И вот что ему сказать? Я настолько обескуражена, что теряю дар речи. Его неповторимой наглостью, напористостью, необузданной самоуверенностью и необъятным самодовольством! Тем не менее его слова «я у тебя лучший» прозвучали настолько основательно, настолько по-мужски убедительно, что даже оспаривать их не хочется. Просто принять и поверить. Я даже не могу вспомнить, когда знакомящиеся со мной парни были настолько упёрты.

– Чокнутый, – вздыхаю. – Ты же не сдашься? – спрашиваю с какой-то глупой противоречащей себе надеждой, что не сделает этого.

Футболист с озорной, ребяческой улыбкой качает головой, и теперь уже сдаюсь я. Мои плечи сбрасывают напряжение, и, заметив это, незнакомец убирает с них руки.

– И что будем делать? – интересуюсь с шутливой провокацией.

А что? Для чего все эти телодвижения? Я готова впечатляться, камон!

– Целоваться? – не унимается футболист, и я не знаю, рассмеяться ли в лицо этой настойчивости или… а к черту!

– Но мы ведь даже не знакомы, – выгибаю бровь.

– Я Дима, – сразу решает проблему.

Желание рассмеяться сдерживаю изо всех сил, но хохоток все равно вырывается из моего рта.

– Дима? – изумленно переспрашиваю, не переставая широко улыбаться. – Ты не похож на Диму.

Кто угодно, но только не Дима. Ну какой он Дима?

А футболист хмурится.

– Не похож на Диму? – наклоняет голову вбок, не разделяя моего вспыхнувшего веселья.

– Ну тебе не идет это имя, – поясняю. – Вместе с акцентом ты скорее похож на какого-нибудь Дэмиуша или Димаша…

– Занятно, – задумывается он. – Мой отец поляк, а мать русская. Это она так меня назвала.

Я киваю, согласно принимая сей факт, ибо с мамой не спорят.

– Значит, ты из Польши?

– Из города Кра-а-коув, – кивнув, Дима манерно растягивает гласные, вынуждая меня улыбнуться.

– Ты очень хорошо говоришь по-русски.

– Моя мать русская, – напоминает, не сводя с меня глаз, отчего мое лицо постоянно пылает. – Теперь целуемся?

Ну что ж такое?!

– А мое имя ты не хочешь узнать?

– Оно мне в любом случае понравится. Так что пусть будет сюрпризом, – озорно подмигивает, – в Загсе.

Я не успеваю то ли возмутиться, то ли восхититься потому, что вздрагиваю от разрушающей этот момент трели.

– Извини, – произносит мой футболист, когда лезет в карман за телефоном. Играя желваками, он делает это так, словно его заставляют. Долго смотрит в экран на имя звонящего, и я мельком успеваю заметить фамилию – Аверин.

Что-то неуловимо в Диме меняется: в его лице, с которого исчезает уже знакомая расслабленная наглеца, в позе, сочащейся высоковольтным напряжением.

Раздраженно чертыхнувшись, Дима сбрасывает звонок, и я не ожидаю, как, притянув меня за талию, его губы захватывают мои.

Я закрываю глаза, полностью отдаваясь ощущениям и зная, что сегодняшняя сигарета была и будет последней в моей жизни.

Глава 10.

Ольга

Наше время

Стоя в холле отеля, пытаюсь вызвать такси. За панорамными окнами ливень образовал непроглядную стену, вероятно, по этой причине мне один за другим отказывают в заказе машины.

В очередной безрезультативный раз обновляю Приложение, и, глядя, на сколько возросла стоимость поездки по сравнению с тем, что было минуту назад, у меня дергается глаз. Не удивительно, ведь даже Шанхайская фондовая биржа могла бы позавидовать такому астрономическому росту. Однако я злорадно посмеиваюсь внутри себя по двум причинам. Во-первых, я непременно заложу в сумму гонорара затраты умноженные на два. А, во-вторых, я крупно опаздываю. Эта моя маленькая месть Лебедеву. Как ни в чем не бывало он написал мне сегодня в обед сообщение, привычно нафаршировав их дурацкими смайлами, и предложил встретиться.

Я приняла его предложение, потому что у меня миллион вопросов, ответы на которые надеюсь заполучить у него, поэтому стратегия – обнять и накормить остается в силе.

Моя шелковая молочная блузка под удлинённым классическим пиджаком успевает прилипнуть к спине и животу прежде, чем Приложение оповещает о подъезжающей через семь минут машине. А через полтора часа такси останавливается прямо под запрещающим знаком у стеклянного офисного здания, в котором была четыре дня назад.

Щелкающий звук включенной аварийки очень настойчиво намекает, что мне пора выметаться.

До центрального входа – метров пятьдесят, но они кажутся непреодолимыми. Дождь за окном хлещет так, будто погода и правда слетела с катушек.

Благодарю водителя и, забрав с сиденья великодушно предложенный отелем зонт, с внутренним визгом выскакиваю наружу. В ту же секунду кожу обсыпает мурашками. Сжимаюсь как молекула газа, когда под полы пиджака пробирается пронизывающий до костей ветер.

В задницу! Этот дождь, этот город! И Айматова с Баровски туда же.

Каблуки моих туфель утопают в лужах, пока, тесно прижав к себе сумку, бегу к центральному входу. Ветер выдергивает из моей ладони зонт. Я готова проиграть за него битву и позволить утащить ветру, ведь пользы никакой – я промокла насквозь.

К черту! Наплевав на всё, даже не стараюсь перепрыгивать через океаны луж, а прямо по ним гребу до гигантских вращающихся стеклянных дверей, в которые влетаю одновременно с двумя мужчинами в деловых костюмах.

Тепло помещения запускает новую волну мурашек по моей влажной коже.

Собираю зонт и отхожу в сторону от выхода, осматриваясь по сторонам. В холле дорого-богато и очень светло за счет подсветки и множества экранов, транслирующих рекламные ролики.

С меня стекают ручьи. В моих туфлях вода. Желание извлечь ее оттуда огромное, и, когда замечаю указатель WC, несусь туда на максималках.

В женском туалете, к счастью, я одна. По крайней мере все раковины свободны, и первым делом я с полминуты грею ледяные руки под теплой водой.

Зрелище в зеркале не утешительное – я выгляжу как мокрая мышь.

Прикинув, что пять минут относительно моего сорокаминутного опоздания ничего не решат, выдергиваю из диспенсера бумажные полотенца и быстро протираю лицо, этими же салфетками обтираю сумку, в которую не забыла закинуть оставленную в моем номере бейсболку Баровски. Вручу ее Лебедеву, пусть делает с ней, что хочет, а я и так за прошлые два дня с ней намучалась, не зная, куда присунуть, чтобы не напоминала о ненавистном хозяине.

Волосы свисают соплями, и, пока никого нет, сую голову под сушилку для рук. То же самое проделываю с туфлями.

Когда удается привести себя в относительно божеский вид, посылаю своему отражению в зеркале кривую улыбку и выскакиваю за дверь.

В приемной офиса Лебедева секретарша узнает меня с первого взгляда, и это позитивный знак того, что с моим внешним видом удалось договориться, но сегодня меня никто не встречает. Следуя инструкциям недовольной женщины, направляюсь в тот же кабинет, где в прошлый раз проходила наша недовстреча с ВэВэ.

Делаю несколько предупреждающих стуков в дверь, после чего толкаю ту от себя.

Зайдя внутрь, я проживаю дежавю – прищур карих глаз впивается мне в лицо, сердце заходится в каком-то совершенно ненормальном ритме, дыхание проседает, и это всё со мной уже было, но лишь с той разницей, что задница бывшего мужа сегодня пристроена на стул, а не подпирает подоконник.

– Опаздываете, Ольга Валерьевна. – Вальяжно вытянув километровые ноги, выглядывающие из-под стола, Баровски фальшиво приветливо улыбается, купаясь в лучах самодовольства от произведенного эффекта своего неожиданного присутствия.

Закатываю глаза и тяжко вздыхаю. Наученная опытом, больше не задаю вопросов касательно его нахождения здесь, потому что заведомо знаю, что ничего вразумительного не получу, но не отказываю себе в удовольствии кольнуть бывшего жалящим взглядом, давая понять всё, что думаю. А думаю до черта чего, но говорю лаконично:

– Не опаздываю, а задерживаюсь. – Подхожу к свободному стулу и бросаю на него сумку. – А где Лебедев? – подняв глаза, спрашиваю у Баровски.

Я звучу ровно и устойчиво, пытаясь показать тотальный контроль над ситуацией и на то, что присутствие бывшего мужа ни коем образом не пошатнуло мой профессионализм.

Не сводя с меня глаз, Баровски отвечает не без иронии в голосе:

– Отошел.

Очень надеюсь, что в мир иной. А если нет, то всеми силами постараюсь показать ему дорогу в ад, ведь вести себя в который раз настолько неэтично – позор ему как адвокату.

Ничего не ответив, снимаю мокрый пиджак и вешаю на спинку стула. Тепло помещения контрастирует с влажным шелком блузки и запускает по телу мелкую дрожь вперемешку с острыми мурашками, пока устраиваю зонт в угол кабинета, чтобы просох.

Я передвигаюсь по кабинету с омерзительным скрипучим звуком, который издают мои босые ступни, соприкасаясь с мокрой стелькой.

– Это у тебя так зубы скрипят от радости встречи? – не без сарказма комментирует Баровски.

Ну разумеется нужно ляпнуть какую-нибудь чушь. Он бы не был собой, если бы промолчал.

Дурак.

Я игнорирую, стараясь абстрагироваться от него и посвятить все свое внимание раскладке на столе документов, блокнота и ручки. Делать это сложно, потому что знаю – он здесь, и он смотрит. Это страшно нервирует.

Слегка потянув вверх штанины прилипших к заднице брюк, сажусь за стол напротив Баровски. Это тоже нервирует, и я стараюсь на него не смотреть, делая вид, будто он воздух, что сложно. Просто очень. Ведь он, намеренно или нет, не прячет свой взгляд от меня.

– Как дела? – произносит довольно тихо.

Мне приходится посмотреть на него.

Изобразив на лице кислую улыбку, сообщаю:

– Прекрасно. А когда я «раздену» тебя до трусов, будет еще лучше.

– Хочешь раздеть меня до трусов? – с озорной насмешкой изгибает брови и откидывается на спину стула.

В лицо словно бросили горсть отрезвляющего студеного льда, когда осознаю, какую двусмысленную глупость сказала.

Лицо горит чилийским перцем, но я старательно его держу, когда фыркаю:

– Твои шутки за семьдесят попахивают нафталином.

– Тем не менее ты уже несколько раз повторила, что желаешь оставить меня без трусов.

– Я сказала – «раздеть до трусов. «Остаться без них» – полностью твоя инициатива, – отбиваю, вынуждая поганца широко улыбнуться, демонстрируя малышей-ямочек на щеках.

Уверена, ответная колкость не заставила бы себя долго ждать, если бы за спиной не распахнулась дверь и бодрое приветствие Лебедева не переключило бы наше внимание.

– Ольга Валерьевна, рад встречи! – светится ВэВэ, пока, прикрыв за собой дверь, следует к столу, за которым сидим я и Баровски.

Повернув голову и глядя на сияющий лик Лебедева, я понимаю, что снова поторопилась с выводами касаемо «обнять и накормить». В данный момент желание только одно – хорошенько поставить его на место и сбить светящийся нимб с его головы, с чем и говорю:

– Взаимно, Владимир Владимирович, – вымучиваю из себя приветливую улыбку, – однако я попрошу вас впредь приходить на подобного рода встречи лично. Не заставляйте меня сомневаться в вашей компетенции, – доношу с той же улыбкой и слышу в ответ приглушенный смешок. Со стороны Баровски.

Резко поворачиваю к нему голову и, строго нахмурившись, награждаю взглядом – «а тебя вообще никто не спрашивал».

Сидит тут, усмехается.

Какого черта вообще притащился?

Знамо дело зачем – изводить меня своим присутствием, но я не доставлю ему такого удовольствия, пусть закатает губу.

В отличие от своего доверителя Лебедев беспристрастен. Кажется, моя отповедь его никак не задела. Даже возникает мимолетное желание поинтересоваться, каким образом он достиг такого ментального здоровья для своей психики.

С неизменной улыбкой на лице он произносит:

– Ольга Валерьевна, я прошу прощения, но законодательство не запрещает присутствие…

– Не запрещает, – забив на нормы приличия и привила ведения медиации, перебиваю его. Моя менталочка, очевидно, сбоит. – Но давайте заранее предупреждать об этом друг друга, – смотрю в лицо Лебедева, пока тот присаживается за стол.

Идиот какой-то. Он вообще, что ли, не в теме ведения переговоров? Без группы поддержки никак?