Лицо собеседника вызвало у Кононова какое-то движение в памяти. Где-то они пересекались, но где и когда? Теперь уж не вспомнить.

– Где служил? – поинтересовался Кононов, пытаясь взглядом отыскать скан-код.

– Не ищи, – усмехнулся собеседник. – У меня обмундирование старого образца.

И верно, сообразил Кононов, уважительно разглядывая форму. Дореформенный образец, потёртый весь, но мужик до сих пор не снимает. Досталось его поколению, когда «эти» попёрли.

Кононов быстрым движением века прищурил глаз, и режим смартвзора отключился, свернувшись в прозрачную пиктограмму на периферии зрения. Кононов оглядел зал. В столовой больше никого не было, только картинки меню, вспыхивая, сменяли друг друга на автовыдаче. Кофе давно остыл, недоеденная творожная калитка с укоризной смотрела с тарелки. Он снова осмотрел подсевшего мужика. Тот прихлебнул из кружки, по бортам которой свисало с десяток чайных пакетиков, и протянул руку:

– Ну чё, будем знакомы? Василий.

– Лейтенант Кононов… Алексей.

Ладонь Василия пахла табаком и долгой дорогой, была сухой и тёплой. Кононов пожал её и опрокинул в себя содержимое чашки.

– Ладно, мне пора на рейс.

– До Гимол, что ли?

– Дальше. Под Вяйняпогу.

– Надо же! И мне туда. Эка тебя занесло. По какому делу?

Кононов взвесил все за и против и решил, что хоть мужик и назойливый, но нет ничего страшного в том, чтобы рассказать ему.

– Сослуживец погиб. Везу вдове кое-что из его вещей. Он просил.

– Вона как. Ясно. А с тобой самим-то что не так?

Кононов пожал плечами.

– Что, так заметно? Ловушку зацепил. Нашу же. Под парализующий импульс попал, сутки провалялся обездвиженный. На ноги подняли, но не все функции ещё восстановились. В общем, типа в отпуске пока.

– Тоже досталось, значит. Что там сейчас на рубеже творится-то? Как и раньше лезут?

– Как раньше уже не лезут, – сказал Кононов. – Попроще стало.

Коллоидная плёнка, интегрированная в ткань барабанной перепонки, завибрировала, и голос «Алисы» напомнил, что до посадки на рейс осталось пять минут.

– Раз мы попутчики, то пора на перрон, – предложил Кононов.

Василий с сожалением оглядел свой напиток. Оставлять его он явно не хотел, но тот был слишком крепким, чтобы выпить его залпом. Мужчина сделал несколько мелких частых глотков, отставил чёрную жижу в сторону и нацепил на плечо видавший виды походный рюкзачок.

Перрон был открытый; снег продолжал идти вторые сутки, намело почти по колено. Сдвоенный автоваг низкоскоростного пригородного маглева с шипением приближался по старой колее, выкуривая снег из-под магнитной подвески. После полной остановки ведомый модуль клацнул, отцепился от ведущего и ушёл на запасной путь. Пассажиров до конечной почти не было, поэтому автопилот решил избавиться от балласта и зря не гонять сдвоенную сцепку туда-сюда.

Кононов и Василий нырнули в дверь и плюхнулись на кресла. Спустя пару станций автоваг остался в их полном распоряжении.

– Ты местный, что ли?

– Да я везде как местный, – ухмыльнулся Василий, протягивая ноги под кресло спереди. – Жизнь побросала. Сейчас тут дельце есть. На рыбалку решил выбраться. Подлёдный лов – слышал такое? Не увлекаешься?

– Равнодушен. В детстве, когда на Дону жили, рыбалил, да. А потом как-то завертелось… Не до того стало.

– Зря ты. Рыбалку я уважаю. Этот навык нам от предков достался. Кто рыбак – тот завсегда в любых условиях выживет. А кто на всё готовое надеется, тот, случись чего, первым коньки отбросит. Батя покойный говорил…

Кононов слушал Василия вполуха. А то и в четверть уха. В голове хороводили заготовки речи, которую ему придётся держать на пороге перед совершенно незнакомой зарёванной женщиной по имени Варвара. Мучительно подбирая нужные слова и подходящий тон, Кононов следил, как быстро мелькают в окне белые пушистые лапы сосен. Наконец, его окончательно сморило, и он погрузился в ту особую дорожную дрёму, когда всякий раз, как голова склоняется на грудь или плечо, тело дёргается, как от удара тока, и пытается очнуться. Но попытка эта длится недолго, несколько секунд, и цикл бесконечно повторяется, пока, наконец, на очередной остановке веки окончательно не сомкнутся.

Снилось много рваной мозаичной чепухи. Почти всё сразу выветрилось. Лишь один сон Кононов почему-то крепко запомнил. Он был посреди пустоши, один под низким небом. По колено в жирном чернозёме. Вороны гаркали, кружа сверху. А он стоял с лопатой и всё не решался сделать то, что должен. Наконец, он резко вогнал штык в землю и принялся отбрасывать вязкие комки в сторону, пробираясь к чему-то, что было спрятано в плодородной почве. Вот показалась скользкая плёнка, покрытая сетью красных пульсирующих ниточек. Кононов отбросил лопату, чтобы не повредить находку, стал разгребать землю руками, горстями убирая из лунки дождевых червей, потом потянул за какие-то гибкие скользкие трубки. Найденный трепещущий кожух с хлюпающим звуком выскользнул на поверхность. Плёнка лопнула, и из неё потянулась розовая крохотная ручка. Раздался пронзительный детский плач… Кононов поднял младенца на руках, сощурился и увидел, что всё поле до горизонта усеяно разрытыми лунками, в которых что-то копошилось в бурой жиже…

– Браток! Браток! Лёха! Конечная, приплыли.

Василий тормошил его за плечо, напоминалка в ухе голосила, что пора пробудиться, но сознание всё не желало возвращаться. Кононов приказал назойливому голосу в ухе заткнуться, прижав кончик языка к нужной точке на нёбе. Голос утих. Автоваг не трогался с места, частым миганием индикатора над входом намекая медлительным пассажирам пошевеливаться. Кононов закинул сумку с вещами на плечо и вышел в раскрытые створки дверей. Они тут же захлопнулись со звуком, похожим на облегчение, и автоваг бодро укатил в бокс, чтобы подзарядиться и пройти диагностику.

Василий уже прохаживался по перрону, выдыхая облачка пара и прикрывая щёки от цепких когтей мороза. Попутчик ловко увернулся от автоматического снегоуборщика, катавшегося по перрону и сдувавшего снег в кучи. Кучи подбирал и вывозил его более крупный автоматический собрат – беспилотный погрузчик. Кононов постоял немного, прогоняя остатки кошмара, и решил, что надо прощаться.

– Ну что, счастли́во, – сказал Кононов. – Мне пора, хочу засветло успеть. Обратным рейсом назад рвану.

– Погодь минуту, – попросил Василий. – Что-то моего компаньона нет. Фомич, мужик из местных, пожилой уже. Договорились, что свои клёвые места покажет, но что-то не пришёл.

– Позвони, – простодушно предложил Кононов.

– Да вишь как… Обронил где-то коммуникатор. Не знаю, на какой станции. Я как-то и не переживал, без связи обходиться давно привычный. Думал, ну раз уговорились, то всё в силе. А он, не дозвонившись, наверное, по-другому рассудил.

Кононову хотелось расспросить, почему Василий пользуется неудобным отжившим своё хламом и не интегрирует в себя современный модуль связи, но удержался. Мало ли какие у человека причины и обстоятельства. Не надо лезть не в своё дело.

– И что, в блокнот айди не записал?

Василий сокрушённо взмахнул руками, мол, ну о чём ты говоришь, конечно нет.

– Что делать будешь? – спросил Кононов.

– Не против, если я тебе компанию составлю? Не надоел я ещё? Болтаю много, есть за мной грех, хе-хе. Но так-то человек безобидный, хлопот не доставляю. А может, и пригожусь чем. Кстати, я места здешние знаю. Могу окрестности показать, красо́ты местные.

На последней фразе по лицу Василия пробежала какая-то тень, он бросил в Кононова оценивающий цепкий взгляд, но тот постарался не придавать этому значения, и Василий вновь расслабился.

– Ну а почему нет? – сказал Кононов. – Пошли, раз так.

По дороге Василий расспрашивал его о всяком: где родился да где учился, женат ли и есть ли дети. Кононов больше отмалчивался, сказал только, что с семьёй всё сложно и, с тех пор как ушёл, с сыном видится редко. Но о причинах того, почему жизнь пошла вкось, умолчал. Настолько открываться первому встречному он был не готов.

Между посёлком и станцией пролегал обширный заснеженный пустырь. Судя по количеству свежевыпавшего снега, уличный снегоуборщик пролетал тут часа два назад, и уже впору было вызвать его из коммунального автопарка обратно.

Слушая байки Василия, Кононов шагал по улице, звено за звеном укладывая на снегу цепь шагов. Северное безлюдье томило смутной тоской и чувством одиночества; здесь сама природа, несклонная к сантиментам, нашёптывала мысли о конечности и бессмысленности всего.

На многие километры вокруг не было ни городов, ни деревень – во всяком случае населённых. После оптимизации в большинстве малых населённых пунктов остались только тёмные остовы законсервированных во времени административных зданий да покинутые дома. После кризиса сороковых много где оставались в основном женщины и старики. Инфраструктуру надо было как-то содержать и обслуживать, а ресурсов на это не хватало. Вот и провели реформу, определив оптимальные места для компактного проживания населения. В глубинке девять населённых пунктов из десяти прекратили своё существование, а их жителей переселили в оптимизационные центры, созданные на базе самых удобных и развитых посёлков. С логистикой, жилищно-коммунальным хозяйством и социальной сферой всё наладилось – благо автоматизация к моменту реформы уже продвинулась так, что живых рабочих рук требовалось всё меньше. Вот только беду с демографией реформа так и не смогла исправить. И если бы соседи не страдали от той же проблемы, Кононову, как пограничнику, было бы нелегко удерживать рубежи обезлюдевших просторов.

К нужному адресу они явились вместе с сумерками. Василий удивлённо хмыкнул и пропустил попутчика вперёд. Отступать было некуда.

Кононов долго настраивался на предстоящий разговор, но у двери понял, что забыл все заготовленные фразы. На стук в дверь на крыльцо вышла женщина средних лет, тело её было рыхлое, а под глазами залегли мешки. По памяти сравнив её лицо с фото, которое передал майор Поршнев, Кононов с большим трудом угадал в сальных прядях прежние шаловливые локоны. В отсутствие мужа женщина сильно сдала.

– Варвара, здравствуйте! Кононов Алексей. Может, Гриша рассказывал… Я к вам по поручению… То есть исполняя последнюю волю…

– Я поняла, – резковато сказала хозяйка дома. – Ну, заходите, что уж. Шули́ка, а ты что тут забыл? Снова сбежал?

– Но-но! – вальяжно произнёс Василий, сбивая снег с подошв. – Что за фамильярность! Я честно искупил вину, службой доказал, что встал на путь исправления. А в тот раз я и не сбегал никуда. Я просто не предупредил, что отлучился. И вообще, кто старое помянет…

Он скинул верхнюю одежду и стал разуваться. На предплечье, выше запястья, Кононов успел разглядеть мелькнувшую тюремную наколку.

Они что, знакомы? И как близко? Кононов понял, что попал в неловкую ситуацию, и не знал, что делать. Излагать велеречивые фразы, которые он заготовил, показалось вдруг неуместным и смешным. Кононов понял, что сослуживец, Царство ему Небесное, не пояснил, в каком семейном статусе он находился с Варварой, и не предупредил, что она может быть не рада нежданному посещению. Хозяйка и впрямь проявляла интерес не к Кононову, а к Василию, которого называла то ли по фамилии, то ли по прозвищу – Шуликой.

Василий хлопнул в ладоши и прошёл в комнату.

– Попотчуешь чем? Двое суток в дороге. Так ты, оказывается, вдова, а мне-то всё пела, что свободная барышня.

– Ой, Шулика, умолкни. На стол придумаю что-нибудь. А вы, как вас… Алексей, что у порога топчетесь? Заходите, погрейтесь. Чайник поставлю.

– Да я не замёрз, – сказал Кононов.