Матушки обменялись выразительными взглядами, которые я перевела так: что не смогу осилить – помогут, научат, а не захочу – заставят.

Настоятельница вздохнула и открыла книгу, лежащую на столе.

– Прочти, дитя, – тонкий белый палец с розовым ноготком указал на строчку.

– Научись исполнять божью волю всегда, может быть, мы и будем гонимы, но с сумой на плечах, со слезами в глазах, мы родными не будем любимы, – прочитала без запинки. Удивилась сама себе, но видимо, Лотте был знаком и язык, и шрифт, читала она без труда.

Матушки снова переглянулись.

– А это? – с искрой интереса в глазах матушка-аббатиса открыла другую книгу.

– Если ты заболел, занемог тяжело и не можешь с постели подняться…

Матушка Нисимина открыла рот от удивления. Аббатиса мелодично засмеялась серебряным колокольчиком.

– Лотта читает по-дешански и переводит с листа! Такое сокровище и в коровник? Какие языки ты еще знаешь, дитя?

– Не знаю, матушка, – прошептала я. Мне вовсе не показалось, что это был другой язык. Просто буквы дрогнули на миг и стали понятными.

– Возьми перо. Можешь написать свое имя? – матушка обмакнула перо- вставочку в чернильницу и подала мне, подвинув листок бумаги.

Ура, тут есть бумага! В Испании и Италии она появилась в двенадцатом веке, в Германии на пару веков позже. Живем! Пусть в Хогвартсе пишут на пергаменте гусиными перьями, а мы на бумаге, мы прогрессивные! Кстати, книга был не рукописная, а явно печатная. Я изобразила «Лотта» красивыми готическими буквами, чуточку неровно, но вполне прилично. Давно каллиграфией не занималась, а в юности очень любила и тренировалась, знала много шрифтов, поэтому могла писать любым почерком и любую подпись подделать. Вместо мамы в дневнике расписывалась. Не потому, что плохо училась, а потому, что мама мне доверяла и говорила, что учусь я для себя.

Настоятельница улыбнулась и посмотрела на матушку Нисимину.

– Найдется ей дело получше коровника. Будет книги переписывать, многие редкие издания стали совсем ветхими. Рука у нее твердая, сможет и перерисовывать древние манускрипты, чей язык утрачен. Возможно, сумеет быть моим секретарем-делопроизводителем. Сестра Агата пишет с большими ошибками, – вздохнула аббатиса.

Я радостно кивнула. Справлюсь! Секретарем оказаться – это же мечта! И в курсе всех дел, и полезной начальству быть, и стать незаменимой. А как освоюсь, пойму местные реалии, буду думать, что дальше делать. До старости тут точно не останусь. Но сейчас бежать из монастыря никакого смысла нет: я ни денег местных в глаза не видела, ни как страна называется, кто в ней правит, не знаю. У меня экологический тур в страну натуральных тканей и чистого воздуха. Учебно-образовательный, по вживанию в средневековый быт! Мечта ролевика! Никаких подделок!

Радовалась я до тех пор, пока мы не вошли в сумрачный зал с кроватями.

Я быстро пересчитала их. Это что за пионерлагерь? Я только там такое в детстве видела, ряд кроватей по одну сторону и ряд кроватей по другую. Сейчас даже в детских домах спаленки по три-четыре человека делают, как в домах отдыха. Одна радость, что кровати со столбиками и занавесками. Хоть какое-то уединение. И тумбочка к каждой кровати придвинута, не одна на двоих.

– Твоя кровать, – указала мне мамаша Нисимина на угловую. Я ей коровник припомню! Но потом. – Сейчас иди к матери Катерине, кастелянше, пусть переоденет тебя и постельное выдаст. Попрошу кого-нибудь из сестер проводить тебя в мыльню, – она выразительно сморщилась.

Посмотрела бы я на тебя, если бы почти сутки ты ехала на лошади без седла! Лошади воняют, вообще-то! У самой глаза резало, и помыться я мечтала еще вчера.

– А сколько тут всего монашек?

– Монахинь! – строго поправила экономка. – Четыре десятка монахинь, да послушниц пятнадцать, есть пансионерки, благородные ниры, от двенадцати до шестнадцати-семнадцати лет.

А, ну да, еще один источник дохода – пансион! Образование дорогое, не каждый барон может учителей нанять в нужном количестве. Чтение, письмо, арифметика, риторика, логика, география, история, закон божий, само собой, языки и домоводство. Если бы позволили на занятиях присутствовать! Или подслушивать! Мне очень надо!

Толстая и равнодушная кастелянша выдала мне стопку постельного белья, две черные рясы и белый головной платок.

– Свое снимай сюда, в корзинку клади, – указала она на большую плоскую корзинку. – Выстираем, выгладим, вдруг кому да пригодится из паломниц.

В помещение с полками заглянула послушница. Я уже догадалась, что монахини ходят в сером, а послушницы в черном, с белыми платками.

– Матушка Невисим приказала отвести новенькую в мыльню, – постным голосом сказала она, держа руки в рукавах. Однако в глазах плясали веселые бесенята.

– Нисимина, дурында, – беззлобно отозвалась мать Катерина.

– Я так и сказала, матушка. Идем же!

Я угадала, в коридоре послушница тихонько рассмеялась. Кажется, прозвище грозной матери-экономки было тайной радостью здешних обитательниц.

– Я сестра Ольза.

– Лотта, – представилась я. Пока не сестра, просто Лотта.

Ольза забросала меня вопросами, пока мы шли в мыльню. Очень им скучно живется, вот и любопытствует, все-таки новое лицо. Отвечала я охотно. В основном, красочно живописала про разбойников, это я хотя бы частично видела сама. А вот про жизнь Лотты очень дозированно. Впрочем, там и особых секретов не было. Привез дядька, потому что женихов нет, никто не возьмет сироту-бесприданницу, да еще и придурковатую.

– Меня тоже дурочкой кличут, – махнула рукой Ольза. – Я все вечно забываю.

Большая печь с огромным котлом, где грелась вода, деревянные кадушки со скамеечками внутри поразили мое воображение.

– У меня ванна дома была, – пояснила я Ользе. – С водопроводом.

– Богатые, что ли? – Прищурилась Ольза. Кажется, она мне не поверила.

Следовало набрать теплой воды в кадушку, в нее сесть и в ней мыться. Гадостно воняющим куском серого склизкого мыла. Или щелоком, налитым в кувшинчик. Тем не менее, горячая вода остается горячей водой. Я вымылась, вытерлась куском полотна, надела белую сорочку, поверх нее черную рясу и ощутила себя человеком. Ольза показала мне, как надевать покров. Платок сложно складывался, чтоб образовать складку надо лбом и обтянуть голову под челюстью.

– Пойдем скорее в трапезную, а то каши не достанется!

Порция каши скорее раздразнила аппетит, чем могла его утолить.

Засыпала я в общей спальне полуголодная, уставшая, но хотя бы чистая. И снились мне сплошные батистовые панталоны с кружевной оторочкой, приветливо машущие штанинами.

Глава 5.

Утром я познакомилась с остальными послушницами. Заняла я последнюю койку у стены, теперь нас стало шестнадцать. Ольза была права, у каждой имелись свои странности. Корнелия ходила по ночам во сне, Алосия страдала от нервного тика и залихватски всем подмигивала, Тереса приволакивала ногу, Семела отчаянно заикалась. Амнезия с легкой придурковатостью, которой я решила придерживаться, тут будет на своем месте. Никто не упрекнет и смеяться не станет.

Мне сразу пояснили, что матушкой надо звать аббатису, экономку и кастеляншу, остальные монашки и послушницы – сестры. Если пожилая монахиня, можно тоже назвать матушкой, она не обидится. Трудниц зовут по именам. Они в своем крыле живут, как и пансионерки, за стеной.

Оказалось, что тут проживает довольно много мужчин, в отдельном дворе и особом флигеле. Там же примут паломников, там дядя сегодня ночевал. Только молодых и красивых нет, вздохнула Ольза. Пожилые мужчины и калеки. Духовнику, отцу Фернану, уже лет семьдесят. Молодой только конюх, но он глухонемой, сын садовника, и они живут с отцом в домике в углу сада.

Плотная трудница в черном платке позвала меня проститься с дядей, да поживее, потому что обоз вот-вот уедет.

– Обратно буду дней через десять, тебя навещу, – пообещал дядя. – А потом через месяц-полтора снова приеду. Не унывай, видеться будем часто.

Я получила отеческий, колючий из-за бороды, поцелуй в лоб, и помахала платком со стены вслед обозу из кареты, двух повозок и трех телег. Дядя ехал в телеге, привязав мерина к ней. Не нашлось ему упряжи, будет трястись в телеге. Охрана ниры-паломницы, присланная ее мужем, сурово поглядывала по сторонам. Дурак ее муж. Не молиться надо для появления детей, а совсем другое делать. Или, объезжая монастыри, нира уклоняется таким образом от супружеского долга? Кто знает?

Колокол призывал к молитве, и я потянулась за всеми в часовню. Оглядывала внимательно лица, делала предположения о характере. Мне с этими людьми полгода жить, а то и поболее. Но не больше года. Больше я просто не выдержу. Хотя, с другой стороны, дисциплина и строгий распорядок дня – то, чего многим не хватает. Мне тоже. Не хватает силы воли, усердия и трудолюбия поднять зад с дивана и начать что-то делать. Раньше все делала ради любимого мужа, как же он без меня с одним крылом будет бизнес строить, помогать надо! Все в руках горело. Потом потухло. Ну, так тут не дадут лениться. Безделье – грех!

И я начала трудиться. Что сказать? Приходилось впахивать и побольше, и подольше, и намного тяжелее. Тут все перемежалось молитвами, проповедями и песнопениями. Нет бы зарядкой! Тело надо укреплять, мне совершенно не нравились ручки-прутики и ножки-палочки. Дыхалки никакой, выносливости никакой, растяжка… не будем о грустном! Но база есть, остальное приложится. Молодость – большое дело!

Очень мне жалко было девочку, чье тело я заняла. Видно, совсем ее этот мир не держал, если от простого обморока тело бесхозным осталось. Но раз так случилось, значит, смысл в том был? Любят люди смысл искать в своем рождении и судьбе, а его и вовсе может не быть. Мирозданию до нас нет никакого дела, и логику его нашим умом не постичь, это мое твердое убеждение. Буду наполнять жизнь смыслом по своему разумению. Чтоб зря небо не коптить, раз мне снова шанс выпал.

Самым трудным было приучаться вставать к заутрене. К шести утра будь, как штык! Начищена, отполирована и бодра. Ужас для совы!

К моей радости, матушка аббатиса, с красивым именем Лаура, про меня не забыла. Позволила посещать классы пансионерок. Там я скромно сидела в уголке, не отсвечивала и внимала льющимся в уши знаниям. Королевство у нас, ладно. Бренвийон. Само собой, могущественный король Фредерик Шестой, династии Бренна, олицетворение всех добродетелей. Историю я никогда не любила, потому что ее пишут победители, а как там было на самом деле, никто уже не расскажет. Война, предательство, убийство, геноцид, жестокость, пытки и казни, а то и инцест, вот и весь послужной список Могучих, Великолепных, Грозных и Великих. А что мимоходом пару дворцов построили, опустошив казну, так они не о потомках думали, а о своем зудящем эго.

Арифметика и география прошли благополучно. Город, в котором Лотта выросла, называется Ринга, запомню. Самбуна в неделе пути, это река и порт, а столица за морем, на другой стороне пролива, до нее две недели морем. И вся остальная страна тоже там расположена. Действительно, дальше некуда, самая крайняя окраина, лесной угол.

А дальше… оказалось, что языки я понимаю – все. Вот так, просто и банально. Все. В монастыре пансионеркам преподавали языки ближайших соседей: дешанский, орвильский и тарский. Чуточку парлапату, на котором тексты священных книг написаны.