И сейчас, глядя на искреннее, посветлевшее лицо Талэйлы, на ее ясные глаза, все еще верящие в изначальную доброту людей, он с ужасающей ясностью понял весь циничный, садистский замысел Эдвина. Тот не просто обманул ее. Не просто поиграл и выбросил. Он устроил для нее изощренную пытку. Приводил в дом друзей и их «леди» , знакомил тех с цыганкой, заставлял наивную, чистую душу думать, что эти ночные бабочки, эти «продажные грешницы» из его детских кошмаров – и есть образец «свободных аристократок». Рэйвенвуд стирал для Талэйлы грани между пороком и добродетелью, издевался над ее доверием, опутав паутиной лжи. Мерзость. Отвратительная, до тошноты, до холодной ярости, сжимающей горло мерзость.

Райан резко выдохнул, откинувшись на спинку стула, и провел рукой по лицу, будто пытаясь стереть призрак прошлого и цинизм настоящего. Сентиментальность и жалость к себе были роскошью, на которую у него не было права. А жалость – не то, что могло помочь его неожиданной подопечной справиться с ситуацией. Сейчас нужны были действия. И, возможно, даже некоторая жесткость. Но главное – искренность.

– Талэйла, – его голос прозвучал хрипло, он прочистил горло и начал снова, уже тверже. – То, что вы мне только что рассказали… Вы должны знать правду. Всю. Как бы горько это ни было.

И Райан выложил ей всё. Без прикрас, без смягчений. Он говорил о том, что старый обряд, который прошла Талэйла вместе с Эдвином,, был не более чем помолвкой, предварительным соглашением, не имеющим силы настоящего брака. О том, что «священные узы» – это пыль, и разорвать их проще простого: паре достаточно обратиться к любому служке в городском храме для проведения краткого ритуала отказа. Эвергард рассказал, кем на самом деле были эти «веселые, свободные леди», не выбирая нежных слов, называя вещи своими именами. Его целью было не ранить Талэйлу еще сильнее – она и так была изранена, – а выжечь ложь каленым железом, разбить вдребезги хрустальный замок ее наивных иллюзий, показать ей черно-белую, уродливую правду, чтобы она наконец поняла: она ничего не должна Эдвину. Никаких обязательств. Никакой верности.

Талэйла слушала, не двигаясь. Сначала на ее лице отразилось лишь недоумение, затем – медленное, ужасающее понимание. Она побледнела так, что казалось еще немного и девушка снова лишиться чувств. Рука сама потянулась к запястью, к той самой, едва заметной метке, которая еще вчера была символом ее счастья, а теперь превратилась в клеймо глупости, в унизительную отметину обмана. Дыхание цыганки стало частым, поверхностным.

– Нет… – выдохнула она, и это было не отрицание, а стон. – Это… не может быть правдой… Он… они… все… – Она отшатнулась от стола, будто он был раскаленным.

– Может. И это – чистейшая правда, – безжалостно, но без злобы подтвердил Райан. Его слова падали, как удары молота. – Теперь вам нужно принять решение. Чего вы хотите? Просто разорвать эти фальшивые узы и быть свободной? Или… – он сделал паузу, и в его глазах мелькнула холодная сталь, – я, как человек, представляющий на этих землях интересы герцога Эвергарда, могу заставить этого болвана довести начатое до конца. Жениться на вас по всем законам и правилам, чтобы формально смыть позор с вашего имени. Он будет вашим законным мужем. Правда, я не поручусь, насколько счастливой будет эта жизнь.

– Нет! – крик вырвался у Талэйлы с такой силой и искренним ужасом, что, казалось, содрогнулись стекла в окнах. Она вскочила с места, отступая к стене. – Никогда! Я не хочу быть связана с ним ни на секунду дольше! Я хочу, чтобы это… это пятно исчезло! Я хочу, чтобы он исчез из моей жизни!

Райан медленно кивнул, и в глубине его глаз, сквозь маску суровости, промелькнуло что-то похожее на мрачное удовлетворение вперемешку с мелькнувшей досадой. Он тихо, так, что слова были скорее шепотом, пробормотал:

– Разумный выбор… Хотя, вероятно, молодой обеспеченной вдовой вы смотрелись бы куда выигрышнее и счастливее…

Талэйла не расслышала его слов. Она стояла, прислонившись к прохладной стене, пытаясь перевести дух и переварить обрушившийся на нее шквал правды. Она чувствовала себя так, будто с нее содрали кожу, обнажив каждую нервную клеточку. Потом она медленно подняла взгляд на Райана, и в глазах цыганки, помимо боли и растерянности, загорелась новая, жесткая искра – искра взрослой, выстраданной подозрительности.

– Зачем? – спросила она тихо, но с неожиданной для нее самой твердостью. Ее голос больше не дрожал. – Зачем вам всё это? Рисковать собой, вмешиваться в дела аристократа, тратить время на какую-то… цыганку? Вы – такой же лорд, как и он. Мы из разных миров, нас разделяет пропасть. Вы мне ничего не должны. Ничего! Так зачем? – Она сделала шаг вперед, и ее глаза сузились. – И, что самое главное… почему я должна доверять вам? Ведь Эдвин, он… он тоже поначалу был добр ко мне. Говорил сладкие слова. Дарил подарки. А потом оказалось, что за всем этим скрывается лишь ложь и презрение. Что скрывается за вашей добротой, лорд Райан?

Глава 3

После вопроса в солнечной столовой воцарилась тишина, густая и тяжёлая, будто воздух наполнился удушливой пылью. Прямой вызов, брошенный человеку, который спас её из кошмара, наверное, должен был вызвать гнев или холодное высокомерие. Но Райан откинулся на спинку стула, и его пальцы медленно провели по полированному дереву подлокотников. Его взгляд стал задумчивым и отстранённым. Он смотрел на Талэйлу, но словно не видел её, а видел что-то далёкое, болезненное и давно забытое.

«Почему я должна доверять вам?»

Мужчина глубоко вздохнул, и его плечи расслабились, будто с них сняли невидимый, но оттого не менее тяжёлый груз. Маска благородного спасителя треснула, и Талэйла увидела перед собой просто усталого человека, в чьих глазах читалась своя собственная, пережитая и принятая боль.

– Вы задали единственный верный вопрос, – наконец сказал Райан, и его голос лишился прежней бархатной уверенности, став более простым и немного хриплым. – Ответ не так прост, как «из рыцарского долга». Увы, рыцари остались в балладах. В жизни правят интересы. И мои интересы в этой истории… сложнее.

Он помолчал, собираясь с мыслями, и его взгляд скользнул по солнечным зайчикам, плясавшим на полированной столешнице. Сын герцога бессознательно водил по резному краю стола кончиками пальцев, повторяя изгибы виноградной лозы.

– Ваш табор стоит на землях моего отца. Это накладывает обязательства. Не те показные, что для галочки в учётной книге, а настоящие, глубокие. Те, что я давно был вынужден взять на себя. Мне важно знать тех, кто находится под нашей защитой. Несколько дней назад я виделся с бароном Янко.

Талэйла замерла. Сердце на мгновение замерло, а затем будто подскочило и гулко забилось где-то в горле. Райан был в таборе? У строгого Янко? Она представила эту встречу: аристократ в дорогом камзоле и седой старик в потертой безрукавке, ведущие переговоры о судьбе глупой девчонки.

Райан продолжил, кивнув, словно уловив её мысль:

– Я выразил ему своё уважение, – в его голосе прозвучала лёгкая ирония, – и напомнил о правилах для гостей герцогства. Ваш барон волновался, хотя прятал это за ворчанием. Он сказал, что одна из его подопечных улетела из гнезда и может налететь на сучья как глупая птаха. Еще он говорил, что ветер с севера пахнет бедой, а молодость часто допускает ошибки и путает блеск мишуры с сиянием звёзд. Кстати, вашу подругу Лилу барон едва удержал от поисков. Оба боялись, что связь с Рэйвенвудом не сулит вам добра.

Лорд посмотрел на цыганку, и в его глазах она увидела спокойную уверенность в сказанном.

– К тому времени я уже слышал о проделках виконта. В клубах Истора любят сплетни. До меня дошли слухи о новой «забавной шутке» Рэйвенвуда. О какой-то цыганке с ярмарки, которую он очаровал и теперь держит дикарку в доме, как зверушку. Одни смеялись, другие брезгливо морщились, но все сходились в одном – у виконта появилась новая игрушка. Слухи были отрывочны, но я знаю Эдвина и его чувство юмора. Поэтому поехал к нему. Не спасать вас, – Райан посмотрел на Талэйлу, – а предупредить. Сделать выговор. Показать, что выходки Эдвина не останутся без последствий. Что на моей земле я не потерплю таких «забав».

Райан пожал плечами с видом раздражения и досады, и в этом жесте было столько усталой искренности, что Талэйле захотелось ему поверить.

– Да, я уже знал, что происходит за стенами поместья Рэйвенвудов, но я не мог просто забрать вас из его дома. Вернее, мог, но это означало прямой конфликт, громкий скандал и опасность в первую очередь для вас. Вас могли обвинить в воровстве, в колдовстве, в чём угодно, лишь бы замять историю. – Мужчина на мгновение прикрыл глаза и покачал головой, а затем, смерив задумчивым взглядом свою гостью, уточнил: – Да и пошли бы вы тогда с незнакомцем? Вряд ли. Наша встреча на дороге – случайность. Судьба. Чистая удача для вас. И, возможно, для меня.

В его голосе прозвучала какая-то новая нота, глухая и многообещающая, но он тут же погасил её.

– Вы спрашиваете, почему вы должны мне доверять? Понимаю ваши сомнения. Да, я лорд. И да, я не обязан был помогать незнакомой цыганке. Но я – сын герцога Эвергарда. Пусть и бастард. – Он сказал это просто как факт, без тени стеснения или, наоборот, гордыни. – Я привык отвечать за тех, кто живёт на наших землях. За всех. Независимо от их статуса – будь то последний крестьянин или кочующий табор. Любое нарушение законов в герцогстве – это удар по репутации отца и по моей собственной. Я не могу этого игнорировать.

Он отпил глоток остывшего чая, и чашка глухо стукнула о стол. Звук прозвучал неожиданно громко в тишине комнаты.

– Надеюсь, что смог ответить на ваш вопрос. Теперь выбор за вами. Я не тюремщик. Если решите уйти – дверь открыта. Мартин отвезёт вас куда скажете и снабдит всем необходимым. Я предлагаю помощь. Могу помочь расторгнуть это нелепое обручение и отвезти в табор, если захотите. Решать вам.

Талэйла внимательно слушала, словно впитывая каждое слово этого мужчины. Её защитные барьеры, возведённые из страха и недоверия, постепенно разрушались в его присутствии. Он был молодым, но его уверенность и сила ощущались в каждом произнесённом слове. В этих словах была суровая правда, не похожая на сладкие сказки Эдвина. В них звучали неудобная правда, интересы, долг, расчёт и непонятная ей ответственность. Однако в этом было больше надёжности, чем во всех клятвах «мужа». Райан не обещал невозможного. Он предлагал выход из ямы, в которую она сама себя загнала. И выбора у неё, на самом деле, не оставалось.

– Я остаюсь, – тихо, но чётко сказала цыганка, гордо вскидывая голову. Её слова прозвучали как обет, данный самой себе. – И принимаю вашу помощь.

Она не сказала, что путь в табор для неё закрыт. Стыд был слишком велик. Вернуться туда, где все знают о её падении, где каждый взгляд будет напоминать о глупости, а жалость станет самым горьким лекарством? Нет, на это у неё не хватило бы духа. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя и понять, как жить дальше с разбитыми мечтами. Мысль о осуждении Янко, о жалости Лилы была невыносима. А о встречи с Эйш она даже думать не хотела! Старейшина промолчит, но осознание, что та всё знала, и что приёмная дочь табора совершила такую ошибку из-за улыбок какого-то лживого лорденка, было нестерпимо.

Следующие дни текли медленно и целительно, как густой мёд. Дом Райана стал её крепостью. Здесь её вкусно кормили, давали время смириться со всем случившимся, не донимали расспросами. Миссис Пемброк заботилась о ней с молчаливой, почти суровой добротой, а служанки, наученные экономкой, не проявляли ни малейшего любопытства. Талэйла подолгу сидела в маленьком саду за домом, где пахло розами, лавандой и свежескошенной травой. Она вдыхала эти запахи, слушала пение птиц и чувствовала, как ледяной комок страха в груди понемногу тает. Попытки читать, с трудом разбирая буквы в книгах из библиотеки, ни к чему не приводили, но это занятие хорошо отвлекало от её собственной, слишком свежей и болезненной истории. Синяки и ссадины медленно заживали, оставляя лишь призрачные следы и страх, сидевший глубоко внутри и напоминавший о себе в кошмарах, которые, впрочем, становились всё реже и менее яркими.