Глава 4

Сознания я не потерял. Тупая боль в спине не мешала мыслить – хотя мыслить особо и не требовалось, всё и так было кристально ясно. Федя, сука, решил, что делиться с артелью незачем, и рубины пригодятся ему самому. Не думаю, конечно, что у него получится. Ведь найти россыпь – это только начало; самое сложное – превратить её в деньги, а для одиночки эта задача почти непосильная. Во всяком случае, Федя не выглядит достаточно для этого умным, и перспектива остаться в живых у него слабо просматривается. А остаться и в живых, и с деньгами у него уж точно не выйдет.

У меня, правда, перспективы ещё хуже. Даже если Федя посчитает меня мёртвым и не станет добивать, это мало что изменит. До людей мне не добраться – судя по всему, я и ползти-то не смогу, вот прямо на этом месте и истеку кровью.

Здесь меня внезапно посетила мысль: а точно ли это Федя стрелял? Может, я зря наговариваю на парня? Оба карабина вместе с рюкзаками лежали в стороне. Совсем недалеко, саженях в трёх-четырёх, но у Федьки никак не вышло бы за эти несколько мгновений метнуться туда, дослать патрон и начать стрелять.

Потом я подумал, что кто бы ни стрелял, нет смысла лежать, уткнувшись мордой в землю, и прикидываться мёртвым. Если уж всё равно помирать, то достойнее всё-таки встретить смерть лицом. Я с трудом согнул правую руку, упёрся ею в землю и попытался перекатиться на спину. Усилий это потребовало неимоверных, но в конце концов у меня получилось.

Федя стоял, глядя на лежащего Михея, а в опущенной руке у него был маленький, почти дамский, пистолет. Оказывается, не один я такой умный и ношу с собой скрытое оружие. Мысли текли медленно и неохотно. Оружие… скрытое оружие… пистолет! У меня ведь тоже есть пистолет! Необязательно даже убивать эту сволочь – если удастся хотя бы ранить, он точно так же сдохнет в тайге.

Идея была неплоха, но я сам всё испортил, не сумев сдержать стона, пока переворачивался. Федя повернул голову и посмотрел на меня.

– Живучий… – хмыкнул он. – Извини, Тёма, что так получилось. Сам же понимаешь – мне никак нельзя вас в живых оставлять. Сухой, конечно, сказал, что мы с тобой работаем безо всяких подлянок, но вот так уж получается, что у меня с Сухим дорожки разошлись.

Этот гадёныш и в самом деле чувствует себя виноватым, ну просто лечь и не встать! Да, лежу вот и не встаю – дурацкий каламбур получился, и совсем не смешной. Мне-то уж точно не смешно.

– Ты же не продашь эти рубины, – голос у меня больше походил на карканье.

– Продам как-нибудь, – легко отмахнулся он. – Есть у меня надёжные кореша, отстегну им долянку.

Эти же самые кореша тебя, придурка, и похоронят. А потом кто-то другой их похоронит – в таких делах всегда множество трупов. Промежуточные владельцы будут умирать до тех пор, пока россыпь не перейдёт к кому-нибудь серьёзному – да скорее всего, к каким-нибудь аристократам, вроде тех же Орловских или Арди. Но Феде-то точно конец, даже если ему удастся избежать вопроса, почему он вернулся один, и куда делись его спутники. Не то чтобы мне от печальных фединых перспектив было как-то легче, но всё равно немного согревало.

Федя задумчиво посмотрел на меня и начал было поднимать пистолет, но как раз в этот момент Миха застонал и зашевелился.

– Эх, Дерево, Дерево, – с огорчением покачал головой Федя, – даже сдохнуть нормально не можешь. Нет, ну правда, будто из дерева сделанный.

Он, всё так же укоризненно покачивая головой, поднял пистолет и выстрелил Михе в затылок. Потом повернулся ко мне, и по его глазам стало понятно, что настала моя очередь. Руку я успел засунуть в карман и уже сжимал рукоятку пистолета, но вынуть его никак не успевал. Можно было бы попробовать выстрелить прямо сквозь штаны, но Федя стоял очень неудачно, и карман был не настолько широким, чтобы попробовать прицелится, не вынимая из него руки.

– Прости, Тёма, – сказал Федя с искренним сожалением в голосе. – Не хотел я этого, но…

Слева раздался негромкий хлопок. Федька резко повернулся туда, а я выдернул руку из кармана и наконец-то смог более или менее прицелиться. Уже скинул предохранитель и был готов нажать на спуск, но в этот момент произошло нечто, заставившее меня застыть в изумлении. Федя вдруг издал какой-то неопределённый звук и начал падать лицом вперёд, как подрубленное дерево. Такой неожиданный поворот поразил меня до глубины души, но то, что случилось дальше, уже окончательно выбило из колеи и заставило заподозрить, будто я сплю, или сошёл с ума, или просто галлюцинирую на почве ранения. Один из кустов в стороне вдруг качнулся, а затем довольно бодро, слегка покачиваясь, пополз к лежащему Федьке и вполне уверенно на него вскарабкался. Куст немного подвигался, чтобы разместиться получше, а потом из него полезли тонкие корни, и Федя взвыл. В этом вое было столько боли, что я буквально оцепенел от ужаса.

Больше всего нас пугает непонятное и неожиданное, и это как раз был тот самый случай, когда происходящее было и неожиданным, и совершенно непонятным. И то, что я был не в состоянии ни убежать, ни даже уползти, делало происходящее ещё более пугающим. А когда задвигался ещё один куст и уверенно двинулся уже в мою сторону, мой страх окончательно перешёл в панику. Я, не обращая внимания на слабость и боль, начал отползать, отталкиваясь ногами, и у меня даже немного получалось. Получалось, конечно, не очень – несмотря на мои титанические усилия, я смог отползти самое большое на сажень, но этого хватило – жуткий куст, который к этому времени был совсем рядом, меня не достал. А может, и достал, только я этого уже не увидел. В голове у меня помутилось, в глазах вспыхнули и рассыпались цветные искры, и я почувствовал, как распадаюсь на мельчайшие части.

* * *

Я ничего не чувствовал. Не в том смысле, что потерял сознание – сознание, как ни странно, сохранилось. Вот только все чувства куда-то исчезли, и я рассматривал место, куда я попал, безо всяких эмоций. Очень странное место, надо сказать. Насчёт того, что я умер, у меня никаких сомнений не было – а какие здесь могли быть сомнения? – но вот на загробный мир это место совершенно не походило. Здесь никак не могли существовать ни бездушные слуги Морены, ни христианские ангелы, ни валькирии Одина. Это место вообще местом не было, и видел я его не глазами, а скорее, просто каким-то непонятным образом ощущал. Ощущал по-разному – иногда это было бесконечное пространство, заполненное различными объектами, иногда что-то вроде бесконечно возвышающейся надо мной гигантской пирамиды, а иногда всё сжималось в точку, в которой все эти загадочные объекты были и прямо во мне, и одновременно бесконечно далеко.

Можно было бы сказать, что от этого всего кружилась голова, но поскольку никакой головы у меня не было, то и кружиться вроде было нечему. Тем не менее всё это здорово сбивало с толку. Я попробовал сосредоточиться на каком-то одном образе, и после нескольких безуспешных попыток что-то получилось. Мир вокруг предстал в виде затянутого дымкой пространства, в котором плавали с трудом различимые сгущения, вроде небольших облаков. Не совсем облаков, конечно – облаками я их назвал про себя исключительно для удобства. Скорее, это были просто сгущения окрестной дымки без чётко выраженных границ.

Я присмотрелся к ближайшему небольшому облаку, и оно постепенно обрело более отчётливую форму, а внутри него удалось различить некие регулярные и очень сложные структуры – довольно чёткие в середине и расплывающиеся ближе к краям. Некоторые облака висели неподвижно, другие медленно куда-то плыли, а третьи резко и хаотично двигались, временами надолго замирая. Если это загробный мир, то это, наверное, души? И получается, что я тоже душа, и со стороны тоже выгляжу таким облаком? И главный вопрос: что дальше? Что мне теперь надо делать – вот так же бесконечно куда-то плыть?

Не то чтобы этот вопрос меня сильно волновал – никаких эмоций у меня по-прежнему не было, – но я понимал, что в этом месте наверняка есть какие-то правила, и лучше было бы им следовать. По крайней мере до тех пор, пока я не выяснил, что это за правила, и чем грозит их нарушение.

Пока я неторопливо предавался этим размышлениям, окрестный мирный пейзаж самым радикальным образом оживился, и я внезапно осознал, что это место не такое уж и безопасное. Не очень большое, скорее, среднее, облако, до этого мирно плывшее в стороне, как-то совершенно незаметно приблизилось к тому самому маленькому облаку, которое я разглядывал. Малыш начал торопливо отплывать в сторону, но не успел – большое облако стремительно метнулось к нему и обволокло туманными выростами.

Этот процесс нельзя было назвать именно поеданием – он был похож скорее на объединение. Очень характерный завиток, который я рассматривал в маленьком облаке, переместился в большое и встроился в его структуру. Впрочем, как это ни назови, а тот участник, что поменьше, вряд ли был рад конечному результату. Съели его или всё-таки не съели, но существовать он явно перестал. От него перешло в большое не так уж много, структуры переместились далеко не все – некоторые просто потеряли форму, расплылись и окончательно растаяли в дымке. Хотя душа вроде бы должна быть бессмертной, или я что-то путаю?

Я слишком увлёкся наблюдением и совсем забыл, что это не спектакль, и я здесь вовсе не зритель, а такой же непосредственный участник. Каким-то образом хищное облако оказалось уже рядом со мной, и, судя по тому, как быстро оно могло двигаться, шансов убежать от него было не так уж много. Если бы у меня сохранились эмоции, то я, наверное, начал бы паниковать, и дело кончилось бы плохо. Но адреналин не затуманивал мне разум, паника не гнала меня прочь не разбирая дороги, и я смог принять, пожалуй, единственное правильное решение.

Я двинулся навстречу. Или не двинулся, а помчался? В общем-то, я и в самом деле пожелал двигаться быстро, но в этом месте со скоростью всё было очень непонятно. Ведь скорость – это расстояние, делённое на время, а какая может быть скорость там, где не существует ни расстояния, ни времени? Но возле большого облака я действительно оказался сразу. Оно засуетилось, выбросило навстречу мне свои туманные щупальца, но было уже поздно. Щупальца впустую сомкнулись где-то позади меня, а я пролетел мимо и вломился внутрь, прямо в тот самый украденный у маленького облака завиток, который вблизи оказался никаким не завитком, а огромной и сложной структурой. Я врезался в неё, породив волну, корёжащую окрестные структуры, и сознание мгновенно погасло.

* * *

Туманные облака незаметно приняли причудливые формы, превратившись в необычных зверей, и начали меня окружать. Они то и дело пытались стегнуть меня внезапно вырастающими туманными щупальцами, но я легко от них уворачивался. Лениво уклонился от туманного волка со множеством хаотично расположенных лап, чуть отодвинулся в сторону, чтобы пропустить мимо себя неуклюжую туманную муху, и начал, наконец, осознавать, что во всём происходящем есть что-то неправильное. Я попытался сосредоточиться и быстро понял, что мой нос что-то щекочет. Нос… щекочет… я не успел толком удивиться этой странности, как туманные звери незаметно ушли на задний план, в носу невыносимо засвербело, и я чихнул, окончательно просыпаясь.

Я лежал, уткнувшись лицом в землю; похоже, одна из травинок попала мне в нос, вот она и заставила меня проснуться. «Это был сон, что ли?» – отстранённо удивился я. Образы туманных тварей ещё мелькали на краю сознания, но я очнулся уже достаточно, чтобы понимать, где сон, а где реальность. Реальность пахла чуть влажной землёй, молодой травой и только что вылезшими грибами – в общем, обычным набором лесных запахов.

Потом пришли воспоминания, и стало вообще ничего не понятно. Где тот куст? Где Федя? И если Федька меня действительно застрелил, то почему я чувствую себя совершенно здоровым? Я рывком перевернулся и сел. Никаких подозрительных кустов рядом не было, и Фёдора тоже нигде не было видно. «Мне это всё приснилось, что ли?» – в полном недоумении спросил я сам себя вслух. Ситуацию этот вопрос никак не прояснил, но звук собственного голоса немного успокоил.