Был у меня в универе один препод, самодур редкостный, но мне запомнилась однажды оброненная им фраза – «как только начинаешь испытывать хоть какие-то чувства, ты в одночасье перестаешь быть адвокатом и превращаешься в обычного человека».

В те годы учебы в магистратуре я точно знала, что хочу быть адвокатом, но определиться с областью права мне «великодушно», буквально с оглушительного пинка помог бывший муж…

Я не привередничаю в делах и никогда не возьмусь за то или иное только потому, что симпатизирую вот этой обманутой женщине, или потому, что хочу наказать изменщика-мужа. Я просто делаю свою работу, за которую мне хорошо платят. С бесстрастным к ней отношением и холодной головой.

Слукавлю, если не скажу, что в первый год адвокатской практики у меня не было желания уложить на лопатки всех мудаков, обманувших своих женщин. Отголоски собственного развода давали о себе знать, и я в течение нескольких лет сводила счеты с бывшим, представляя интересы исключительно обиженных жен.

А потом… я настолько очерствела, что мне стало плевать, кому я буду помогать отсуживать всё совместно нажитое имущество.

И вот сейчас, свернув разговор с Дамиром, я списываю свое решение оставаться в деле на похмельный дурман, а не желание конфронтировать с бывшим мужем.

Я знаю, что уже через несколько часов мой запал схлопнется под тяжестью логики, и я фатально пожалею о своем поступке, но слово, как говорится, не воробей… да и этот наглый прищур на свежем, выспавшемся лице, по-мужски небрежно выставленные в проход между столом и кроватью длинные ноги и самодовольная ухмылочка раздражают до пены из рта.

Зажав телефон в ладони, складываю руки на груди. Моя поза закрытая, и я демонстрирую ее с вопиющей показушностью, всем своим видом показывая, как я «счастлива» видеть Баровски.

– Что ты здесь забыл? – спрашиваю, не пряча эмоций.

Дима не торопится отвечать. Размеренно, нарочито медленно подносит стакан к губам и также неторопливо делает глоток кофе.

Издевается.

Но я стоически жду, транслируя адскую выдержку, хоть и захлебываюсь дьявольским желанием вонзиться когтями в эту самодовольную физиономию, а потом вытолкать эти спортивные габариты за дверь.

Сделав глоток, Баровски убирает руку со стаканчиком от лица и предоставляет возможность «полюбоваться» его наглой улыбочкой, с которой, приподняв брови, он неторопливо и словно оценивающе проходится по мне с ног… и зависает на груди.

Опускаю лицо, замечая, как ворот халата беспардонно разъехался. Эта часть обнаженной кожи груди молниеносно «краснеет», и я дергано поправляю воротник, запахиваясь чуть ли не до подбородка.

Мерзавец.

На мерзкой физиономии расцветает довольная ухмылка, и мое желание стереть ее с лица этого придурка зашкаливающее.

– Забыл спросить, как у тебя дела… – подает он голос с мелодичной интонацией акцента с удлинёнными гласными. – Ты вчера так поспешно убежала, – Баровски оборачивается и подхватывает предназначенный для меня стаканчик с кофе. – Держи. Вижу, ты нуждаешься… – протягивает его мне.

Зло взвиваюсь. Нуждаюсь? Я? Да кем он себя возомнил? Всевидящем оком?

Понимаю, что это моя проблема – увидеть в его словах второе дно, но… это же надо?!

Видит он!

Слишком много уже успел разглядеть, а еще даже сутки не прошли с нашей встречи. Это и бесит. В крови еще промилле, но осознаю трезво – преимущество у него, а ведь адвокат среди нас – я.

Капризно не двигаюсь с места.

Пусть засунет заботушку себе в одно место.

Но когда Баровски, стянув с себя бейсболку и отправив ту на стол, выпрямляется, а я понимаю, что он собирается сделать, жалею, что сама не забрала этот чертов стаканчик.

Двух гигантских шагов бывшему мужу достаточно, чтобы оказаться рядом со мной за десятую долю секунды.

Подбородок приходиться задрать настолько, что чувствую хруст в шее.

Господи, он что, всё это время рос? Я без понятия, чем он занимался в последние семь лет, и, если плохому танцору мешает известно что, то этому… каково с таким ростом? Разумеется, если его не поперли из клуба, и он до сих пор играет.

Когда мы познакомились восемь лет назад, он был подающим надежды двадцати двухлетним футболистом. Его выкупил какой-то титулованный московский футбольный клуб, суля молодому форварду блестящую карьеру. Не знаю, все ли на данный момент с его карьерой блестяще, ведь после развода я запретила себе интересоваться его жизнью, а потом… потом я сделала ему подарок – мне просто он стал не интересен в принципе.

Баровски снова пихает мне кофе, на который смотрю выразительно недоверчиво.

– Да бро-ось… – тянет он со своим дурацким акцентом, скользящим смычком по моим натянутым нервам, – если бы я хотел тебя убить, я бы не стал травить.

Изгибаю брови.

– Да? А что бы ты сделал? – спрашиваю с каким-то доставляющим удовольствие вызовом. Будто безумно интересно узнать, как меня хотят убить.

– Придушил, – отвечает с нарочитой мягкостью. – Нежно…

Я давлюсь кислотой, вмиг заброшенной из пустого, накануне закиданного алкоголем, желудка.

Пульс оглушительно подскакивает, хоть я и понимаю, что все сказанное Баровски в мой адрес – ядовитая издевка и приветы из прошлого, но я, как и любая другая женщина, слышу то, что мне хочется… Но мне ведь не хочется? Так какого чертова хрена?

– Как мило, – со злостью выдергиваю из его лап «свой» стаканчик и, глядя ему в глаза цвета кофейных зерен, делаю большой глоток напитка, а потом показательно провожу языком по верхней губе, собирая вкус пенки… чёрного американо без сахара… Моего. Любимого. Кофе…

Слишком интимно. Слишком для бывших.

Мое безрассудное дразнящее действие и его взгляд… на моих губах.

И я не знаю, что задевает сильнее – этот взгляд или понимание, что он помнит. Помнит, какой кофе я люблю.

Зачем? Стило ли столько времени держать в голове информацию о предпочтениях женщины, у которой нет «ни морали, ни совести»?

– Какая гадость… – поморщившись, будто сглотнула не кофе, а редкостное говно, заблюриваю момент «слишком интимно» и отхожу от Баровски на добрых несколько метров. К столу, на котором ранее он просиживал задницу, и от греха подальше. Вдруг мне захочется выплеснуть содержимое стаканчика прямо в ухмыляющуюся рожу, а ведь кофе вкусный. И кислоту во рту гасит за здрасьте.

Дима разворачивается ко мне лицом, и теперь я опираюсь поясницей о край стола, а он стоит на моем месте. Эта пертурбация наших позиций хоть и сомнительна, но отчаянно дает мне шанс уравнять счет. Который, судя по проблеску восторга на лице Баровски, имеет значение лишь для меня, а его всё устраивает.

Делаю очередной глоток кофе, давая себе секунды для того, чтобы еще раз поглазеть на бывшего муженька.

Загорелая шея бесспорно подсказывает, что свой летний отпуск он провел не в Москве. Под однотонной футболкой четко прорисовывается развитая мускулатура груди и, судя по всему, времени Баровски не терял – он в отличной физической форме. С досадой приходится признать этот неутешительный факт.

На запястье бывшего мужа фитнес-браслет, а длинные ровные ноги упакованы в черные прямые джинсы. Хорош гад…

Он тоже не теряется, разглядывает меня в ответ, и я позволяю ему это действие. Я после сна, с похмелья, не накрашена, не расчёсана, не умыта, но безумно довольна собой в том, что могу позволить подобную вольность, когда рядом бывший. Пусть малодушное «если девушка красиво одета, у нее сногсшибательный макияж и от нее приятно пахнет – значит где-то рядом ее бывший» катится к черту!

– И всё же… что ты тут делаешь? – закончив осмотр, задаю вполне закономерный вопрос.

– Я же сказал – узнать, как у тебя дела, – сдержанно повторяет Баровски и приваливается плечом к стене.

– Как видишь, у меня все прекрасно, – сообщаю, раз уж ему так интересно. – Я же не развожусь, – пожав плечами, не гнушаюсь вставить ядовитую шпильку.

Дима оценивает её по достоинству. Расплывается в понимающе-принимающей улыбке.

Кажется, вот сейчас я точно уравняла счет.

– Развод – это не всегда что-то плохое. Иногда это спасение, – выдает он.

Мои брови карикатурно уползают наверх.

Ну ни хрена себе Фалес Милетский!

Желание поржать от души купирую восторженным изумлением:

– Баровски, ну надо же! И где ты познал эту истину? В мужской раздевалке после неудачного матча?

Или так удачно прилетело мячом по голове? Мне прямо зааплодировать ему захотелось – как сказал хорошо.

– Это опыт! – шаловливо подмигивает он. – Ничто так не добавляет жизненного опыта, как собственный развод. В моем случае первый, – заявляет с триумфальной наглецой в глазах и смотрит так вызывающе-кричаще, типа «чем крыть будешь?».

А я буду! Мне есть чем. Потому что этот его намек на наш с ним развод я принимаю за личное оскорбление!

Но в руках себя держу, когда прямолинейно объявляю:

– Выход там, – киваю ему за плечо в сторону, откуда явился.

Баровски лениво оборачивается, смотрит на дверь с секунду, но выметаться не торопится.

Дааа… упертость всегда была его вторым именем. Стряхни его с плеч, а он на руки полезет.

Повернувшись ко мне с невозмутимым выражением на лице, наставляет на меня свой кофейный стаканчик:

– Кстати… тебя не просто было найти, – сообщает внезапно, – я искал Ольгу с датой твоего рождения. И какого было мое удивление, когда нашел Ольгу Баровски, – делает акцент на последнем слове. – Ты не поменяла фамилию? – улыбается самодовольно.

Закатываю глаза.

– Вот только не романтизируй, ладно? И не надумывай себе ничего. Мне было просто лень менять документы. И к тому же, было бы глупо избавляться от известной фамилии бывшего мужа-футболиста, – растягиваю губы в фальшивой улыбке.

Кажется, мой ответ снова удовлетворяет Баровски.

– Ну конечно! – улыбается он. – И пригодилась?

– Твоя фамилия? – уточняю. Получив утвердительный кивок, сообщаю: – Конечно.

– И как же? В магазине тебе бесплатно «продают» пиво и сухарики? —предполагает он, намекая на набор диванного футбольного болельщика.

– Нет. В аптеке – мышьяк, а в оружейном – огнестрельное, – парирую, с трудом удерживая губы на месте, чтобы не расхохотаться, потому что Баровски уже ржет в голосину и не парится.

Это такой идиотизм. Чистой воды детский сад – то, чем мы занимаемся. Тридцатилетние идиоты, дергающие друг друга за косички.

Я взрослая, самодостаточная женщина, профессионал свое дела, опытный адвокат, умеющий в десяти заповедях найти тринадцать лазеек, стою тут с этим зарвавшимся верзилой и разбрасываюсь глупыми шуточками… Это как вообще? Нормально?

Кстати, да. Шутки в сторону.

– Между прочим, я собираюсь применить это оружие… – предупреждаю, приняв серьёзный вид. Баровски скрещивает ноги в щиколотках, давая понять, что весь внимание, но выражение его лица подсказывает – он все еще навеселе. И тогда я решаю пустить первую пулю: – я буду представлять интересы Алины в суде в качестве ее адвоката.

Сюрпри-из…! Не всё же ему довольствоваться выражением моего лица от внезапно сваленных «сюрпризов». Я тоже хочу, и эффект не заставляет себя долго ждать. Что-то меняется в Диме. В его расслабленной позе, перерастающей в напряжённую. В лице, с которого стекает привычная наглеца.

Не ожидал?

Не ожидал…

А что он хотел? Что, поджав хвост, я стремглав схлопнусь и дам ему лишний раз потешить его грандиозное эго тем, что спустя семь лет он хоть как-то на меня влияет? Нет уж, не для того я в себе стерву растила.

Но стоит признать, я сама от себя в легком шоке.

Мы сталкиваемся взглядами, и сейчас это не просто бесполезные гляделки, а зрительный бой, и я выдерживаю его упрямо, сигнализируя, что ни черта не шучу.