Вот он, наконец, оказался перед главным цехом. Огляделся и шагнул дальше. Посередине огромного помещения, в луже собственной крови, лежал человек в синем спортивном костюме – ничком, неподвижно. Голова прострелена насквозь, волосы слиплись от растекшийся крови, лицо невозможно было разглядеть. Явно труп, мертвее не бывает.

Второго рядом не было. Борис напрягся, чувствуя, как тревога кольнула где-то внутри. Он достал рацию и тихо вдавил кнопку.

– Герман Сильвестрович, – хрипловато прошептал он, стараясь не повышать голоса, – подтверждаю, цель устранена. Второго не наблюдаю.

Рация зашипела, и голос Валета, довольный и резкий, прозвучал в ответ:

– За*бись, Боря! Ты даже не представляешь, какая это ох*енная новость! Ищи второго! Аккуратней там.

– Понял, – кивнул Борис, стараясь скрыть нарастающее волнение.

– Я тебя прикрою, – добавил Валет.

Борис медленно двинулся дальше, всматриваясь в полумрак завода.

Вдруг резкий голос заставил его вздрогнуть и замереть:

– Брось ствол, сука, быстро!

Он обернулся.

Перед ним стоял незнакомый парень лет тридцати в туристическом костюме-горке, высокий и широкоплечий, с пистолетом, направленным прямо ему в грудь. Борис недоумённо вскинул голову, его брови поползли вверх от удивления и досады одновременно.

– Ты ещё, мать твою, кто такой? – пробурчал он хрипло, не сразу осознав реальную опасность момента.

– Ствол бросил! Полиция! – громко и отчётливо произнёс Шульгин, держа его на мушке.

Но Борис уже решился на крайний шаг, надеясь на опыт и реакцию, вскинул автомат и попытался нажать на спуск. Однако в решающий момент Шульгин выстрелил первым.

Бах! Бах!

Два попадания сотрясли тело Бориса, мощный удар пуль в грудь отбросил его на шаг назад. Но он всё равно успел нажать на спуск, посылая длинную очередь, которая вспорола тишину цеха короткой, нервной очередью.

Борис не упал.

«Бронежилет!» – мелькнуло в голове Шульгина. Он уже инстинктивно продолжал стрелять, почти не делая пауз между выстрелами. В какой-то момент одна из автоматных пуль чиркнула оперативника по бедру, но он почувствовал лишь лёгкий толчок, никакой боли, словно это коснулось не его тела. Но вскоре влажное тепло растеклось по ноге, и ткань брюк стала прилипать к коже.

Он упал на бетонный пол, перекатился, продолжая палить в сторону противника, не давая тому опомниться. Борис же уже не мог вести прицельный огонь. Пули сломали ему рёбра, и он с трудом ловил воздух и еле держался на ногах. Он попытался навести ствол автомата, но очередной выстрел Шульгина перебил ему плечо, и оружие с металлическим стуком ударилось о бетонный пол.

– Ах ты, тварь! – заревел Борис, корчась от боли и бессилия.

Отчаявшись, он здоровой рукой подхватил с пола тяжёлый обломок кирпича, замахнулся, но Шульгин успел сделать последний выстрел, и пуля вошла точно в лоб противнику. Кирпич выскользнул из ослабевшей руки и тяжело рухнул ему на голову, словно добивая уже мёртвое тело.

Шульгин тяжело выдохнул и торопливо перезарядил пистолет. Попробовал вскочить, но нога тут же подломилась, и он снова опустился на пол.

– Твою мать, – процедил он сквозь зубы, впервые почувствовав жгучую, нестерпимую боль. – Ногу, сука, прострелил…

***

Валет слышал выстрелы из главного цеха. Он нервно стискивал зубы, то отрываясь от оптического прицела, то снова прильнув к нему. Но цех предательски не хотел раскрывать ему свои секреты, пряча происходящее за стенами и непроглядными перегородками.

Выстрелы звучали беспорядочно и яростно: короткие хлопки пистолета сменялись глухой очередью автомата. Каждый звук ранил Валета куда сильнее, чем пули – он буквально физически ощущал бессилие и невозможность вмешаться. Пальцы его дрожали, крепко сжимая приклад винтовки. Он ещё сильнее прижался к прицелу, пытаясь краем глаза зацепить хоть какой-то силуэт, хоть малейшее движение.

Что там, мать твою так, происходит?!

Потом стрельба затихла. Словно кто-то резко опустил занавес, наступила гнетущая тишина. Она давила, проникала внутрь, оглушала ещё больше, чем выстрелы. Валет задержал дыхание и снова, с отчаянием и напряжением, начал вглядываться в окна главного цеха. Палец его лежал на спусковом крючке, готовый к движению в любую секунду, но никого и ничего не было видно. Будто всё это ему только привиделось.

Наконец, он оторвался от винтовки и схватил рацию. Взгляд его стал беглым и нервным. Он поспешно нажал кнопку вызова и проговорил, стараясь придать голосу уверенность, которой в нём не было и в помине:

– Боря, твою мать, что там у тебя? Приём!

Рация ответила ему лишь тяжёлым безразличным шипением помех. Ни звука, ни отголоска. Он раздражённо повторил вызов, чуть повысив голос:

– Боря, бл*ть! Ответь немедленно! Доложи обстановку!

Тишина снова поглотила его слова, издевательски равнодушная. Рация его охранника упорно молчала, и Валет почувствовал, как холодный пот предательски потёк вдоль позвоночника. Он выдавил сквозь стиснутые зубы:

– Сука!

В этот момент он чётко осознал, что нужно срочно уходить, пока не поздно, пока всё окончательно не вышло из-под контроля. Он резко поднялся на ноги, подхватив винтовку, уже собираясь повернуться и бежать, как вдруг за спиной прозвучал грозный голос. Голос, от которого у Валета будто лопнула натянутая до предела струна внутри, прошив его словно электрическим разрядом:

– Ну здравствуй, гнида.

Голос был знакомым до боли, до самого нутра, до самых потаённых уголков души. Он был холодным, спокойным и до жути уверенным. Этот голос не должен был звучать никогда больше, потому что его обладатель совершенно точно был мёртв.

Валет медленно повернулся, пытаясь заставить себя поверить, что всё это какой-то бред и наваждение. Но перед ним стоял Максим, тот самый Максим Яровой, которого он считал мёртвым, которого он сам лично только что убил выстрелом в голову.

И какого черта он в одежде кадровика? В серых брюках и рубашке, а не в синем….

Сука! Он меня переиграл!

****

Я держал Валькова на мушке, в руке плотно лежал пистолет “Глок”, который я прихватил у киллера на стадионе. От моего окрика Валет будто подпрыгнул на месте, вздрогнув всем телом, словно от удара током. Медленно повернулся ко мне, и в тот момент его лицо исказилось такой гримасой ужаса и удивления, что даже я невольно ощутил незабываемое злорадство и удовлетворение. Его глаза расширились, словно он увидел перед собой призрака, возникшего перед ним вопреки всем законам реальности.

– Ты… – прохрипел он пересохшими губами, едва способными произнести хоть слово. – Не может быть…

Он моментально понял всё. Стоило ему увидеть меня, как он осознал, что я переоделся, поменявшись одеждой с кадровиком. Его ловушка, расставленная на меня, обернулась западнёй для него самого. Валет понял это за считанные секунды, и до него дошло, что выхода у него больше нет, что это конец и все дороги отсюда ведут либо в тюрьму, либо на кладбище. Но ему больше нечего было терять, и он сделал последнюю, отчаянную попытку.

Рывком он вскинул винтовку, пытаясь направить её на меня. Но такой ствол быстро не наведёшь на цель, и моё оружие было уже готово к выстрелу.

Бах!

Пуля ударила Валета в плечо, он взвыл от боли, а винтовка тяжело рухнула на бетонный пол, загрохотав металлом, сливаясь с его криком. Он скрючился, прижимая раненое плечо здоровой рукой, лицо его исказилось от невыносимой боли и ненависти.

– Сука! – прошипел он, глядя на меня исподлобья и задыхаясь от боли. – Звони в скорую… Я сдаюсь… Ну!

– Конечно, – улыбался я.

– Что лыбишься, мент! Мы ещё увидимся, ублюдок. Я найму лучших адвокатов. Я тебя засужу, тварь…

Даже сейчас, поверженный и беспомощный, он всё ещё пытался верить в своё всемогущество, в возможность взять верх и выйти сухим из воды.

– Это вряд ли, Валет, – спокойно произнёс я, приближаясь к нему и отшвыривая ногой винтовку подальше. – На том свете адвокаты тебе не пригодятся. Там, куда ты отправишься, другие судьи.

Я подошёл вплотную, и, внимательно посмотрев в глаза, начал говорить. Говорил я голосом Лютого, которого он здесь, на этом самом месте, хладнокровно убил.

Я был им, я стал им.

– Место узнаёшь, Валет? – спросил я спокойно. – Вон там, во дворе, помнишь бетонную плиту? Ты же должен помнить: первое июня девяносто седьмого, вечер. Ты тогда в Лютого пулю всадил. Наверняка думал, что все концы оборвал, и никто уже не вспомнит.

Я замолчал, глядя на него внимательно. Валет всматривался в меня, глаза его расширились, будто он узнал мой голос. На мгновение он даже слегка подался назад, будто увидел что-то невозможное.

– Главная твоя ошибка, Валет, знаешь в чём? – продолжил я тихо. – Ты решил, что смерть – это надёжно. Убрал человека, и всё – долги списаны. Но кое-что ты не учёл: не от всего можно убежать. За Геныча, за маленькую девочку, его дочь, за всех, кого ты сломал, использовал и выбросил, теперь ответишь, тварь…

Валет смотрел на меня, не мигая, и его губы дрогнули. Он прошептал едва слышно:

– Не может быть… Что за херня?! Кто ты?!.

Он потряс головой, пытаясь отогнать наваждение, но взгляд его уже был растерянным и потерянным. Яровой, даже просмотрев видео, никак не мог знать всего. И вот теперь в глубине глаз Германа Валькова застыл испуг, и впервые в жизни он выглядел по-настоящему беспомощным.

– Я… пришел за тобой, Валет… Пришел с того света.

В один миг Валет рванулся к оконному проёму. Одним резким движением перемахнул и бросился вниз.

У меня была возможность выстрелить и остановить его одним нажатием на спусковой крючок, отправить пулю в спину или в затылок. Но я не торопился. Мне хотелось насладиться этим последним актом отчаяния человека, который всю жизнь считал себя непобедимым, который думал, что всегда может уйти от любой расплаты. Я видел, как он, словно крыса, заметавшаяся в клетке, пытается сбежать и спасти свою никчемную, погрязшую в грехах шкуру.

Медленно, без спешки, я подошёл к оконному проёму, перевёл взгляд вниз, готовый в любой момент добить своего давнего врага. Но добивать не пришлось.

Валет лежал внизу, нелепо раскинув конечности в стороны, напоминая раздавленного, но ещё живого паука. Лежал на спине, а из его живота торчал ржавый прут арматуры, залитый кровью, которая быстро пропитывала его одежду и растекалась по серому бетону тёмной лужей. Он беспомощно шевелился, хватал ртом воздух, глядя вверх мутнеющими глазами.

– Не повезло, – хмыкнул я, спокойно и торжествующе глядя на него сверху вниз.

– Добей… – хрипел он. – Прошу… Добей…

Я медленно убрал пистолет в кобуру, глядя на него сверху с лёгкой улыбкой, в которой не было ни грамма сочувствия или сожаления:

– Гори в аду, Валет. Кто сказал, что путь туда должен быть лёгким?

***

– Ну как он? – спросил я хрипло, едва сдерживая внутреннее напряжение.

Я стоял в приёмном покое больницы, куда доставили раненого Шульгина. В помещении всё пространство заполнял едкий запах антисептика вперемешку с тревогой и усталостью. В глубине, за стеклянными дверями, виднелись коридоры хирургического отделения, по которым сновали медсёстры и врачи в белых халатах.

Со мной разговаривал доктор – плотный невысокий мужчина лет пятидесяти пяти с внимательными, слегка усталыми глазами. Он поправил очки и посмотрел на меня с профессиональной сдержанностью и осторожностью.

– Состояние стабильное, но тяжёлое, – спокойно сообщил он. – Пациент потерял много крови. Задета бедренная артерия. Срочно нужно переливание.

Я раздражённо дёрнул плечом, не понимая задержки:

– Так переливайте, в чём дело-то?

Доктор коротко вздохнул, будто заранее извиняясь за обстоятельства:

– У пациента первая группа крови, но у нас сейчас в наличии ее нет, а никакая другая не подойдет. Мы отправили срочный запрос на станцию переливания, но доставка займёт некоторое время. Счёт идёт буквально на минуты. Сейчас помог бы только донор с идентичной группой крови и резус-фактором, прямо здесь и сейчас.