Троица смотрела на них с любопытством и осторожностью. Генри заметил разницу между ними и Степаном. Суровая жизнь и испытания сделали внешность одного из лидеров сопротивления грубой. По сравнению с новенькими он казался словно вырубленным топором из дуба: твердый взгляд, крепкие руки и суровое лицо, казавшееся на ощупь деревянным. Парни, желающие пополнить ряды сопротивления, были похожи на молочных поросят. Генри знал, что некоторое время назад сам выглядел как они. Впрочем, один из новеньких, Леон из Дримланда, города-мечты, немного отличался от остальных двух. Его взгляд был увереннее и цепче. Он напомнил ему Полину, увиденную им в первый раз, на яхте. Тогда она была напугана, но ее взгляд все равно был цепким, как будто вычислял ситуацию. Американец Мартин и индус Раджив, кажется, интуитивно выбрали Леона лидером.

Генри заметил это и обратился именно к Леону как к старшему.

– Возьми своих бойцов – и в ближайший магазин одежды. Вы и часу не протянете на здешнем морозе.

– А мы ж… мы не на технике разве? – удивился Раджив.

Его товарищи тоже посмотрели вопросительно на Генри и Степана.

– На технике, разумеется, но не на такой, как вам хочется. Мы будем ждать вас на стоянке. У вас один час.

Степан и Генри поднялись и пошли. Новобранцы изумленно смотрели им в спину. Леон первым пришел в себя и вывел их из ступора.

– Пойдемте, сделаем, что они просят.

Парни уложились в отведенное время. Конвертоплан взмыл в воздух и вскоре сел на территории летнего лагеря. В горах начинались сумерки.

– Засветло не успеем, – понял Генри.

– А я не огорчаюсь. Меня этот яркий снег достал, у меня уже снежная слепота. Пятна яркие везде мерещатся. По мне, со светом лучше ехать, чем днем, – поделился Степан.

Новобранцы стояли в стороне и испуганно пялились на чудной автомобиль, громко работающий на вонючем топливе. Без прогрева мотора он отказывался нормально ехать: чихал, терял мощность и тратил бензин в астрономических количествах. Стрелка указателя температуры поднялась до рабочего положения. Окна стали отогреваться теплым воздухом. Через несколько минут Степан пригласил всех в салон.

– Карета подана, господа. Занимайте места согласно купленным билетам.

Новобранцы заняли задний диван, плотно прижавшись друг к другу. Они еще не знали, сколько времени им трястись в холодной кабине по почти невидимой горной дороге. Машина запрыгала на ухабах, надрывно ревя старым мотором.

– С полной загрузкой задок увереннее цепляет, – обрадовался Иван. – Да и следы наши хорошо видно. Назад домчим быстрее! – обрадовал он всех, и Генри в том числе.

Они ехали молча. Генри смотрел на дорогу, как штурман, чтобы вовремя увидеть те же камни, на которые они налетели по дороге в лагерь. Стемнело, и свет фар четко очерчивал старую колею. Параллельно мысли текли своим чередом. Он думал о новичках, о том, что они оставили свои семьи ради сопротивления, думал об уместности такого размена. Генри вспомнил, что у Леона осталась молодая жена. Он обернулся спросить:

– Леон, а ты не думал взять… – Генри готов был поклясться, что Леон дернулся, когда он обратился к нему, – жену с собой?

Генри договорил вопрос без заминки, не подав виду, что заметил подозрительное движение.

– Я думал об этом. – Леон пристально посмотрел в глаза Генри. – Но хотел сделать это позже, как только обустроюсь здесь сам.

– Правильно, – согласился Генри, еще больше убежденный, что реакция Леона была не просто реакцией на неожиданный вопрос.

Он видел не раз, как Полина двигалась в состоянии бустера, и сейчас он увидел то же самое. Пот выступил по спине, несмотря на мороз. Довезти Леона до убежища было нельзя ни в коем случае. Они со Степаном почти провалили операцию, подпустив врага так близко. Голова лихорадочно соображала, как поступить. Степан ничего не знал. Он пристально всматривался в дорогу. Генри не мог понять, как намекнуть ему об опасности незаметно для Леона. В бардачке лежал макаров с полной обоймой. Если Леон заметит опасное движение, то Генри даже не успеет дотянуться до ручки. В затылке чувствовался пристальный взгляд Леона, не дающий сконцентрироваться.

Машину тряхнуло на камне. Степан опять его проглядел. Генри бросило вперед, и это движение дало ему подсказку. Он подался вперед немного сильнее, чем надо было на самом деле. Закрыл спиной руку, открывшую бардачок. Голова в это время вжалась в плечи, в страхе перед ударом сзади. Рукоять пистолета сама легла в ладонь. Генри повернулся назад, все еще пряча руку за собой. Леон, единственный из всех, смотрел ему прямо в глаза, неотрывно. Генри попробовал улыбнуться, чтобы отвлечь его. Получилось криво. Боксерским рывком выдернул руку с пистолетом и… получил тяжелый удар в лицо. Но выстрел произошел. Перед потерей сознания Генри его услышал.

В себя он пришел от прикосновения к лицу обжигающе холодного снега. Открыл глаза и увидел небо, полное звезд, и лицо Степана, закрывающее добрую половину из них. Правая скула болела и налезала на глаз.

– Во, пришел в себя, красавчик! Жить будешь, – облегченно произнес Степан.

– Леон?

– Насмерть. В шею попал, в яремную вену. Как ты его вычислил?

– А как ты догадался, что он не наш?

– Так он из машины выпрыгнул, кровь фонтаном, а притопил будь здоров, нормальные люди так не бегают. Метров сто за пять секунд сделал и закувыркался. В нем ни кровинки не осталось. Все выгнало.

– Я заметил, как он дернулся, точно как моя Полина. Он что-то хотел сделать в этот момент, может, маячок поставить, а я его приметил. Что с этими двумя?

– Связал, приковал к машине наручниками. Они не похожи на людей со сверхспособностями, напугались натурально. Мне этот Леон еще в аэропорту показался чересчур смелым.

– Мне тоже. Надо выслать сюда спеца с оборудованием, пусть перепроверит этих двоих.

– Уже вызвал.

* * *

Евдокиму сложно было изображать своего. Среди отбросов общества, прошедших отбор на службу Филиппосу, не было никого, с кем хотелось завести общение, не говоря о дружбе. Из-за своей некоторой обособленности и крепких кулаков Евдоким слыл среди рядовых бойцов «бугром». Ему прочили скорое повышение до руководителя бригады, небольшого отряда, выполняющего функции набора кандидатов в киборги. Попадание в эту структуру и было самым желательным для сопротивления.

После наркоза Евдоким узнал, что ему записали программу ускоренного метаболизма. Для таких, как он, костоломов эта сверхспособность являлась единственным дополнением к физической силе. Его забавляло новое умение. Необычно было видеть, как замирает время вокруг, а тело подчиняется приказам мозга на первый взгляд с той же скоростью, но относительно замершего мира делает это стремительно. Расплатой при переусердствовании являлась головная боль, кровотечения и голод. Среди бесшабашных новичков случались и смертельные случаи.

После месяца, который дали на привыкание к новой способности, Евдокима отправили на первое задание. Он думал, что их пошлют куда-нибудь на дикие территории, как считали в сопротивлении. Однако отправили в Россию. Может быть, это было частью проверки его надежности. Объектом охоты стали пятеро студентов, организовавших общество несогласных с мировым порядком. Они открыто агитировали народ в Сети сопротивляться, писали статьи, организовывали провокации, высмеивали бесхребетную власть, чем и навлекли на себя пристальное внимание. По юношеской наивности они не понимали всех последствий своих действий.

Скрипя зубами, Евдоким выполнил это задание. Оно стоило ему психического здоровья. Он смотрел на своих напарников как на лишенных ума садистов и терпеливо ждал, когда сможет вычистить мир от этой заразы. После выполнения этого задания Евдоким попал в другую группу, уже давно занимающуюся собиранием «человеческих ресурсов». Перевод мог означать, что доверие к нему выросло. Он оказался в новом лагере в чилийских горах. Здесь находилась большая база, созданная в стенах старой астрономической обсерватории. Все на ней принадлежало Филиппосу. Об этом никто не говорил, но, судя по поведению людей и количеству обладающих сверхспособностями, это был настоящий рассадник новой цивилизации.

Сеть приучила людей к относительному равноправию. Каждый был ее элементом, одинаково важным. Никому и в голову не приходило бить себя пяткой в грудь из-за того, что он занял ответственный пост, а кто-то – нет. В лагере этого не было. Здесь все было пропитано приторным вкусом обожания власти. Рядовой боец не смел задать вопрос командиру. Командир молчал перед своим начальством и так далее. Как и предполагала Полина, чем выше была должность, тем большим набором сверхспособностей обладал человек. Среди адептов нового порядка продвигалась идея богоизбранности. Большие шишки несли себя с печатью святости и неземного происхождения на лице. Их губы кривились в отвращении, если им что-то не нравилось. А не понравиться им могло абсолютно все: непочтительный взгляд, микроскопический мусор под ногами, неграмотная речь или недостаточная субординация нижестоящих. Евдоким не мог взять в толк, откуда взялись эти люди. Два года назад их не было, и даже никому на ум не могло прийти, что люди могут так жаждать почета и уважения.

В свободное время Евдоким плотно занимался детальным изучением территории лагеря. Подготовленный советским военным уставом, он знал про стратегические высоты, про засады, про мины и другие военные премудрости. Он прикидывал, откуда можно было начать штурм, где расставить орудия в случае, если осада затянется, где предпочтительнее поставить мины, чтобы покрошить как можно больше врагов. Он не изменил отношения к противнику – совсем наоборот, возненавидел еще больше. Ему казалось, что он взял на себя святую миссию избавить врагов от самих себя.

Про киборгов он до сих пор ничего не узнал. Были ли они на этой базе или нет, выведать ему не удалось. То, что на базе много скрытых помещений, он знал. В некоторые его пускали, но чтобы кто-то упоминал о киборгах, он не слышал. Здравый смысл подсказывал, что Филиппос не стал бы держать все яйца в одной корзине. Но, с другой стороны, он не мог ожидать нападения и на эту базу. Откуда ему было знать про запасы старого советского оружия у сопротивления! Возможно, он боялся интеллектуальной войны, но никак не обычной.

Когда Евдоким понял, что бо́льшая правда ему не откроется, он решил послать сообщение сопротивлению. Для маскировки сигнала дождался одной из гроз, которые случались здесь нередко. На большом пальце правой руки у Евдокима имелся накладной ноготь, пленкой в несколько микронов покрывающий настоящий. В пленке нашлось место аккумулятору и передатчику единственного импульса, проецирующему на спутники точное местоположение. Евдоким прошелся лезвием ножа по поверхности ногтя для того, чтобы два слоя аккумулятора смешались и дали энергию передатчику. От близкого импульса в ухе хрипнул динамик. Слой на ногте разогрелся, скукожился и бесследно исчез. На улице, весьма кстати, громыхнул разряд молнии.

* * *

Профессор Блохин очень редко выходил на связь. Он признался Полине, что не может делать этого чаще, и даже в те разы, когда у него получалось отправить сообщение, он очень рисковал. Блохин до сих пор не знал, где находится, даже примерно. Ему регулярно поставляли все новых и новых людей, в память которым приходилось закачивать программы. Он снова уверил Полину, что программы несут в себе код, быстро утомляющий владельца. На вопрос о программаторе, оказавшемся троянским конем, он ответил, что ничего не знает, и наказал впредь перепроверять сообщения от него.

Посоветовавшись с Мориц, Полина решила пойти на провокацию. Она предупредила профессора о якобы готовящейся ими операции по устранению Филиппоса и попросила помощи профессора. По их мнению, надо было точно понять, с кем профессор. Он долго не отвечал, но потом дал ответ: «Для начала надо понять, чего вы добиваетесь. Если ваша цель – просто убийство человека, который кажется вам центром проблем, то я не стану вам помогать. Если вы готовы взять на себя управление новым миром, то стоит попробовать».