Глава 3

Мысли Кирилла сбивались и толкались одна другую. Ильда Александровна лежала на старом продавленном диване, чужая этому дому, но бережно укрытая в сыром и запущенном месте. Её тихое, почти незаметное дыхание оставалось единственным, что связывало её с жизнью. Глаза, ещё минуту назад на миг открывшиеся, снова закрылись, и тени от старой настольной лампы дрожали на бледном, обескровленном лице, делая знакомые черты неподвижными. Губы побледнели, ресницы лежали ровно.

Кирилл смотрел на неё и чувствовал, как холодный пот стекает по позвоночнику. То, что казалось спасением, обернулось ловушкой. Бинт на голове Ильды Александровны, наложенный его дрожащими руками, уже начал пропитываться алым. Ей явно требовалась профессиональная помощь, но мысль о больнице, полиции, объяснениях вызывала приступ паники. Он не мог потерять её. Не сейчас, когда она наконец принадлежала только ему.

– Мы справимся, – прошептал он, сам не веря словам, и резко поднялся с колен.

Дача встретила его затхлостью. Запах отсыревших обоев смешивался с ароматом старых книг на полках и тяжёлым духом, который, казалось, впитался в каждую щель деревянного пола. Дождь, не прекращавшийся с самого вечера, барабанил по стёклам, задавая ровный фоновый ритм его лихорадочным мыслям. По крыше катились редкие, но всё более тяжёлые капли. Кирилл шарил по карманам в поисках телефона, попутно оглядывая комнату, где провёл столько детских летних дней.

Дачу купили, когда ему было пять – кирпичный дом, обшитый доской, с претензией на уют. Веранда скрипела при каждом шаге, но внутри было всё необходимое: печь с потрескавшейся штукатуркой, газовая плита, колонка для горячей воды. В углу гостиной стоял старый электрообогреватель, который при включении гудел низко и ровно.

Кирилл нашёл телефон во внутреннем кармане промокшего пиджака. Экран чудом не разбился, несмотря на злоключения вечера. Пальцы оставляли влажные следы на сенсорном дисплее, когда он пролистывал контакты в поисках единственного человека, способного помочь, не задавая лишних вопросов.

Дмитрий Верин. Сосед с пятого этажа, когда-то учивший его играть в шахматы во дворе. Тридцатипятилетний врач, с которым они всё ещё изредка встречались выпить пива, несмотря на разницу в возрасте. Кирилл нажал вызов и, прикрыв дверь, вышел в соседнюю комнату – вряд ли сейчас что-то могло разбудить Ильду Александровну.

Гудки тянулись один за другим. Один, второй, третий… Он уже почти потерял надежду, когда в трубке раздался сонный, но настороженный голос:

– Кто звонит в такое время?

– Дима, это я, Кирилл. Нужна твоя помощь. Срочно.

В телефоне повисла пауза – пустая и долгая, словно собеседник сел на кровати и пытается прийти в себя.

– Кир? Что стряслось?

– Авария… то есть, не совсем авария, – он сглотнул, подбирая полуправду, которая звучала бы убедительно. – Моя… подруга. Её сбила машина. Она без сознания, рана на голове, кровь я остановил, но…

– Почему скорую не вызвал? – резко спросил Дмитрий. В голосе прозвучали профессиональные нотки.

– Она… – Кирилл сжал телефон так, что побелели костяшки. – Не могу объяснить по телефону. Поверь, скорую вызывать нельзя.

– Что-то криминальное? – в голосе Димы мелькнуло подозрение.

Кирилл прикрыл глаза и прислонился лбом к холодной стене.

– Приедешь – всё расскажу. Ты единственный, кто может помочь.

Тишина. Затем тяжёлый вздох.

– Где вы?

– На нашей даче, в Старой Рузе. Помнишь, мы отмечали день рождения пару лет назад?

– Помню, – в его голосе слышалась усталость, смешанная с неохотой. – Буду через три часа. Держи пострадавшую в тепле, не давай пить, если придёт в сознание. Рану не трогай. И, Кирилл, если она умирает, я не чудотворец.

Звонок оборвался, оставив его наедине с тишиной, нарушаемой только дождём и собственным сбившимся дыханием. Он вернулся к Ильде Александровне: она по-прежнему лежала неподвижно. Лишь едва заметное поднятие и опускание грудной клетки говорило, что жива.

Он нашёл в шкафу ещё одно одеяло – старое, пахнущее нафталином, – и бережно укрыл её, стараясь не потревожить раненую голову. Запах нафталина щипал нос. В полутьме лицо, обрамлённое светлыми волосами, стало спокойнее. Без привычной строгости и контроля, без маски непреступной интеллектуалки она казалась уязвимой, живой.

В памяти всплыла последняя лекция Ильды Александровны: она стояла перед аудиторией и говорила о жертвенности в культуре, о человеческой потребности отдавать всё ради недосягаемого идеала. Тогда её голос звучал насмешливо, будто она разоблачала саму идею самопожертвования как наивную и бесполезную.

– Человек всегда найдёт способ обмануть себя, – сказала она тогда, и на миг их взгляды встретились. – Даже самоуничтожение может быть формой нарциссизма, если оно совершается ради идеи, существующей только в нашей голове.

Сейчас, глядя на её бледное лицо, он думал, что, возможно, она права. Его одержимость, готовность рискнуть всем – это любовь или изощрённая форма самообмана? Но даже если так, он не отступит. Не сейчас.

Время тянулось медленно. Кирилл перебирал вещи в шкафах, искал чистые простыни и полотенца, проверял, работает ли водопровод. В какой-то момент понял, что говорит вслух – с ней, с собой, с пустым домом, – будто звуком собственного голоса хотел перебить страх и неопределённость.

– Всё будет хорошо, – повторял он, не уточняя, для кого. Дмитрий – хороший врач. Он поможет. Мы справимся.

Она не отвечала. Дыхание стало чуть глубже, но глаза оставались закрытыми. Волосы разметались по подушке. Он никогда не видел её такой – с распущенными волосами, без строгой причёски, которая обычно делала лицо жёстче. Хотел коснуться прядей, провести по ним пальцами, но не решился – это было бы большим нарушением границы, чем всё, что он уже сделал.

Вместо этого он наклонился и осторожно вытер кровь, выступившую из-под бинта. Руки действовали точно и аккуратно, будто это было самое важное в его жизни. Возможно, так и было. За окном дождь не стихал; короткие порывистые очереди дробили тишину.

Сквозь шум дождя прорезался другой звук – рёв двигателя. Машина, пробираясь по размытой дороге, приближалась к даче. Кирилл поднялся, чувствуя, как немеют колени от долгого сидения на полу. Он подошёл к окну и отодвинул выцветшую занавеску. Стёкла дрожали от порывов ветра. В слабом свете единственного работающего фонаря он увидел чёрную «Ауди», осторожно маневрирующую между лужами.

Вспышку облегчения сменила тревога. Что, если Дмитрий настоит на госпитализации? Что, если заподозрит неладное? Кирилл глубоко вдохнул, стараясь успокоить сбившийся пульс. Главное – убедить врача, что всё под контролем, что он сможет заботиться о ней.

Дверь машины хлопнула, и через мгновение раздался стук – негромкий, но настойчивый. Кирилл открыл, впуская в дом порыв холодного ветра и крупного мужчину средних лет в тёмном пальто с медицинским чемоданчиком в руке.

Дмитрий выглядел так же, как и во время их последней встречи: грузный, с начинающейся лысиной и внимательными, чуть прищуренными глазами, в которых читался профессиональный интерес, смешанный с усталым цинизмом. Он коротко кивнул вместо приветствия и сразу спросил:

– Где пострадавшая?

Кирилл молча указал на гостиную. Дмитрий прошёл внутрь, оставляя на полу мокрые следы, и остановился у дивана, на котором лежала Ильда Александровна. Его лицо на миг изменилось – Кирилл заметил тень удивления или узнавания, но она быстро исчезла, уступив место сосредоточенности.

– Свет ярче сделай, – коротко бросил он, доставая из чемодана фонарик и стетоскоп.

Кирилл щёлкнул выключателем, и старая люстра неохотно залила комнату желтоватым светом. Плафоны запылились, по краям висела паутина; лампы гудели тонко. Дмитрий Михайлович склонился над Ильдой Александровной, осторожно снял бинт с её головы и внимательно осмотрел рану. Затем проверил пульс, послушал дыхание, приподнял веки и посветил фонариком в глаза.

– Реакция на свет замедленная, – пробормотал он, больше для себя, чем для Кирилла. – Зрачки разного размера. Признаки сотрясения мозга.

Он продолжал осмотр, двигаясь методично. Руки, ноги, живот… Кирилл наблюдал за ним с растущей тревогой. Когда Дмитрий попытался согнуть ногу Ильды Александровны в колене, та не поддалась – держалась туго.

– Временный парез, – констатировал врач, выпрямляясь. – Следствие травмы. Возможно, отёк спинного мозга или нервное защемление. Без МРТ точно не скажу.

Он повернулся к Кириллу, и взгляд стал жёстче.

– Теперь рассказывай правду. Судя по её возрасту, она точно не твоя «подруга» в том смысле, который ты пытался мне внушить.

Кирилл почувствовал, как лицо заливает жар. Он отвёл глаза, не в силах выдержать прямой взгляд Дмитрия.

– Она… она мой преподаватель в институте. Была авария, её сбила машина, прямо передо мной. Я не мог оставить её там…

– А в больницу не повёз, потому что?.. – в голосе Дмитрия звучало не столько осуждение, сколько усталое понимание.

– Я испугался, – прошептал Кирилл. Это была правда, хоть и не вся. – Подумал, что меня обвинят…

Дмитрий покачал головой, но тему не развивал. Снова обратился к пациентке, осторожно ощупывая затылок.

– Гематома на затылке, вероятно, ушиб мозга. Скорее всего, именно это вызвало потерю сознания и временный парез ног. Состояние серьёзное, но не критическое, если не возникнет внутричерепное кровоизлияние.

Он достал из чемодана несколько упаковок с лекарствами и разложил их на столике рядом с диваном.

– Пропофол, – он показал на флакон с белесой эмульсией. – В больницах его используют для искусственной комы. Она будет в глубоком сне, без сновидений, без возможности проснуться. – Дмитрий достал капельницу и пакет с физраствором. – Разводишь так: пять миллилитров на сто миллилитров физраствора, капельно, медленно. Когда закончится – новую сразу. Перерыв больше часа – и она очнётся. Понимаешь, что я тебе даю? – он посмотрел Кириллу прямо в глаза. – Это уже не лечение. Это полный контроль.

Дмитрий говорил чётко и быстро, как будто диктовал рецепт. Затем он достал ампулу, набрал жидкость в шприц и, закатав рукав блузки Ильды Александровны, сделал инъекцию.

– Сейчас она проспит часов восемь–девять, – сказал он, убирая шприц в специальный контейнер. – Постельный режим минимум три месяца. Полный покой. Никаких резких движений, яркого света, громких звуков. Когда придёт в сознание, объясни ситуацию спокойно, без драматизма. Не позволяй ей двигаться самостоятельно первые несколько недель.

Кирилл слушал и кивал, чувствуя странную смесь облегчения и тревоги. Три месяца. Целых три месяца она будет здесь, с ним, зависимая от его заботы.

– Теперь о главном, – Дмитрий встретился с ним взглядом. – Я согласился приехать только из уважения к тебе. Но то, что ты делаешь, – это преступление. Удерживать человека в таком состоянии вне медицинского учреждения – риск для её жизни.

– Я буду заботиться о ней, – твёрдо сказал Кирилл. – Я не отойду от неё ни на шаг.

Дмитрий покачал головой.

– Дело не в заботе, а в медицинском наблюдении. Если начнётся внутричерепное кровотечение, у тебя будет минут тридцать, чтобы доставить её в больницу. Иначе она умрёт. Ты готов взять на себя такую ответственность?

Студент молчал, не зная, что ответить. Дмитрий вздохнул и продолжил:

– Я приеду через два дня, проверю состояние. Если будет ухудшение – немедленно звони, в любое время суток. И, Кирилл, – он понизил голос, – если она умрёт здесь, ты сядешь. А я буду соучастником. Поэтому, если ситуация выйдет из-под контроля, я сам вызову скорую и полицию. Это понятно?

– Понятно, – прошептал Кирилл.

Дмитрий ещё раз окинул взглядом комнату, задержав взгляд на диване и капельнице. Затем закрыл чемодан и направился к выходу.

– Два дня, – повторил он, стоя на пороге. – И следи за её дыханием. Если станет неровным или слишком редким – звони.