Я написал тебе очень длинное и, боюсь, очень скучное письмо, Бен, но я сделал это для того, чтобы объяснить очень простую вещь, которую можно было бы объяснить одним коротким предложением, если бы я мог найти слова, но я не могу, а простые вещи – самые трудные. И теперь, боюсь, я совсем не ясно выразился. Но это, возможно, самое длинное письмо, которое я напишу кому-либо по поводу моей книги, и делаю я это по следующей причине: ты являешься символом той счастливой и прекрасной жизни, которую я знал в 1916-1920 годах (не подумай, что моя нынешняя жизнь убога: напротив, теперь, когда я действительно начал заниматься любимым делом, она полнее и богаче, чем когда-либо, но я никогда не забуду прекрасные дни в Чапел-Хилл и моих друзей). Такое время больше не наступит. Я молчал долгие годы. Я жил отдельно от большинства тех друзей; вероятно, большинство из них забыли меня; но я думаю, ты поверишь мне, когда я искренне скажу, что я ценю уважение и дружбу некоторых из этих людей так же высоко, как и все остальное, за двумя исключениями, одно из которых – моя работа. Поэтому, что бы ты ни думал о моей книге, продолжай помнить человека, который ее написал, как ты всегда это делал. Когда я пишу тебе это письмо, мне почему-то кажется, что я обращаюсь ко всем, хотя это, конечно, личное письмо, и я верю, что ты отнесешься к его содержанию с благоразумием.

А теперь прошу простить меня, Бен, за это длинное письмо. Прости его торжественный тон в некоторых местах, и позволь мне получить от тебя весточку, напиши, когда сможешь. Очень приятно слышать, что ты все еще одинок и не надеешься на перемены. Я впадаю в уныние, когда узнаю, что еще один из студентов мальчиков сгинул вместе с мотыльком. Найди меня, когда приедешь в Нью-Йорк. Я подумываю о том, чтобы после выхода книги носить накладные усы и темные очки, но если я буду знать, что ты приедешь, я буду носить в петлице красную гвоздику.

P.S. Было бы замечательно, если бы я заработал на книге немного денег! Ты будешь молиться за меня?

Джулии Элизабет Вулф

Оушен-Пойнт, штат Мэн

Воскресенье 28 июля 1929 года

Дорогая мама:

Спасибо за твое письмо, которое пришло несколько дней назад. Я уезжаю отсюда завтра утром и, возможно, отправлюсь в Канаду на неделю или десять дней, после чего вернусь в Нью-Йорк, где, вероятно, пробуду до конца лета. Погода здесь стоит великолепная – дождь шел только один день, и все время было прохладно. Ночью несколько раз приходилось разводить костер. Побережье здесь, как и штат Мэн внутри страны, очень красивое, но при этом очень бедное. Почва каменистая, трудно заставить что-то расти, фермеры отказываются от земли. На этом небольшом участке земли, где я остановился, 75 или 100 коттеджей – зимой, полагаю, здесь живет не более полудюжины человек. Множество летних домиков разбросано по всему побережью – все ездят в Бут-Бей, маленькую симпатичную деревушку населением 4000-5000 человек в семи милях отсюда. Там можно делать покупки. Если я когда-нибудь заработаю денег, то смогу купить или построить здесь небольшой дом – земля здесь дешевая – вы можете купить несколько хороших участков на берегу с елями вокруг вас по цене одного фута земли в Эшвилле несколько лет назад – хорошие участки стоят от 250 до 500 долларов, я полагаю. Это прекрасное место для отдыха – никакого шума, кроме океана, ничего не нужно делать, никому не нужно наряжаться. Можно ловить рыбу, плавать, ходить под парусом и заниматься бездельем сколько душе угодно, и всегда – даже когда в Бостоне и Нью-Йорке жарит – с океана дует прохладный бриз.

Если у меня будет возможность в начале сентября, я смогу приехать домой на несколько дней до начала занятий. «Скрибнерс» присылают мне гранки, которые я исправляю здесь и отсылаю им обратно. Мы уже подходим к концу – когда я закончу с гранками, моя работа будет закончена. Остается надеяться на удачу и благоприятный прием. Мне не терпится приступить к чему-нибудь еще – прошло около трех лет с тех пор, как я начал работу над книгой, и, конечно же, нужно уделить время преподаванию, путешествиям, поиску издателя и исправлению текста. После этого, я надеюсь, у меня не будет столько проблем – по крайней мере, у меня уже есть издатель. Когда-то я думал, что смогу выпускать по книге в год, но теперь это уже не представляется возможным – мне приходится слишком много потеть кровью, это дается мне слишком тяжело, и если мои другие книги будут хоть сколько-нибудь похожи на эту – надеюсь, они не будут такими длинными, – то в одной из них будет около трех книг среднего размера, в любом случае. Но я думаю, что смогу делать хорошую работу и заканчивать новую книгу каждые два года – если я буду продолжать в том же духе, то к 55 или 60 годам (если я проживу так долго) у меня будет пятнадцать или двадцать больших книг. Этого должно быть достаточно, чтобы я мог высказаться. Но между настоящим моментом и 50 годами – золотое время, и я надеюсь, что смогу использовать его с пользой.

Я рад знать, что у вас все хорошо и дом полон людей. Не работайте слишком много и берегите свое здоровье. Надеюсь, у всех членов семьи все хорошо, и дела идут на поправку.

Передавай всем привет.

Том

Эти две недели здесь пошли мне на пользу: я перестал нервничать и толстеть. Все время спал за дверью.

Джулии Элизабет Вулф

[Почтовая открытка]

Монреаль, Канада

Суббота, 3 августа 1929 года

Дорогая мама:

Это большой город с населением в миллион или больше, и очень американский по своему виду, как ты видишь. Здесь много французов – около 60% всего населения, и уличные знаки, объявления и так далее печатаются на двух языках. Пиво, эль и вино продают в тавернах, гостиницах и ресторанах, но за более крепкими напитками нужно идти в государственный магазин. Еду в Квебек, вернусь через два или три дня. Том

Джону Холлу Уилоку

Фирменный бланк отеля «Корона»

Монреаль

3 августа 1929 года

Дорогой мистер Уилок:

Сегодня утром я получил вашу телеграмму. Этим вечером я уезжаю в Квебек и думаю, что вернусь в Нью-Йорк в среду. При таких обстоятельствах я думаю, что вам лучше сохранить имеющиеся у вас гранки до моего возвращения. Мне жаль, что моя телеграмма пришла слишком поздно – я отправил ее из этого отеля в четверг днем, и мне сказали, что она будет доставлена в течение часа – я думал, что это достаточно времени, чтобы получить гранки. Получили ли вы последний комплект гранок 132-139, отправленный из Бостона? Я очень хочу вернуться, чтобы закончить, и сожалею, что заставил вас задержаться.

Мое путешествие принесло мне много пользы. Здесь я выпил много эля и пива, но не пил виски. Я очень растолстел и должен сесть на диету. Надеюсь, что вы здоровы и не пострадали от жаркой погоды в Нью-Йорке.

С верой и правдой Ваш,

Том Вулф

Алине Бернштейн

Квебек, Отель Сен-Рош

Воскресенье, 4 августа 1929 года

Дорогая Алина:

Я приплыл в Квебек сегодня утром на пароходе из Монреаля. Все утро шел дождь. Утро серое и холодное, дует ветер, как в начале ноября. Я рад, что совершил это путешествие – чувствую себя гораздо лучше, чем когда уезжал из Нью-Йорка, и мне не терпится вернуться, чтобы закончить гранки. Посылаю мистеру Уилоку [Джон Холл Уилок был старшим редактором в издательстве «Скрибнерс». Он и его близкий друг Максвелл Перкинс работали с Вулфом над гранками романа «Взгляни на дом свой, Ангел» в течение всего лета 1929 года. Только 29 августа были готовы окончательный вариант] все гранки, которые у меня были из Бостона, в четверг, будучи в Монреале, я убедил его прислать мне новые гранки к субботе. Вчера я получил телеграмму, в которой говорилось, что он получил мою телеграмму «слишком поздно», чтобы отправить их к субботе – почему, я не знаю, поскольку она была отправлена заблаговременно – возможно, он не успел ее получить. В своей телеграмме он сообщил, что у него уже есть все гранки для книги. Я написал ему (поскольку письмо дойдет до него в понедельник, как и телеграмма) и сказал, что буду дома в среду и чтобы он держал их у себя. Мне не терпится увидеть их и закончить, чтобы приступить к новой [книге].

С тех пор как я уехал от тебя, я немного поработал и даже сделал небольшой набросок, который, как мне казалось, я мог бы продать «Скрибнерс» в связи с их недавними трудностями с бостонскими цензорами. Я назвал его «L-ve in B-ston» [«Жизнь в Бостоне»], он написан в основном в форме диалога, как, например, следующий:

«Я тебя люблю», – сказал он. «Давай поженимся». «Я очень хочу спать, я собираюсь уснуть», – сказала она. «Позволь мне положить голову на твою грудь». «Где ты родился?» – спросила она. Он с интересом посмотрел на нее. У них было трое детей, младший был совсем маленький. Полицейский достал пистолет и так далее.

Я был рад получить твою телеграмму и узнать, что ты благополучно добралась до дома, хотя, если ты доехала за семь часов, то, возможно, не так уж и благополучно. Надеюсь, что в Нью-Йорке погода стала прохладнее, но из газет я знаю, что там были очень жаркие дни. Но худшее уже позади. Вся страна сожжена – когда мы ехали в поезде, мы от начала до конца жили в облаке пыли.

Я расскажу тебе больше о Квебеке, когда увижусь с тобой. Думаю, ты хорошо знаешь, что Монреаль – на 80 процентов британский, но пиво и эль великолепно настоящие. Ты не поверишь, но мне еще предстоит выпить свой первый стакан виски. Чтобы получить его и другие крепкие напитки, нужно отправиться в государственный винный магазин. Там все очень просто – можно купить только одну (или две) бутылки за раз, если хочется больше, то нужно выйти, закрыть дверь и сразу же зайти обратно – и так до тех пор, покуда покупатель будет в состоянии держаться на ногах. Эль и пиво продают по всему городу в «тавернах» – это очень веселые и очень континентальные маленькие кафе. Они очень похожи на те, что можно увидеть во Франции, и, как мне кажется, лучше, чем большинство английских пабов. Заказать пиво стоит десять центов за бокал, но холодный лагер стоит пятнадцать за бутылку, а очень крепкий эль – от двадцати до двадцати пяти за бутылку. С тех пор как я приехал сюда, я выпил очень много вина – кажется, я выпивал по бутылке за каждым приемом пищи, – но я рад, что мои деньги были потрачены именно таким образом: Я почти не жалею о деньгах, потраченных на вино, – когда они кончаются, они кончаются полностью, но я всегда испытываю самое теплое и удовлетворительное чувство, как до, так и после, так что лучшего способа потратить деньги не существует.

Еда не так хороша, как должна быть, хотя мне доводилось вкусно поесть во французских ресторанах здесь и в Квебеке. Правда заключается в том, что Канада – это провинция, которая получает свои новости, обычаи и нравы из других частей света – Нью-Йорка и Лондона. Страна обширна, богата и, как мне кажется, очень красива, но в ней проживает всего несколько миллионов человек, которых пока недостаточно, чтобы обрабатывать землю. Раньше я никогда не мог представить людей – теперь я знаю, почему. О них нечего вспоминать – я знаю, что через очень короткое время большинство лиц, которые запомню в Монреале, исчезнут из моей памяти. Этого нельзя сказать о некоторых лицах, которые я видел в Нью-Йорке, Париже или Лондоне. Квебек очень красивый город, он построен вокруг старой крепости, которая находится на крутом холме. С вершины открывается вид на Сен-Лоранс – очень благородную реку – с возвышенности, очень похожей на Палисады. Поля и холмы зеленее и свежее, чем дома, а когда смотришь вдаль, создается впечатление, что находишься за границей – мне почему-то показалось, что я приплыл в Шербург на корабле – ты знаете, как он выглядит. Но старые дома и «достопримечательности» выглядят не очень интересно – вряд ли во Франции они заслуживают внимания, – интерес к ним придает то, что они находятся здесь, в Америке. Признаюсь, для меня это мало что значит – все равно, что [говорит] доктор Джонсон о собаке, которая ходит на задних лапах: «Удивительно не то, что она делает это хорошо, а то, что она вообще это делает». [«Сэр, проповедь женщины похожа на хождение собаки на задних лапах. Она хорошая; но вы удивляетесь, когда узнаете, что она вообще произносится». Босуэлл, Жизнь Джонсона, 31 июля 1763 года.]