Разумеется, я мечтала увидеть инкубаторную среднестатистическую модель с бесконечными ногами и пустой головой, ведь в душе каждая бывшая надеется, что она лучше тех, кто был до нее, и намного лучше, кто после.

Эта Князева оказалась внешне довольно милой. Полная противоположность мне, но очень естественная.

Мое женское эго задето, но об этом я никому не скажу. Разве что…

– Славик, а вот скажи мне, дорогой, почему все мужики козлы? – интересуюсь у бармена, забирающего у меня пустой фужер и меняющего его на полный.

Выгибает брови. Улыбается так хорошо. Сразу видно, человек участливый.

Я делаю глоток охлаждающего многослойного коктейля и выжидательно смотрю на алхимика, вытирающего столешницу после конденсата.

– А вы у него и спросите, – советует Славик с мягкой лукавой улыбкой.

Непонимающе хмурюсь.

– У кого?

– У мужика, который козел.

Пффф…

Прищуриваюсь.

Думаю.

В голове от выпитого вязко, оттого думаю долго. А надумав, хмыкаю.

Еще чего! Я не настолько пьяна, чтобы названивать бывшим. Хотя… я сегодня такую эмоциональную турбулентность пережила, что почему бы и… да?

– Славик, муа, дорогой! – вытягиваю губы трубочкой и посылаю ему воздушный поцелуй.

Листаю контакты в телефонной книжке.

Нахожу. Не тот, что нужен, но за неимением другого и этот пойдет. Бывший и бывший.

Время десять, почти что детское, так что…

– Оля? – слышу приглушенно-настороженное в трубке спустя три гудка.

Приосаниваюсь на стуле.

– Леша, привет, – говорю в трубку. Выходит низко и хрипло, как туберкулезник. Откашливаюсь.

– Здравствуй, Оля… – шепчет. – Что-то случилось?

Закатываю глаза. Ну почему сразу должно что-то случиться? В десять вечера, у одинокой женщины подшофе, которая сегодня встретила дьявола во плоти? Ничего! Все прекрасно!

Ну окей, мы не часто созваниваемся с бывшим мужем. Моим вторым бывшим мужем. Точнее вообще не созваниваемся. Но у нас прекрасные отношения после развода. Цивилизованные. Мы даже поздравляем друг друга по праздникам.

И да, я никогда ему вот так не звонила. И не позвонила бы, ведь хочу позвонить не ему. Но другого номера, того самого козла, у меня нет, да и день сегодня через жопу, так что хуже не будет.

Я открываю рот… и замолкаю, слыша в трубке детский плач. Такой тонкий, плюшевый. Забываю, что хотела сказать. Слушаю, как Леша что-то нашептывает. Что-то ласковое, успокаивающее и нежное. Не мне. Кому-то там. На том проводе. Семье.

Семья у него…

– Леш… – сглотнув горечь, сиплю. К глазам придурошные слезы подступают. – Почему у нас не сложилось?

Тарасов шумно выдыхает.

Молчит, а я слушаю детское кряхтение, тоненькие стоны и всхлипы, раскатывающие меня как тесто для пахлавы.

– Оля… – со вздохом говорит он.

Понятно, что мой вопрос опоздал примерно года на три, но лучше поздно, чем слишком поздно.

– Нет, скажи! – требую, промаргиваясь и приподняв немного голову, загоняя слезы обратно.

Я вышла за него замуж через два года после первого развода. Леша Тарасов. Надежный, добрый, уютный мужчина. Надежный. Наверное, именно этого я и искала после неудачного брака. Наверное, поэтому выскочила замуж так быстро. Чтобы перебить разочарование. Заглушить боль и предательство. Чтобы наивно не потерять веру в мужчин. Порядочных. Любящих. Верных.

Тарасов был старше меня на десять лет. Основательный. Уже прочно сидевший в судейском кресле. Я думала, у нас получится. Я хотела, чтобы у нас получилось! Но… мы развелись через год. Он ушел от меня бережно. Заботливо. Наготовив кучу наивкуснейших блюд, выстирав все мои вещи и оплатив счета.

– Для счастливой семьи нужны двое, – мягко произносит Леша. – У тебя был я. А у меня тебя не было…

Как это не было?

Воздух застревает в лёгких. Я выпрямляюсь. Смотрю в одну точку и не могу дышать.

Не понимаю. Я не понимаю!

В те годы я действительно много работала. Помню, пропадала в командировках, наращивала адвокатские зубы, я старалась быть лучшей в своем деле, так о чем он? Ему не хватало внимания? Секса? Чего?

– Леш…

– Ты меня не любила, Оль.

– Я любила… – пытаюсь возразить.

– Но не меня… – перебивает Тарасов. – Не меня.

– Леша…

– Оля…

В трубке снова детский плач.

Леша взволнованно дышит, пока изнутри меня разматывает как центрифугу.

– Извини, мне надо идти… – мечется Леша, – давай я…

– Кто у тебя? – перебив, спрашиваю бесцветно.

– Дочка.

Закрываю глаза, позволяя скатиться слезе.

– Спокойно ночи. – Отключаюсь.

Кладу телефон рядом с фужером.

Паршиво. Господи, как же паршиво.

Закрываю ладонями лицо и беззвучно реву в них.

Глава 5.

Ольга

– … я, блин, будто не в отпуск приехал, а в командировку! – орет в трубку Айматов. Он сказал, что в Пунта-Кане сейчас три ночи, и с учетом одиннадцатичасового перелета Дамир страшно активен. Чего не скажешь обо мне. В Москве десять утра, и если бы не звонок друга, я бы провалялась в постели до обеда, не меньше. – Оль, я, по-твоему, похож на человека, который готов распрощаться с собственными яйцами? Будто я дебил и не знаю, какой Ольга Валерьевна может быть в гневе.

Морщусь. Голос Айматова резонирует в ушах и отдается пульсирующей тупой болью в голове. Ничего нового, просто закономерный результат вчерашнего незапланированного реквиема по бывшим. Я, конечно, понимаю, какая шлея мне под хвост попала, но чтобы напиваться из-за Баровски… Подобную дичь я провернула однажды – после того, как ушла от него семь лет назад. Пять минут гордилась, полдня ревела, три дня в запое.

Ладно, зато, как только вернулась в свой номер, отрубилась сходу. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

– Я не знаю, Дамир, – отвечаю вяло. – Но согласись, это выглядит, как минимум, подозрительно.

– Мать твою! – снова орет Айматов. Не выдерживаю и отвожу трубку от уха.

– Дамир! – на заднем фоне шикает на него жена.

– Можешь не орать? – поддерживаю ее.

Грузный длинный выдох в трубке.

– Оля, я еще раз повторяю, – продолжает Айматов, слегка сбавив обороты, – я понятия не имел, что муж этой блогерши – твой бывший ушлепок. Да я даже про эту блогершу ничего не знал! – снова повышает голос. – Я тупо не заморачивался, потому что заведомо знал, что не возьмусь за это дело. Я сразу позвонил тебе. Вспомни, милая…

Ага… мне по комнате глазами водить тяжко, не то, что мозгами ворочать.

Но звучит убедительно, да. За девять лет нашей дружбы Дамир Айматов меня ни разу не подставил, и подложить свинью в лице Баровски – не в его духе. Смысл? Какие ему с этого плюшки?

– Значит, это подлое стечение обстоятельств, – зевнув, резюмирую сухо.

Я даже порадоваться по-человечески не могу, что мой друг не причастен к этой истории. Мне дурно. Сушит во рту и глаза слипаются. Еще этот неуютный полумрак в номере. И прохлада такая же неуютная. Сырая.

– Оль?

– М?

– Прости. Клянусь, я не знал. Если бы знал и не этот отпуск, хрен бы я это дело тебе отдал, – сообщает Дамирчик. – Я бы поимел этого ублюдка на индивидуальных тарифах. С почестями и по достоинству.

Растягиваю губы в улыбке, представив умоляющего помиловать Баровски в коленно-локтевой позе. А хорошо, да!

– Мне нравится, – довольно отзываюсь.

– Понимаю, – верит мне Дамчик. – А вот ты, моя дорогая, поспешила. Ты какого рожна вчера позвонила агенту? – вдруг наезжает Айматов.

Резко принимаю сидячее положение.

Вчера, как только приехала в отель, сразу отзвонилась Звягину и сообщила, чтобы на меня в деле Князевой не рассчитывали. Извинилась, разумеется, пожелала удачи. А как иначе?

– В смысле? – возмущенно интересуюсь у друга. – А почему я не должна была этого делать?

– Оля! Я как вай-фай поймал, на меня шквал звонков обрушился, – вскипает Айматов. – Я стоял в холле отеля и выслушивал дерьмо в свой адрес о том, что рекомендованный мною адвокат просто тупо слился. Чанчикова, какого черта?

С каждым словом Дамира моя челюсть опадает все ниже и ниже.

Вскакиваю с постели. Славливаю легкое головокружение, но забиваю на этот пустяк, ведь негодование лезет из всевозможных щелей.

– Какого черта? – раздражённо переспрашиваю я. – А ты не обнаглел, Дамирчик? Не в курсе, кому и что ты там обещал, меня это не волнует. Я не собираюсь вести это дело, и ты, как никто другой, обязан понимать почему.

– Я понимаю. Но, Оль, и ты меня пойми. За эту блогершу жопу рвет очень влиятельный человек…

– Да мне плевать, кто за нее жопу рвет. Я не собираюсь надрывать свою, потому что… – замолкаю, подбирая правильные слова, – потому что мне неприятно, Дам! И неэтично, – добавляю с жалким отчаянием.

– Оль, о какой этике ты сейчас говоришь?! Не беси!

– Адвокатской, Айматов! Адвокатской! Тебе ли не знать! – фыркаю я.

– В задницу ее. Мы сейчас говорим о репутации. А с ней придется распрощаться, если мы не обеспечим блогерше развод в кратчайшие сроки.

– Не мы, а ты!

– Окей, я. Договорились. Пусть я, – сдается Айматов. – Две недели, Оль. Меня не будет две недели, а потом я вернусь и заберу эту блогершу. Просто начни это дело. Через неделю первый суд. Подготовишь документы, посмотришь, где-че можно обойти, а я приеду и доведу до конца.

Супер.

Класс.

Потрясающе.

– Нет! – решительно заявляю одновременно со стуком в дверь.

Резко оборачиваюсь.

В дверь снова стучат, и на этот раз требовательно и… будто бы нагло.

Да что там такое? Всеобщая эвакуация? Горим?

– Разве у тебя нет желания навтыкать Баровски? – продолжает уламывать меня Дам, пока я, зажав телефон между ухом и плечом, затягиваю потуже пояс на талии. – Просто подготовь мне его…

Направляюсь к двери, волоча за собой подол длинного отельного халата.

Рывком и со злостью дергаю на себя дверь.

Мои глаза распахиваются, голос Дамира становится вакуумным, как и смысл его слов, потому что все мои рецепторы и функции забивают аромат уже знакомого парфюма, свежесваренного кофе и взгляд пронзительных глаз из-под белой бейсболки.

– Не помню, какой ты любишь. Взял американо с ядом саламандры, – припав плечом к дверному откосу, Дмитрий Баровски протягивает мне стаканчик с кофе. – Держи. Доброе утро! – улыбается гаденько.

Какого… здесь происходит?

– Что… – только и удается выдавить из себя вместо «что ты здесь делаешь?».

– Я говорю, отымею его со всей адвокатской предвзятостью… – уточняет Дамир, вероятно расценив, что мой невнятный вяк адресован ему.

Скинув секундный дурман, поднимаю руку и ладонью прикрываю динамик.

Баровски хватает ума понять, что я разговариваю по телефону, и, кивнув с позволением, мол – «продолжай, я подожду», толкает дверь и бесцеремонно входит в мой номер. Даже не потрудившись разуться.

Поперхнувшись такой возмутительной наглостью, закрываю дверь и чешу за ним.

Останавливаюсь в арочном проеме, глядя на широкую спину.

– … обеспечь ему «предварительные ласки», об остальном позабочусь я… – распинается Айматов.

Предварительные ласки?

Кровь ударяет по моим щекам, и, к счастью, Баровски этого не видит, шаря глазами по моей комнате. Обнаружив стол, ставит на него «мой стаканчик с кофе», а следом вальяжно пристраивает свою спортивную задницу.

– … с тебя прелюдия, с меня качественный «трах», – заявляет Айматов не в том смысле, по которому вспыхивает мое лицо.

Баровски делает глоток. Смотрит на меня поверх своего стакана с фирменным прищуром. В нем вызов. И я, как собака Павлова, на рефлексах реагирую на него. Подняв подбородок и не разрывая зрительного контакта с Димой, говорю в трубку:

– Окей. Две недели.

– Не понял… – теряется друг.

– Я согласна.

Глава 6.

Ольга

Эмоции – враги для хорошего адвоката.