Урод. Скажи, когда будет больно (страница 3)
Неужели и ему придется стать чьим-то персонажем? Платон встряхнул головой, словно сбрасывая с себя эту мысль, включил чайник и, как человек, мечтающий похудеть, но хлопающий дверцами по ночам, стал нетерпеливо заглядывать повсюду. В холодильнике, естественно, оказалось пусто, но, к счастью, из глубины одного из шкафчиков, снаружи отделанного пластиком под дерево, на него одиноко смотрел черный чай со вкусом земляники со сливками. Стекло отсутствовало. Так что Платон просунул туда руку и, обхватив коробку пальцами, как игровой аппарат мягкую игрушку, вытащил на свет божий. Затем потер губкой кружку, хотя толку от этого было мало: грязь буквально въелась в керамику, бросил в нее пакетик и залил кипятком. По дну стало расползаться бурое пятно, и прозрачная вода медленно начала окрашиваться в темный цвет.
«Ничего не напоминает?» – но вопрос не требовал ответа, и Платон, едва сдерживая отвращение к себе и в целом к тому, во что превратилась его жизнь, отправился на поиски ванной комнаты.
С вечера он не стал раздеваться, просто лег в кровать и накрылся свободной половиной покрывала. Теперь грубые джинсы давили в области паха, а грязная футболка неприятно липла к телу.
Наконец Платон разделся – казалось, одежда успела впитать запахи этой квартиры – и по очереди снял митенки. Последний раз он надевал их еще в Нью-Йорке и потому с удовольствием размял чуть онемевшие кисти рук, искоса поглядывая на человека с впалой грудью в зеркале напротив.
– Надеюсь, теперь ты доволен, – произнес Платон, перешагнул через высокий бортик ванны и задернул пластиковую шторку с изображением двух сердец – черного и красного.
Наверное, ее подбирали в тон кафельной плитке. В голову сразу полезли воспоминания о просторной душевой кабине, которая осталась ждать его в Нью-Йорке, но он не захотел разгоняться. К тому же горячая вода немного сняла напряжение в теле после долгой дороги и ночи, проведенной на дешевом матрасе.
Чемодан нашелся в прихожей, и, опустившись на корточки, Платон раскрыл его прямо на месте. Одинаковые на вид черные вещи были аккуратно сложены. Он надел джинсы и водолазку – те, что лежали сверху, – кожаную куртку, с которой почти не расставался, и, позвякивая ключами, вышел из квартиры.
На площадке навязчиво пахло пельменями, а из-за соседней двери доносились мультяшные голоса. Платон брезгливо поморщился и, погруженный в тягостные раздумья, спустился вниз по лестнице.
На улице собирался дождь, но расходиться особо никто не спешил. Платон застегнул куртку, повернул направо и ускорил шаг. Ноги сами несли его прочь.
Вскоре показалась вывеска супермаркета. Оказавшись внутри, Платон, не читая этикетки, побросал в корзину все, что не нужно готовить, и, как только подошла его очередь на кассе, расплатился, терпеливо перенося несвежее дыхание молодого парня за своей спиной – несколько банок пива и рыба в вакуумной упаковке лежали на ленте.
Конечно, Платон и сам был далеко не святым. Мягко говоря. Но когда ему было примерно столько же лет, он хватался за любую возможность заработать и если приходилось, то копался в грязи, пока все вокруг считали, что это удел недостойных и нормальному человеку место за столом, даже если там стоит пустая тарелка. Платон посмотрел на одутловатое лицо сутулой кассирши, на ее фирменную красную жилетку с бейджем. Кажется, ее тоже все устраивало. Он взял свой пакет и вышел из магазина. Конечно, это были только его личные трудности. Никто не обязан соответствовать чужим ожиданиям.
Платон увидел беседку, направился к ней и вынул из кармана пачку сигарет, которую купил еще в аэропорту, когда ждал посадки несколько часов – его рейс три раза откладывался, как будто специально.
– Эй ты! – К нему приближалась та самая незнакомка, что совсем недавно орала под окнами. Правда, теперь она была не одна. – Ее вообще-то для детей строили! – Словно в подтверждение своих слов женщина подняла вверх руку ребенка, которого тащила за собой как собаку на поводке. – Слышишь меня? – Возмущение ее росло с каждой секундой, при этом дождь, точно с ней заодно, тоже стал усиливаться.
Это было поистине мерзкое зрелище. Платон подошел к урне, затушил сигарету и, не желая отражать удары, вернулся за пакетами. Появилось давящее и распирающее грудь чувство, когда слова просятся наружу, но лучшим вариантом из всех возможных было промолчать.
– Понаехали! – прилетело в спину как комок грязи. Видимо, соседка не договорила, а может, такая легкая победа просто не доставила ей удовольствия.
Наблюдая со стороны за женщинами, Платон смутно понимал, почему они бывают одиноки. Связавшись с ними, несчастный получал жалкий мизер, а лишался всего, даже собственного достоинства. Точно как в том анекдоте: она взяла в загсе его фамилию, и он стал просто Валерой.
В квартире Платон снова заперся на все замки, прошел на кухню и разогрел в микроволновке контейнер с едой. Остатки терпения стремительно испарялись. Перед глазами по-прежнему стояло лицо того мальчика, а в ушах – крик его матери, который он был вынужден слушать за кусок хлеба и крышу над головой. Все это скверно, очень скверно. Хотелось выпить, но прежде надо было что-то закинуть в себя и на этом топливе продержаться еще сутки, а потом решить все вопросы дистанционно. Лучше пережить еще один мучительный перелет, чем оставаться здесь…
Платон быстро поел, протер мокрой тряпкой клеенку с изображением желтых подсолнухов и похлопал себя по карманам. Телефон лежал на тумбочке в спальне – там, где он его и оставил, рядом стояли квадратные часы с зелеными стрелками. Вероятно, с приходом темноты они светились, но не было нужды дожидаться ночи, чтобы в этом убедиться. Платон пробежался глазами по сайту, судорожно прикидывая в уме, сколько займет дорога в аэропорт. Вчера он не обратил на это внимания и, собственно, даже не знал, где теперь находится. Для верности Платон перешел еще по паре ссылок и застонал, точно от боли:
– Только не это…
Но результат оставался неизменным: на ближайшие даты все билеты были распроданы. Выходит, ему еще очень повезло, что он сможет улететь отсюда примерно через 75 часов. Платон нахмурился, покачал головой и зашел в соцсеть.
Вера ужинала в ресторане. Сидела за столом, накрытым белой скатертью, и широко улыбалась. Пока они были вместе, она наполняла его жизнь светом, а потом снова стало темно. Платон медленно выпустил воздух через рот, бросил телефон на кровать, подошел к окну и раздвинул шторы.
Сквозь потоки воды на стекле неотчетливо виднелись фонари и подсвеченные красным подъезды соседних домов. Платон достал из пачки одну сигарету и задумчиво постучал ею по руке, словно вытряхивая табак.
Декорации не стали разбирать – все оставили на своих местах, чтобы он их сразу узнал. Но ведь решать только ему: принимать участие в этой постановке или переписать сценарий под себя. Во всяком случае, хотя бы попытаться.
– За три дня ничего не случится, – словно успокаивая самого себя, почти шепотом произнес Платон, чиркнул зажигалкой и затянулся.