала, что происходит, но отчетливо видела ужас на лице ребенка. Мне удалось отпихнуть женщину – Марфу, судя по всему, – однако Петр вдруг понял, что пора помогать жене, и бросился ей на помощь.

ГЛАВА 5

Требование городовых разойтись никто не выполнил, зеваки продолжали окружать нас и спорить, кто же все-таки лжет: пятилетний ребенок или пожилая пара, которая выглядела, между прочим, не так уж плохо – на пьяниц они не походили, на нищих тоже не особо. Петр был тощим, в самом что ни на есть деревенском одеянии – высоких сапогах, цветной рубахе и широких штанах. На вид ему лет шестьдесят, и если он мог быть отцом девочки, то его супруга матерью – вряд ли. Глаза Марфы были выцветшими от времени, тощие загорелые руки меленько подрагивали, спина гнулась к земле. И ей не меньше шестидесяти, ну или же работа в поле сделала эту женщину похожей на старуху.

– Да какая она вам дочь! – заорала я, перекрикивая гомон. Заозиралась по сторонам в поисках городовых, но их и след простыл. – Тоня, Тонечка – ты видела этих людей раньше?

– Нет! – Ребенок упирался ногами в землю, пока Петр тянул девочку к себе. – Моя мама умерла давно!

Марфа причитала, заламывала руки, возбуждала толпу:

– Мы виноваты в том, что наругали ее за шалость! Теперь она нас и знать не хочет!

– Еще бы ребенка слушать! – возмутился какой-то усатый мужчина.

– Вот именно! – поддакнула стоящая рядом с ним женщина. – Да если б мы детей слушали, все бы прахом пошло. Ведите ее домой да выпорите хорошенько, чтоб впредь неповадно было сбегать!

Меня бросало то в жар, то в холод. Тоню забирали незнакомцы, горожане были на их стороне, и я ничего не могла поделать. Тоня плакала, вырывалась, укусила Петра за руку, а тот только поморщился – родной отец наверняка отвесил бы оплеуху.

В судорожных размышлениях я кинулась вслед за ними, догнала и преградила дорогу.

– Подождите! – Я облизнула пересохшие губы, восстанавливая дыхание. Марфа нахмурилась, Петр подхватил Тоню на руки. Она, увидев меня, перестала сопротивляться, насупилась и притихла. – Верните мне Тоню. Мы с вами знаем, что никакие вы ей не родители, и если не хотите разбирательств с городовыми – а я отправлюсь к ним немедленно и расскажу правду, – то позволите мне ее забрать. Я с ней рядом жила, и если понадобится, отведу городовых в деревню, где жители подтвердят, что Тоня из моей деревни! Вас они никогда в глаза не видели, я уверена. Тоня – воспитанница Матрены, моей бывшей соседки. Она родилась в ее доме и прожила в нем все время до вчерашнего дня, и ни о каких Петре и Марфе даже не слышала! Разве вам хочется объясняться с законниками?

Старики обменялись настороженными взглядами.

– Нас никто не предупреждал, что у девчонки нянька есть, – прохрипел Петр испуганно и отпустил Тоню на дорогу. Ребенок кинулся ко мне, прижался к ногам. – Марфа, слышишь? Ты эту кашу заварила, тебе и расхлебывать.

– Можно подумать, ты был против! – Марфа побледнела, руки задрожали еще сильнее. На меня она глянула мельком и пробормотала: – Не наша она, забирайте.

Меня словно ледяной водой окатило. Страшно представить, что могло случиться, не догони я их!

– Вы преступники, – выдохнула я ошарашенно. – Вы детей похищаете!

– Тише! – рыкнул Петр. – Никого мы не похищаем. Нам заплатили, сказали подать заявление на розыск якобы нашей дочери, а потом приютить девчонку до ее совершеннолетия. Ну или пока мы не помрем. Обещали каждый месяц денег давать! Да не смотрите вы так, мы хорошие люди, но кто ж от заработка откажется? И Тоню мы бы любили, своих-то детей нет.

Марфа тихонько заскулила, спрятала глаза в землю. Перепугалась и она, и супруг ее – не ожидали, что у Тони есть заступница.

Злость во мне утихла. Передо мной стояли старики, позарившиеся на деньги, а никакие не преступники. Поняв, что их можно не бояться, я расслабилась.

– Я не пойду к городовым, – пообещала я, – если вы расскажете, кто заплатил.

– Марфа, отдай ей деньги, – с нажимом проговорил Петр.

Его супруга завозилась в кармане платья, выудила на свет мешочек и быстро сунула его мне в руки.

– Ничего не знаем, – сказала старуха. – Нас это больше не касается. Вот тут все деньги… Нескольких серебряных не хватает, но потом вернем сразу же, как только найдем. Возьмем в долг или заработаем, но отдадим! Только не ходите к городовым, прошу вас. – Марфа поджала сморщенные губы, подбородок затрясся. – И этот… Тот, кто попросил нас… Он вас отыщет, и сами с ним договаривайтесь. Мы зря согласились, зря!

– Пойдем отсюда. – Петр схватил жену за локоть. – Наговоришь сейчас!

Они оставили меня совершенно растерянную. Я сжала мешочек в руках, нащупала в нем монеты и глянула на Тоню.

– Бабушке такой же приносили, – сказала она, все еще изо всех сил прижимаясь ко мне, будто боялась, что ее снова заберут. – Там монетки? Бабуля их складывала в сундук, нам деньги не нужны были.

– Почему? – шепнула я: от волнения голос сел.

– А у нас все было. Бабушка говорила, что зайчик из леса приходит и приносит мне подарки. Только он редко приходил, и почему-то всегда, когда я уже спала. Один раз я пыталась не заснуть, очень пыталась, но все равно уснула и не увидела его.

Зайчик, значит… Я тяжело сглотнула, по спине пробежали мурашки. Кем бы ни был тот, кто платит за приют для Тони старикам, мне он спасибо не скажет. Я, можно сказать, выкрала Тоню у… Не у Матрены, но у Петра и Марфы. Этот «зайчик» заплатил им, попросил найти Тоню, а когда он принесет подарки или денег, то Тони не обнаружит.

Я даже оглянулась в надежде, что пожилая пара еще не ушла, но их не было видно. Стало совсем страшно. Все происходящее походило на дурной сон, и я ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что не сплю.

– Тонь, тебе бабушка говорила что-нибудь о… ну, не знаю… о зайчике или о твоей маме?

– О маме, – кивнула Тоня. – Мама умерла, когда я родилась, но у меня есть папа. Еще она сказала, что, когда я вырасту, он меня заберет. Только ты, тетя Аглая, никому не говори об этом, хорошо? Мне бабушка запретила рассказывать.

Я опустилась на корточки, осмотрелась: улица пуста, но из окна дома, что находился слева, выглядывал мальчишка лет пятнадцати.

В мешочке лежало несколько медяков и серебряных – небольшая сумма, но как плата за приют для ребенка очень даже внушительная. Вряд ли Петр или Марфа когда-либо видели такие деньги. Мне ли не знать – самый зажиточный человек в моей деревне был мой муж, и то мы никогда не получали и серебрушки в месяц. То ли деревенские жадничали и собирали кто сколько даст, то ли все старосты так зарабатывают. Меня Степан в денежные вопросы не посвящал.

Мешочек я спрятала под платье, надеясь, что никто не заметил в нем деньги, пока я перебирала их. Не хотелось бы стать жертвой вора по дороге домой или привести вора в усадьбу – проследит, а ночью ограбит. Такое бывает в городах, Степка часто об этом упоминал.

Тоня совсем успокоилась, когда мы вернулись в усадьбу – окольными тропами, вдоль стены, чтобы никто нас не увидел. В комнате, где уже хранилась Тонина тетрадь, я спрятала и деньги – взяла из мешочка только одну монету, самую крупную, рассчитывая купить завтра продуктов и необходимых вещей. Может быть, даже на матрас и подушку хватит.