Как чувствовать современный театр (страница 3)
– В самом начале я работала над другой ролью, я была сестрой. Я создавала ее образ, пластику, настроение, сюжет, развитие героя, и потом мы поменялись ролями с Машей Русских, и мне досталась роль домработницы. Времени до премьеры было уже меньше, поэтому, можно сказать, что домработница – сплошной перформанс, я фактически впрыгнула в нее. Но кроме домработницы, вся моя линия – кусок экскурсовода, потом сцена, где я медитирую, и потом моя линия во втором акте, это без специальной подготовки перформанс. Когда ты ставишь себе задачу и проверяешь ее собой. Например, экскурсовода в принципе не должно было быть, как-то на репетиции возник музей Грегора Замзы, Рома попросил меня написать текст к этому музею. Так возник сопроводительный аудио гид-манифест. А потом кто-то сказал, что людям будет непонятно, и я предложила рассказывать и пояснять. В первый показ на зрителя придумали, что я буду приглашать зрителей на сцену. Кто-то даже сказал, что никто не выйдет, но мы проверили, и на сцену вышел почти весь зал. Потом мы уже разделили людей по группам. Так родился экскурсовод. А что касается сцены омовения во втором акте, которая для меня очень важна. Это интересно, потому что уже за какое-то небольшое время до премьеры, Рома предложил мне в прямом смысле слова помыть Илью, как беспомощного человека, у которого уже не работают руки и ноги. Сделать это не торопясь, просто реально помыть человека. И мы сделали эту пробу, и Рома сказал, что так и оставим. Наверное, это одно из самых интересных актерских исследований. Потому что когда у тебя много разных работ, жанров, персонажей, все равно есть уже навык, свои способы воздействия на зрителя. А здесь я каждый раз прямо проверяю. Ведь я не понимала, как это будет воспринимать зритель, возможно, он будет злиться, это будет вызывать гнев, кто-то будет уходить, что-то комментировать. И я поняла, что мне нужно будет в этот момент концентрироваться и просто выполнять свою задачу. И я ничего специально не играю, то есть, я остаюсь максимально нейтральным человеком, который выполняет необходимую задачу, не добавляя ничего, не используя какие-то средства, которые у меня наработаны. И это интересно исследовать – ничего не играть на сцене. И каждый раз, когда приходят мысли: «А вдруг, кому-то, как-то, целый же зал», – эти мысли растворять. Это своеобразная актерская медитация. И для этого я специально придумала сцену с медитацией в первом акте. Я готовлюсь ко второму акту, я выхожу и сажусь, в течении долгой сцены, по-настоящему проверять медитацию, когда ты сидишь на сцене, на виду у людей, хотя я там сижу в сторонке, мы договорились меня не подсвечивать. И вот ты полностью останавливаешь движение мыслей и погружаешься в себя. Это интересный способ и, опять же, для меня оказалось интересным исследованием. А перформанс, когда люди выходят ко мне на сцену и помогают убираться, это вообще случайность. Был предпоказ на своего зрителя, а сцена ко времени антракта очень грязная, и я одна убирала ее около сорока минут, потом еще в течении часа намывала Илью. И когда я вышла уже на премьере, мне в голову просто пришла мысль сократить эту часть с уборкой, и мне в перчатках действительно было не открыть мусорный пакет, сначала я попросила женщину помочь, и когда она отозвалась, я подумала – а почему бы не попросить людей в принципе мне помогать. Ведь тогда мы значительно сократим эту часть уборки и у зрителя будет возможность более подробно погрузиться в часть с омовением во втором акте. И оно сработало. Я знаю, что некоторые зрители думают, что это подсадные люди, но это не так. И я им очень благодарна, потому что это тяжелый физический труд. А потом еще так тяжело таскать и омывать Илью, а люди мне так помогают и поддерживают перед этим. И вообще так приятно объединяться с людьми, они что-то спрашивают, я им отвечаю, мы наводим порядок на сцене, и действие при этом не останавливается.
– Что было самым сложным в работе над этим спектаклем?
– Что было сложным, я не могу ответить, потому что я настолько люблю театр и все, что с ним связано, что у меня язык не повернется сказать, что мне сложно. И потом, я знаю, что так принято говорить – творческие муки и это считается ценным, что человек мучается при создании чего-либо. Но я не буду набивать себе цену, я не испытываю творческих мук никогда, я вообще к себе отношусь очень хорошо и ценю то, что делаю. Даже когда, возможно, что-то не получается, если критикует большое количество людей, для меня все равно все это имеет ценность. У меня, видимо, какая-то другая движущая сила, она не от критики. Поэтому, мне не было сложно, для меня всегда это любознательный, непредсказуемый и интересный процесс. Я получаю удовольствие. Иногда, правда, мне бывает лень, но это связано больше с загруженностью, нежели с тем, что мне просто не хочется репетировать. А так, репетиция – это любовь моя! И создание образа, и работа над новым спектаклем, последние две недели перед выпуском – один из самых кайфовых периодов жизни. Я прямо перестраиваюсь в другое совершенно ощущение. Для меня это действо, таинство.
– Как зрителю чувствовать современный театр?
– Я уж за зрителя не могу сказать, и я не тот человек, который будет устанавливать правила, относительного этого. Но я думаю, что это ответственность каждого человека, а теоретически это более обученные люди объяснят, как воспринимать театр, как смотреть театр. Я, кстати, люблю читать или смотреть какую-то теорию, критиков, и я тоже это воспринимаю как произведение искусства, о том, как слушать сложную музыку, или как воспринимать какую-то непонятную живопись. И часто для меня это становится ключом к пониманию. Но вот сама я не знаю, как это делать. Могу сказать, как это делаю я – с большим любопытством. Но все равно ориентируюсь на свой вкус, бывает что-то современное мне не понятное, но мне нравится, бывает что-то мне понятное, но что мне не нравится. Я думаю, что в целом искусство надо воспринимать собой, а дальше кто и что оттуда берет и выносит, зависит от того, как человек в принципе воспринимает мир. Нет такого отдельного восприятия для искусства, мол, мир я чувствую так, а театр и искусство я воспринимаю так. И это желание каждого человека – чем больше хочется понять, извлечь и постигнуть суть вещей, тем шире, спокойнее и любознательнее мы всматриваемся в окружающую действительность, наблюдая за собой, почему то или иное явление искусства вызывает у нас определенные чувства, эмоции и размышления. Это же интересно, не обязательно обвинять искусство в том, что оно нам не угодило. Можно понаблюдать за собой. Но кому-то важно и поругать, и позапрещать, и поотрицать, но таков путь, видимо так, но это не мой путь. Я думаю, что все надо с любопытством, с любознательностью и любовью познавать и воспринимать, а чувствовать уж тем более.
Мне показалось, что Арина дала очень классную формулировку про любовь и любознательность. Но на самом деле, мы встречаемся, наоборот с довольно дотошным, недоверчивым, требовательным, часто не комплиментарным отношением к современному театру. К нему существует огромное число претензий со стороны зрителей, все мы рассмотреть не сможем, но основные выделим. Во многом часть этих претензий искусственно спровоцированы самими зрителями, которые идут в театр сразу с предубеждениями. И находятся сугубо в рациональном поле.