Дверь за ним закрылась, и через мгновение Кирилл услышал, как заводится двигатель «Ауди». Звук постепенно растворился в шуме дождя, и дача снова погрузилась в тишину, нарушаемую только мерным тиканьем старых настенных часов и едва слышным дыханием Ильды Александровны. В прихожей скрипнула доска, где-то капала вода с плаща на коврик.

Кирилл вернулся к дивану и сел на пол рядом с ним, опершись спиной о край. Колени затекли, он перехватил дыхание и устроился удобнее. Теперь, когда врач уехал, реальность происходящего навалилась на него всей тяжестью. В этой комнате, пропахшей сыростью и прошлым, лежала женщина его снов и кошмаров, беспомощная, полностью зависящая от него.

Перед ним выстроились в ряд флаконы с препаратами – средства контроля, власти, возможность удерживать её в полусне, в подчинении. Этикетки блестели в свете лампы, стекло отливало тускло.

Мысль одновременно пугала и тянула. Не так он представлял их близость, не о таком мечтал в бессонные ночи. Но странное чувство удовлетворения всё же просачивалось сквозь страх и вину. Она была здесь, с ним. Не на кафедре, не в кабинете, окружённая барьерами академического статуса, а здесь, на расстоянии вытянутой руки. Он слышал лёгкий шорох её дыхания и резкий щелчок в батарее.

Он осторожно коснулся её волос, ещё влажных от дождя. Они были мягкими, шелковистыми, совсем не такими, как казались, когда она собирала их в строгий пучок. Кирилл провёл пальцами по пряди, наматывая её на палец и снова отпуская, наблюдая, как свет ложится на золотистые нити.

– Я сделаю всё правильно, – прошептал он, не уверен, к кому обращается – к ней, к себе или к невидимому судье, который, возможно, наблюдал за ним. – Я позабочусь о вас. Вы не пожалеете.

За окном продолжал барабанить дождь, смывая следы колёс с раскисшей дороги. Впереди были долгие дни и ночи наедине с женщиной, которую он боготворил и одновременно хотел подчинить. Кирилл знал, что дороги назад уже нет. Он выбрал свой путь, когда солгал водителю, и теперь должен был идти до конца – какими бы ни оказались последствия.

Ильда Александровна лежала неподвижно, погружённая в глубокий медикаментозный сон. Её лицо, в обрамлении светлых волос, казалось спокойным, почти умиротворённым. Кирилл смотрел на неё и думал, что никогда раньше не видел её такой – лишённой защитной брони, доступной его взгляду и прикосновениям. Сейчас она принадлежала ему, как никогда раньше и, возможно, как никогда потом.

Дождь усилился, превратившись в ливень. Капли стучали по крыше старой дачи с удвоенной силой, порывы становились чаще и тяжелее, звук гремел по балкам и ломал тишину в комнате. Но Кирилл не боялся. Впервые за долгое время он чувствовал себя на своём месте – рядом с ней, готовый защищать и оберегать, даже от её собственной воли.

Ночь медленно отступала, уступая место бледному, неуверенному утру. Дождь утих, оставив после себя запах земли и сырого дерева, который просачивался сквозь щели старых оконных рам. В гостиной тикали часы – монотонно, почти успокаивающе. Кирилл, задремавший в кресле напротив дивана, где лежала Ильда Александровна, вздрогнул и открыл глаза. Что-то изменилось в ритме её дыхания, нарушив равновесие, установившееся за эти несколько часов бдения.

Вдруг она шевельнулась. Сначала едва заметно дрогнули пальцы – будто пытались ухватиться за ускользающую нить сна. Затем по лицу прошла тень напряжения, морщинка между бровями углубилась. Веки затрепетали, но глаза не открылись – тело удерживало её на границе сна.

Кирилл подался вперёд, вглядываясь в её лицо с напряжённым вниманием. Каждый вздох, каждое движение преподавателя отмечались в его сознании с болезненной точностью. Препарат, введённый Дмитрием, должен был действовать ещё несколько часов, но организм явно сопротивлялся навязанному сну.

– Ильда Александровна? – прошептал он, не решаясь повысить голос.

В ответ – лишь слабое движение головы, будто она уходила от звука. Кирилл смотрел, как сквозь белый бинт, обмотанный вокруг её головы, проступала тонкая красная линия свежей крови. Смотрел на золотистые пряди волос, разметавшиеся по подушке, на бледные, чуть подрагивающие губы.

Часы пробили шесть. В гостиной стало светлее – не от лампы, а от робкого утреннего света, просачивающегося сквозь шторы. Серый рассеянный свет выхватывал из полутьмы контуры: торшер, полка с книгами, стол. Комната детства казалась другой – тише и строже.

Ильда Александровна издала тихий стон и повернула голову. Веки затрепетали сильнее и, с усилием, глаза открылись – мутные, расфокусированные. Взгляд скользил по потолку, ни на чём не задерживаясь.

– Где… – её голос был едва слышен, хриплый и неуверенный, будто чужой.

Кирилл тут же оказался рядом, опустившись на колени у дивана.

– Всё в порядке, Ильда Александровна. Вы в безопасности.

Взгляд женщины медленно сфокусировался на его лице. В нём не было узнавания, только смутное беспокойство, как от неясного воспоминания.

– Студент… – прошептала она вопросом.

– Да, это я, Кирилл Сатурнов, – он попытался улыбнуться, но губы дрогнули. – С культурологии, третий курс.

Она смотрела на него долго, словно собирая мозаику памяти. Потом взгляд скользнул по комнате, задержался на потемневших обоях, полке с книгами, старом торшере с потёртым абажуром.

– Что это за место? – в голосе прозвучали знакомые требовательные нотки, ослабленные болью и замешательством.

– Моя дача, – ответил Кирилл. – Точнее, наша семейная. Мы в Старой Рузе.

Ильда Александровна нахмурилась. В глазах что-то мелькнуло – страх или непонимание – и исчезло, уступив сосредоточенности.

– Как я здесь оказалась? – спросила она, попытавшись приподняться на локтях.

Кирилл мягко, но уверенно удержал её за плечи.

– Пожалуйста, не двигайтесь. У вас сотрясение мозга. – Его прикосновение было осторожным; внутри шевельнулась жадная радость от этого близкого контакта. – Вас сбила машина вчера вечером. Возле института.

– Авария? – Ильда Александровна прикрыла глаза, будто вытягивая из памяти ускользающие образы. – Я помню… дождь. Я шла на остановку.

– Да, был сильный ливень. Водитель вас не заметил, – Кирилл говорил медленно, подбирая слова. – Я был рядом, видел, как это произошло. Водитель остановился, предложил отвезти вас в больницу.

– Но мы не в больнице, – взгляд стал осмысленнее, мелькнула прежняя острота.

Кирилл отвёл глаза.

– Нет. Мы… решили, что лучше привезти вас сюда. Здесь тихо, спокойно. И потом, мой сосед… он врач, хирург. Он вас осмотрел, обработал рану.

– Хирург? На даче? – в голосе прозвучало сомнение. – Почему не больница, Сатурнов? Это странно.

– Вы сами сказали, – быстро ответил Кирилл. Пальцы за спиной сжались в кулак. – В машине, когда приходили в сознание. Говорили о каком-то симпозиуме, что не можете в больницу – это сорвёт поездку.

Ильда Александровна приподняла бровь. Глаза, ясные вопреки лекарствам, впились в его лицо.

– Никакого симпозиума у меня нет, Сатурнов. Ни в ближайшие дни, ни в ближайшие месяцы.

Кирилл перевёл взгляд на бинт.

– Значит, это был бред, – тихо произнёс он. – Дмитрий предупреждал, что вы могли говорить бессвязно из-за шока. Видимо, так и было.

– Я не помню ничего после момента, когда вышла из института, – её голос стал сухим.

– Это нормально, – Кирилл выпрямился, будто перед докладом. – Дмитрий – тот самый врач – сказал, что временная амнезия типична при сотрясениях. Память может вернуться через день-два, а может и нет. Главное сейчас – покой.

Ильда Александровна закрыла глаза. Когда снова открыла, во взгляде была настороженность.

– Дайте мне телефон, – сказала она тихо, но твёрдо. – Мне нужно позвонить.

Кирилл почувствовал, как внутри всё сжалось. Этого вопроса он ждал.

– Кому? – спросил он, выигрывая секунды.

– Не думаю, что это ваше дело, Сатурнов, – в голосе прозвучал металлический отзвук той интонации, которой она ставила на место самоуверенных студентов. – Дайте мне телефон, пожалуйста.

Кирилл поднялся и отошёл на шаг, создавая дистанцию.

– Здесь нет сигнала, – сказал он, избегая её взгляда. – Сеть ловит только на пригорке, в полукилометре отсюда. И то не всегда.

– Покажите мой телефон, – потребовала она. – Я должна его видеть.

– Ваша сумка осталась там, на дороге. Когда вас сбила машина… Всё было быстро. О вещах никто не подумал.

Слова легли ровно, почти бесшовно. Ильда Александровна попыталась сесть и тут же со стоном откинулась на подушку.

– Не нужно резких движений, – Кирилл мгновенно оказался рядом, поправил одеяло. – Дмитрий сказал, что вам необходим полный покой минимум три месяца.

– Три месяца? – её глаза расширились. – Исключено. У меня лекции, заседания кафедры. Я не могу просто исчезнуть.

– Вам придётся взять больничный, – Кирилл говорил почти нежно; голос дрожал. Он не хотел её страданий – хотел быть рядом и быть нужным. – Травма серьёзная. Дмитрий опасается, что может быть защемление нервов или повреждение спинного мозга. Вы пока не можете двигать ногами.

Ильда Александровна опустила взгляд на ноги, неподвижно лежащие под одеялом. В глазах мелькнул страх.

– Я не чувствую их, – прошептала она. – Боже мой, я действительно их не чувствую.

– Это временно, – поспешил успокоить её Кирилл. – Отёк спадёт, и всё восстановится. Нужно только время и полный покой.

Она смотрела на него так, словно видела впервые. Во взгляде – настороженность.

– Как долго я была без сознания?

– Почти сутки, – ответил Кирилл. – Дмитрий сделал вам инъекцию, чтобы вы могли спокойно спать. Сказал, что сон – лучшее лекарство в вашем состоянии.

– Вы позвонили в институт? Сообщили о случившемся?

– Я… – Кирилл запнулся. – Нет ещё. Здесь нет связи. Я планировал сегодня дойти до места, где ловит сигнал, и всё сообщить.

Глаза Ильды Александровны сузились. Взгляд стал подозрительным.

– Что-то не сходится, Сатурнов, – тихо сказала она. – Если ваш друг – врач – был здесь и осматривал меня, почему он не вызвал скорую? Почему не отправил в больницу? Это непрофессионально и противозаконно.

Кирилл ощутил холод вдоль спины.

– Он предлагал, – сказал он. – Но вы были категорически против. Говорили о скандале, что не можете сейчас оказаться в центре внимания.

– Я бы никогда не отказалась от профессиональной помощи, – отрезала Ильда Александровна. – Особенно с такой травмой. Я не верю вам, Сатурнов. Что здесь происходит на самом деле?

– Возможно, вы были в бреду, когда говорили это, – ответил Кирилл, стараясь звучать уверенно.

– В бреду? – её глаза сузились ещё сильнее; голос стал тише и жёстче. – Интересно, Сатурнов, как часто вы списываете на бред то, что вам неудобно слышать?

Её голос, несмотря на слабость, звучал твёрдо: знакомые аудиторные интонации вернулись. Кирилл почувствовал, как поднимается паника. Он не был готов к прямому сопротивлению.

Взгляд упал на столик с лекарствами. На подносе – шприц с прозрачной жидкостью: следующая доза пропофола, подготовленная Дмитрием.

– Вы устали, – сказал Кирилл мягко, поднимаясь. – Вам нужно отдохнуть. Дмитрий оставил лекарство, оно снимет боль и поможет уснуть.

– Я не хочу никаких лекарств, – Ильда Александровна попыталась отстраниться, когда он подошёл со шприцем. – Я хочу знать правду. Что здесь происходит?

Голос стал громче, в нём прорезалась паника; глаза следили за каждым его движением. На миг Кирилл колебался. Мысль о том, чтобы остановиться и всё объяснить, мелькнула и потухла.

– Не бойтесь, – произнёс он спокойно. – Это анальгетик. Снимет боль и поможет уснуть. Завтра будет легче.

Она смотрела на него, и в этом взгляде читалось понимание: что-то здесь неправильно.

– Кирилл, послушайте, – она впервые назвала его по имени. – Что бы вы ни задумали, оно не стоит того. Отпустите меня. Вызовите скорую. Я никому не скажу, что произошло. Клянусь.

Её голос был тихим, настойчивым.

Кирилл долго молчал, потом покачал головой.