Недобро усмехнувшись и качнув головой, Дима опускает лицо. Смотрит вниз, на свои брендовые кроссовки с секунду, пока меня буквально трясет от распирающего желания не только увидеть, но и услышать его реакцию.

– А деньги не пахнут, да, Оль? – поднимает ко мне глаза.

Ждала реакцию? Получила? Распишись.

Ребра стягивает до боли. От этого несправедливого обвинения и обличительного упрека. От этого взгляда, полного тихого разочарования. Во мне. Как тогда. Семь лет назад. Когда смотрел в глаза «алчной суке».

Нет-нет-нет… даже не смей меня обвинять! Не смей смотреть с этим хлестким презрением, оседающим в горле кисло-горьким осадком и заставляющим снова почувствовать себя той самой «алчной лицемеркой». Вспомнить всё. Вспомнить. Всё.

К черту…

– Да, Дим, – сглотнув вязкий прогорклый комок, отвечаю. – Ничего не изменилось…

Ничего. Он всё также про деньги, а я снова о другом.

– Ничего не изменилось… – повторяет за мной каменно, глядя прямо в глаза, а потом улыбается. Криво так, словно под муками. – Снова играешь против меня?

Это тоже пуля. Только мне. Ответная, хлесткая, разрывная. Отбрасывающая на семь лет назад, где я не осталась в долгу. А сегодня это другое. Там – я любящая девчонка, от горькой обиды наделавшая кучу ошибок. Там – он ударил больно. Там – я ударила больнее.

– Я делаю свою работу. То, ради чего сюда прилетела. Князева – моя клиентка, а ты – лишь ее муж, – ни больше, ни меньше. – Но ты можешь считать иначе, – показательно равнодушно пожимаю плечами.

Мое лицо горит. Кровь в венах, кажется, тоже.

Я так сильно стараюсь выглядеть отстраненно и убедить нас обоих в непредвзятости, что нагоняю себе температуру.

Жалящий взгляд карих глаз носится по мне зигзагами. Сжигает. Забивается под кожу иголками, пока жду… сама не знаю что именно. Просто мне… больно. Оказывается, до сих пор.

– Объявляешь мне войну, Баровски? – ухмыляется бывший, глядя на меня исподлобья.

Как пафосно. Но окей.

– Предлагаю тебе сразу сдаться, – веду плечом, – Баровски.

– Звучит как вызов, – он сухо усмехается.

– Как пожелаешь.

Сталкиваемся взглядами. Дима молчит ровно секунду, пока дребезжу внутри себя как старая, полуразваленная вагонетка, а потом объявляет твёрдо:

– Я принимаю его. С тобой свяжется мой адвокат, – жестко роняет Баровски и, развернувшись, устремляется к двери, которую прикрывает за собой невыносимо бесшумно.

Три, два, свисток…

Это моя игра, и я ее выиграю. В нападении, в защите, как угодно, только на своем поле.

Глава 7.

Дмитрий

– … мы можем подать ходатайство на отвод, основываясь на личной заинтересованности Ольги Валерьевны в исходе дела и её предвзятости, – предлагает Володя. – Гнуть за нарушение норм адвокатской этики и…

– Не надо, – жестко обрубаю его.

Он прикусывает язык слету. Молчит, хоть и на его слащавой роже миллион вопросов, которые он хотел бы озвучить, если бы я разрешил.

Я молчу, а значит, не разрешаю. Уверен, в его заумной башке сейчас сбой микросхем – с хрена ли я все усложняю. Он годные вещи предлагает, а я палки в колеса.

Молчу, значит так надо. А зачем – я еще сам не решил.

Лебедев косится на меня исподлобья, всматривается. Ищет признаки деменции?

Может, и найдет, я уже ни в чем не уверен. Три дня жестко дрейфую. Несет меня от берега к берегу. С того момента, как Володя назвал имя-отчество нового адвоката моей благоверной. А дальше как в тумане.

Оленька… Баровски.

Усмехаюсь про себя, но Лебедеву с каменной рожей поясняю:

– Без разницы, кто за Алину будет впрягаться, – стараюсь звучать убедительно, поскольку мне глубоко не насрать, и если уж обвинять кого-то в личном интересе, то только меня. С личным интересом я тоже пока не разобрался. Для чего, зачем. Просто так хочется. – Скорее бы покончить с этим дерьмом…

Под дерьмом я подразумеваю развод. От него также попахивает. Да и сезон у меня через две недели. Некогда потом будет во всем этом вариться.

– Я понял, – отзывается мой юрист. – Тогда работаем в штатном режиме?

– Ага, – отвечаю, морщась. Вытянув вперед левую ногу, растираю колено. Ноет, собака. Четыре года назад мне его штопали, но, судя по всему, мениск снова мозги делает. – Володь, и соглашение о неразглашении подготовь, – поднимаю к нему лицо, – как для Алины делали, – уточняю.

Стоя у окна отельного номера, в котором третий месяц живу, Лебедев смотрит на меня и улыбается. Непрошибаемый, блин. Всегда в одном расположении духа. Я, когда с ним познакомился, некоторое время считал, что у него лицевой нерв защемило, по итогу оказалось он просто сам по себе такой. Типа дружелюбный. Без понятия может, оно и нормально в его деле – выглядеть дуриком, просто у меня практически каждый день перед глазами двадцать два мужика с напряженными рожами, поэтому мне странно, а так парень толковый. Фриковатый снаружи, но в целом меня в нём всё устраивает.

– Для Баровски Ольги Валерьевны?

Ага, блин, для пани Баровски.

– Для нее, – подтверждаю.

– Согласно кодексу профессиональной этики законодательно адвокатская тайна…

– Володь… – пресекаю душнилу.

Я знаю, что такое адвокатская тайна, знаю, что за ее утечку адвокат несет ответственность, но я не уверен, что Олюшка Валерьевна о ней когда-либо слышала.

– Сделаю, – лаконично рапортует Володя. За это его уважаю – всё строго по делу. Никаких лишних телодвижений. В душу не лезет. Нормальный у нас коннект. Я с ним полной грудью вздохнул – сам решаю когда и сколько раз мне помочиться сходить. Он третий год со мной работает, надеюсь, продолжим в том же духе.

Больше никаких агентов. Нахер… Я уже серьезно поднялся: от сперматозоида до капитана команды, могу себе позволить принимать решения самостоятельно.

Провожаю Лебедева спустя пятнадцать минут. Прошу его связаться с Олей и договориться о встрече с последующим предоставлением мне координат «где и когда».

Закрываю за Володей дверь.

Прихрамывая, волочусь на кухню. Нисколько сейчас от колена, сколько от каменных мышц. Икроножная вибрирует. Даже пружинит. Каждая связка в ногах натянута до предела.

Сегодня Коппола стегал нас на предсезонной тренировке как паршивых овец.

За дело, так что без претензий.

После того, как обосрались на товарищеском матче с командой, вышедшей из второго эшелона лиги, я тоже своим парням лещей наподдал. Хотя и с меня вчера тоже было толку мало. И если мужикам можно свалить на лето, то моя причина слишком противоречивая. Олюшка, блин, Баровски. С утра успевшая перебаламутить во мне всё, что можно. Поднять на поверхности то, что, казалось, уже забыто и прочно осело на дно. Но говно же не тонет. И у меня оно всплыло сразу, как только увидел: чувство вины, перемеженное с желанием придушить, обида, присовокупленная к разочарованию. Обида… Тут смешно. Взрослый мужик, а всё туда же. На обиженных куй кладут, но меня, судя по всему, это мало волнует.

Примчался вчера утром как придурок. И опять же – на черта, зачем? Связи подключил, нашел в какой гостинице она остановилась. Просто узнать – как дела? Просто еще раз полюбоваться, пока не успела сбежать, как семь лет назад? Может, и так, я ж говорю, шатает меня от берега к берегу.

По итогу, парни с Балтики, доселе не игравшие в вышке, раскатали нас со счетом три-ноль, как сопляков. Диво, мать твою, дивное. Так что тренер Каппола не без причины с нами жестил. Да и без проигрыша он у нас психованный. Чистокровный итальянец. Он с нами четвертый год нянчится, но русский так и не осилил. Зато русским матом овладел за три дня. В принципе, нам с парнями этого достаточно. Кратко, ёмко, по делу.

Прохрустев шеей, осматриваюсь. Где-то бросил мазь для колена, а где – не найду.

Номер у меня понтовый. Апартаменты. С собственной кухней. Я готовить люблю, но за последнее нездоровое время делал это от силы пару раз.

Я, как с квартиры, где мы жили с Алиной, со шмотками съехал, сразу в отель переместился. Думал, на недельку, а вышло, что вышло. Хату снимать смысла нет. В конце августа начнется сезон, по большой части обитать я буду на тренировочной базе и в гостиницах на выездных матчах.

Не найдя мазь, беру бутылку с водой. Ржу. Это как в анекдоте про двух эстонцев с похмелья. Просыпаются, у обоих башки с бодуна гудят, во рту сушняк. Один другому говорит: «Возьми деньги, сходи воды купи». Тот уходит. Через полчаса возвращается и говорит: «Воды не было, я тебе печеньки купил».

Так и я.

Забуриваю в гостиную.

Маятно. Тут посидел, там посидел. Так и дрейфую. Три дня места себе не нахожу.

Заваливаюсь на диван. Врубаю «Матч». Смотрю в плазму, а вижу её.

Оленька… Баровски. С глазами чистыми-чистыми, а в руке за спиной нож…

Глава 8.

Ольга

Ничего.

Пусто.

И ведь даже не удивительно, что в интернете нет ни слова о разводе известного футболиста и модели, а все равно бесит.

Принципы неискоренимы, да, господин Баровски? По-прежнему слишком конфиденциально, слишком спрятано… до маниакальной степени!

Раздраженно захлопываю ноутбук и отпихиваю его от себя. Вместо него подтягиваю большую пачку чипсов, предусмотрительно прихваченную в супермаркете за углом отеля. Когда я жую, мне лучше думается. А подумать есть над чем.

Забравшись в постель, подтягиваю к груди колени и снова погружаюсь в содержание брачного договора, копию которого мне предоставил Звягин.

Вчера я встречалась с ним, и мы заключили юрсоглашение. У меня до последнего рука не поднималась подписывать, но, вспомнив, с каким презрением на меня смотрел Баровски перед побегом из номера, всё встало на свои места, и я чиркнула подпись. Звягину же было до лампочки, с кем, где и что заключать. Он выглядел так, будто внизу его ожидал личный джет на Бали, а я тут приперлась со своими проблемами.

Звягин пихнул мне документы, оставшиеся от прошлого юриста, у которого вести дальше процесс не хватало компетенции, и сделал мне ручкой. Я даже не успела ни о чем его расспросить. А вопросов много. И прежде всего их желательно, да и по факту, получить от самой Алины, но у меня блок. Я малодушно оттягиваю момент, чтобы позвонить Князевой. Не думаю, что в мире найдется большое количество женщин, которых трахал один и тот же мужик, готовых вот так запросто завязать разговор. Кого угодно можно обманывать в беспристрастности, но только не себя. Адвокат – человек без эмоций и чувств, это всё понятно. Но когда ситуация такая щекотливая, сложно оставаться бесстрастным. Это как раз то, о чем я талдычила Айматову. Мне неприятно. А позавчера оказалось, что еще и больно расчехлять свои старые чемоданы и копаться в чужих.

«Но ты же профессионал!» – скажет Айматов. Профессионал, да. А еще женщина. А это всегда противоречиво.

Алина тоже не торопится со мной связаться. Закрадывается впечатление, будто она чувствует то же самое. С другой стороны, может, я слишком её идеализирую, ведь, кроме приятной внешности, я о ней толком ничего не знаю. Ее соц-сети – сплошной карнавал. Модные показы, шмотки, бьюти-тусовки, макияжи, распаковки, реклама и прочее. В общем, всё то, что свойственно модели и блогеру и ни одной фотки с мужем. Так что приходится довольствоваться той информацией, которую имею. А имею, на первый взгляд, не так уж и мало. Предыдущий юрист, к моему счастью, смотрел в правильном направлении и подготовил часть необходимых документов, а оставшуюся часть я заказала сама.

Сунув ладонь в пакет с чипсами, загребаю приличную пригоршню и сую в рот. Сажусь по-турецки.

Смотрю на свои пометки на полях копии контракта.

Они были в браке два года. Два. На полтора года больше, чем мы. Это что-то значит? Да. Значит, с ней ему было лучше. Настолько, что не возникло желания через полгода праздновать успешный исход матча между ног у какой-то футбольной фанатки.