– Олег? – прошептала хрипло. – Это ты?

Имя ударило Кирилла, словно пощёчина. Олег. Кто такой Олег? Любовник? Муж? Никогда не слышал от неё этого имени. Не видел с мужчиной. В личном деле, которое просматривал в институте, значилось "не замужем".

Секундное замешательство сменилось холодной решимостью. Кирилл наклонился ближе, так, чтобы лицо оставалось в тени.

– Да, это я, – произнёс тихо, стараясь изменить голос, сделать его ниже, глубже.

Ильда вздохнула, и в этом вздохе было столько облегчения, что Кирилл почувствовал укол ревности. Кто бы ни был этот Олег, явно значил для неё много. Но сейчас это не имело значения. Сейчас она принадлежала Кириллу.

– Я так скучала, – пробормотала женщина, и рука её слабо поднялась, пытаясь коснуться его лица.

Кирилл перехватил эту руку, прижал к своей щеке, чувствуя, как от прикосновения по телу проходит электрический ток. Это было больше, чем мог надеяться – не просто её тело, но и подобие взаимности, пусть и основанное на заблуждении.

– Я тоже, – прошептал, целуя ладонь. – Я так долго ждал.

Снова наклонился и поцеловал – теперь уже настойчивее, глубже. Губы Ильды откликнулись, неуверенно, сонно, но откликнулись. Руки гладили тело уже не дрожа, а с растущей уверенностью. Кирилл знал каждый изгиб, каждую впадинку, каждую точку, где прикосновение вызывает отклик. Две недели ухода не прошли даром – он изучил её тело, как географ изучает неведомую страну.

Ильда Александровна тихо стонала под его руками – звуки, едва слышные в шуме ветра за окном, но отдававшиеся в ушах громче грома. Глаза были полуприкрыты, взгляд плавал, не фокусируясь. Сознание, затуманенное лекарствами, держалось на тонкой грани между сном и явью. Она отзывалась на прикосновения – не полностью осознанно, скорее инстинктивно. Когда Кирилл целовал шею, слегка выгибала спину. Когда руки скользили по бёдрам, непроизвольно раздвигала ноги.

Кирилл быстро избавился от собственной одежды, не желая прерывать контакт надолго. Обнажённый, прижался к ней, ощущая тепло всем телом. Странное чувство охватило – смесь нежности, вожделения, власти и какой-то горькой жалости. Она была беззащитной, открытой. Ни следа от той жёсткой, неприступной женщины, которая заставляла трепетать целые аудитории.

Вошёл в неё медленно, осторожно, боясь причинить боль. Тело приняло его с лёгким сопротивлением – влажное, но не полностью готовое. Замер на мгновение, давая время привыкнуть. Затем начал двигаться – плавно, ритмично, не отрывая взгляд от лица Ильды.

Глаза женщины были открыты, но не видели его – смотрели куда-то в пространство, словно она наблюдала другую реальность. Губы шевелились, что-то беззвучно произнося – может быть, имя того, другого. Кирилла это уже не волновало. В этот момент она была с ним, принадлежала целиком. Тело отзывалось на каждое движение, на каждый толчок. С губ срывались тихие стоны, дыхание становилось всё более прерывистым.

Темп нарастал, и вместе с ним – чувство нереальности происходящего. Будто всё было продолжением фантазий, преследовавших его месяцами. Но тепло тела, запах кожи, влажность внутри – всё это было слишком реальным, слишком осязаемым. Кирилл чувствовал, как внутри неё всё сжимается, реагируя на движения, как тело, несмотря на сонливость и медикаментозную заторможенность, отвечает на его страсть.

Оргазм настиг внезапно – волна, прокатившаяся от паха по всему телу, заставила вздрогнуть и застыть на мгновение. Кирилл тихо застонал, уткнувшись лицом в её шею, вдыхая запах волос. Ильда тоже вздрогнула – мелкая дрожь пробежала по телу, выгнулась и затихла, обмякнув под ним.

Медленно отстранился, не желая разрывать контакт, но понимая необходимость этого. Тело всё ещё пульсировало отголосками наслаждения, но в голове уже формировалась мысль о произошедшем. Осознание накатывало постепенно, как приливная волна, затапливая сначала щиколотки, потом колени, потом всё выше.

Кирилл посмотрел на женщину. Глаза снова закрылись, дыхание стало ровным, глубоким. Ильда Александровна вернулась в медикаментозный сон, и лицо выражало странное спокойствие, почти умиротворение. Тонкая струйка пота стекала по виску, волосы прилипли ко лбу. Она выглядела такой беззащитной, что сердце сжалось от нежности, смешанной с виной.

Молодой человек осторожно вытер её тело влажным полотенцем, заготовленным для гигиенических процедур. Достал из шкафа чистую ночную рубашку – такую же мягкую, с более закрытым воротом. Одевал так же бережно, как раздевал: натягивал рукава на безвольные руки, застёгивал пуговицы, расправлял ткань на груди. Потом накрыл одеялом и подоткнул края.

Сев на край кровати, долго смотрел на её лицо. Что чувствовал, сам определить не мог. Удовлетворение – да: накопившееся напряжение вышло. Стыд – возможно, но слабый, не перекрывающий ощущение выполненного намерения. Казалось, завершился этап: их отношения сдвинулись. Теперь она принадлежала ему не только как пациент и объект заботы, но и как женщина.

В этом тихом пространстве, где были только они двое, внешние правила будто тускнели. Понятия о морали и согласии отходили на второй план. Он любил её – по-своему, тяжело и неправильно, но любил. И эта любовь получила физическую форму, стала частью их общей реальности.

Кирилл наклонился и поцеловал её в лоб – целомудренно, почти по-отечески. Поправил подушку, убрал прядь волос с лица. Это были жесты не любовника, а хранителя. Внутреннего противоречия не чувствовал: и то, и другое шло из одного источника.

– Спокойной ночи, – прошептал, зная, что она не слышит.

Поднявшись, оделся, стараясь не шуметь. Проверил капельницу, датчики, убедился, что всё работает. Утром будет действовать как обычно – сменит бельё, сделает укол, приготовит завтрак. Но что-то изменилось необратимо: граница пройдена.

Перед выходом задержался у двери. В полумраке лицо Ильды казалось бледным и неподвижным; веки тонкие, губы светлые. Она не помнила и не могла помнить произошедшего: лекарства, оставленные Дмитрием, давали глубокий сон. Возможно, что-то уляжется в подсознании, но не больше.

Кирилл тихо прикрыл дверь. В коридоре было прохладно – отопление барахлило. Отметил, что нужно вызвать мастера. Надо держать в порядке всё: дом, её, их быт. Ответственность ощущалась острее. Она уже не только пациент и не только предмет страсти. Она часть его самого.

На кухне налил воды из графина. Рука помнила тепло её кожи. Задержал стакан у губ, вслушался в тишину. Ветер стих. Слышалось только его собственное сердцебиение – ровное, уверенное.

Допил воду и поставил стакан. Завтра начнётся новый день, и они встретят его вдвоём – он и женщина, чья жизнь сейчас в его руках. Ни радости, ни горя – лишь чувство завершённости, как после выполненной задачи.

Глава 4

Утренний свет проникал сквозь ветхие занавески, оставляя на стенах тонкие полосы. Пыль кружилась медленно и сонно. Ильда Александровна осторожно открыла глаза – впервые за долгое время сознание было ясным, и она боялась его спугнуть. Реальность входила в неё постепенно: сначала отдельными каплями, затем целым потоком.

Первым ощущением стала тяжесть в теле, будто оно было ей чужим. Ноги всё ещё не слушались, но их онемение теперь чувствовалось иначе – далёким эхом собственной плоти. В голове, наоборот, стало необычайно ясно, будто кто-то снял мутную плёнку, покрывавшую сознание дни или недели – времени она не чувствовала.

Ильда повернула голову к окну. Сквозь занавески виднелись мокрые чёрные ветви берёз на фоне бледного октябрьского неба. Комната была чужой и странной, но что-то в этой картине казалось знакомым – словно из смутного сна, где она была беспомощной куклой в чьих-то заботливых и жадных руках.

Внезапно тело дало сигнал – резкий, недвусмысленный. Боль между ног, не острая, но отчётливая, непохожая ни на что другое. Затем пришло другое ощущение: липкость на внутренней стороне бёдер и слабый запах, перебивавший даже аромат антисептика постельного белья.

Память вернулась образами: тяжесть чужого тела, горячее дыхание на шее, ладони, скользящие по коже. Ночь, полумрак, лицо над ней. Она вспомнила не всё – лишь отдельные кадры, как повреждённую киноплёнку, но этого хватило. Сердце сжалось от холодной, острой ясности.

Ильда прикоснулась к чистым и расчёсанным чужой рукой волосам. Тело тоже было чистым, без следов пота. Кто-то заботился о ней. Кто-то, кто прошлой ночью… Мысль оборвалась, хотя разум уже знал ответ.

Дверь скрипнула. Ильда повернулась и увидела своего студента, Кирилла Сатурнова. Он стоял с подносом: стакан воды, таблетки, тарелка с горячим завтраком. Лицо осунулось от недосыпа, глаза выражали заботу, но в них было что-то ещё – вина, тревога и болезненное удовлетворение.

– Доброе утро, – произнёс он, пытаясь улыбнуться. – Как вы себя чувствуете сегодня?

Ильда смотрела долго, молча. Её ясный, цепкий взгляд скользил по лицу Кирилла, считывая каждое движение. Он чувствовал этот взгляд, словно приближение грозы – воздух стал плотным и тяжёлым.

– Что вы сделали со мной прошлой ночью, Сатурнов? – спросила она тихо и ровно, и в этой тишине было больше силы, чем в крике.

Поднос дрогнул в руках Кирилла, чай чуть не пролился. Он медленно опустил его на стол, стараясь выиграть время. Глаза бегали, избегая её взгляда.

– Я… ухаживал за вами, как обычно, – ответил он наконец. Голос прозвучал фальшиво и неуверенно. – Менял повязки, давал лекарства, как Дмитрий показывал.

– Это не то, о чём я спрашиваю, – голос Ильды стал жёстче. – Не делайте вид, что не понимаете.

Она приподнялась на локтях, морщась от боли. Кирилл инстинктивно подался вперёд, но замер под её взглядом, острым, как скальпель.

– Не смейте прикасаться ко мне.

В комнате повисла тягучая тишина. За окном пробежала туча, на мгновение спальня погрузилась в полумрак, а затем снова осветилась бледным светом. Время замедлилось, растянувшись резиновой нитью.

– Я не хотел причинить вам вред, – тихо произнёс Кирилл, словно из-под воды. – Я забочусь о вас с самого начала. Промываю раны, меняю повязки, помогаю с гигиеной. Это необходимо в вашем состоянии.

Ильда не сводила с него глаз. В них не было страха – только холодная, аналитическая ясность.

– Вы не ответили. Что произошло ночью?

Пространство между ними сжималось каждым её словом. Кириллу стало тошно, ладони вспотели.

– Ничего особенного, – снова попытался он. – Обычные процедуры, смена белья…

– Прекратите лгать, – оборвала она. – Я чувствую это. На своём теле. Внутри себя. – И добавила ещё тише, каждое слово – как удар: – Вы воспользовались моей беспомощностью. Моим бессознательным состоянием. Вы… насиловали меня, пока я спала, накачанная вашими лекарствами.

Последнее слово повисло в воздухе каплей яда. Кирилл смотрел на неё, лицо медленно искажалось внутренним конфликтом. Что-то треснуло в нём, словно лёд под тяжестью.

– Это было не так, – прошептал он. – Вы были в сознании. Отвечали мне. Думали, что я кто-то другой. Олег. Вы назвали меня этим именем.

Глаза Ильды расширились. В них мелькнуло узнавание или страх, но тут же исчезло за холодной маской.

– Значит, вы не отрицаете сам факт? – спросила она методично, как на лекциях, препарируя его нервы каждым словом. Её глаза были хищными – глазами непримиримого следователя, ждущего полного признания.

Кирилл не сразу нашёл в себе силы поднять глаза. Его лицо сжалось, скулы заходили ходуном, губы подрагивали, словно каждое слово давалось ему через внутренний надлом. Но молчать он не мог: воздух между ними стал плотным и давил невыносимым напряжением. Тело, когда-то предавшее её, теперь выдавало страх и стыд каждым мелким движением.

– Я… – хрипло начал он, будто проталкивая каждое слово через плотное сопротивление. – Я не хотел… Я не понимал, что вы… не узнаёте меня… Я думал, что вы согласны…