Алексей Алексеевич подносит жене кружку с чаем, куда по Сашкиному совету добавил несколько ложек сгущёнки. Сашка уже открывает рот, чтобы возразить. Ну какой хлеб с салом? Она десять минут назад человека родила, самое время пожрать хлеба и сала. Вы бы ещё сто граммов предложили. Но вовремя затыкается. Во-первых, он тоже врач, получше тебя, если верить рассказам Всеволода Алексеевича. Во-вторых, другой еды нет. В-третьих, Оксана радостно согласилась на предложение. И вскоре они закусывают уже все вчетвером: будущему Народному артисту наконец-то дали грудь, и, судя по довольному сопению, всё-таки не пустую.

– Так вы, получается, только вчера заехали? – интересуется Алексей Алексеевич, прихлёбывая чай из кружки.

Кружки, между прочим, алюминиевые. Нагреваются моментально и обжигают губы. Их даже в руку взять просто так невозможно, Сашке пришлось приспособить рукав халата.

– Да, – соглашается Сашка, надеясь, что расспросы прекратятся.

– Быстро ордер выдали. Я думал, до конца войны никого не заселят. А вы, Сашенька, где служите?

Сашка поспешно откусывает кусок побольше от импровизированного бутерброда, чтобы было время подумать, пока прожуёт. Чёрт возьми. Она же сказала, что врач. Молодая врач, почему не на фронте? Не в госпитале каком-нибудь? Он-то, если верить семейной легенде, приехал в увольнительную на один день, аккурат к родам жены. Так что завтра, надо полагать, вернётся в расположение части, где служит. А она?

– Не могу распространяться, – с самым серьёзным лицом выдаёт Сашка.

– О как…

Нянькой я служу, Алексей Алексеевич. У вашего наследника. Тот ещё фронт, надо сказать, то вспышка справа – астма, то вспышка слева – диабет. Сказать ему, что ли, чтобы следил за питанием ребёнка с самого детства? И за своим заодно, диабет-то у них наследственный. Да и что они сделают? Можно подумать, тут на каждом шагу гастрономы, забитые продуктами, только выбирай. И Сашка даже не уверена, что может что-то изменить. Она же просто сновидец, пусть и осознанный.

– Пора мне, Алексей Алексеевич. – Сашка решительно поднимается из-за стола. – К себе пойду, в сон что-то клонит. Ваши тоже уже спят. И вы бы прилегли.

Старший Туманов встаёт, протягивает ей руку. Внезапно. Ну да, времена активного равноправия. Здесь она была бы товарищ Тамарина. Носила бы кожанку и красную косынку, материлась в своё удовольствие, курила махорку в самокрутках и пользовалась уважением мужиков на фронте как надёжный боевой друг. А то, что она была бы на фронте, Сашка даже не сомневалась. Кстати, это идея. Где-то должен быть призывной пункт…

– Саша, я вас хотел попросить. Я завтра отбываю в часть, – сообщает Алексей Алексеевич. – Оксана остаётся одна. Ну то есть теперь уже не одна, конечно, с сыном. Часто приезжать не смогу, сами понимаете. Присмотрите за ними, пожалуйста.

– А другие соседи? – уточняет Сашка, слегка ошарашенная просьбой.

– Так нет никого больше. Кто на фронте, кто в эвакуации. Вы не думайте, Оксана у меня боевая. Я не удивлюсь, если она к вечеру уже встанет и начнёт порядки наводить. Вот вы и следите за ней, пожалуйста. А то сейчас возьмётся вёдра таскать, дрова… Вы же медик, понимаете…

– Понимаю.

– Ну и за мальцом присмотрите. Так-то вроде здоровый, тьфу-тьфу.

Алексей Алексеевич стучит по столу. Обалдеть. Нет людей более суеверных, чем врачи, вот уж воистину.

– Всё будет в порядке, Алексей Алексеевич, – улыбается Сашка, впервые за этот странный день. – Я обязательно за вашим сыном присмотрю.

Лет через восемьдесят.

Сашка уходит в свою комнату и, даже не сняв халат, валится на постель. Как же хочется спать, чёрт побери. А ведь ещё даже не вечер. Вот не зря она всегда акушерство не любила. Какой же муторный и выматывающий это процесс, рождение новых людей. Ужас. А кому-то нравилось акушерство, девки вон чуть не дрались за место в ординатуре. Дуры-то ещё. Всё, спать. А о том, что ей теперь нянькаться с новорожденным, она подумает завтра.

Глава 2.«Тарзан»

– Вот я дура…

Сашка открывает глаза. Темно, даже очертаний предметов не видно.

– Вот я дура, – повторяет Сашка. – Хоть попробовала бы…

Как можно было упускать такой шанс? Почему она не рассказала Алексею Алексеевичу, что уже через несколько лет его жена заболеет туберкулёзом? Что нужно что-то исправить. Хорошо питаться хотя бы. Запастись лекарствами. Сделать хоть что-то! Правда, Сашка не знает никаких подробностей: ни как это произошло, ни что этому предшествовало. И даже если бы знала, он бы ей, скорее всего, не поверил. «Здрасьте, я из будущего» его бы вряд ли впечатлило. Но если его жена верит в знахарок и провидиц, может быть, и он тоже? Почему хотя бы не попытаться? А вдруг бы это что-то изменило? Сашка где-то читала, как люди в осознанных сновидениях учили иностранные языки, получали информацию о прошлом, находили ответы на свои вопросы и исполняли желания. Про изменение прошлого ничего не читала, но чем чёрт не шутит? У неё был хотя бы шанс! А теперь уже поздно. И сопит на второй половине кровати твоё по-прежнему рано осиротевшее сокровище. Правда, для него это давно уже не трагедия, как бы ни пытались журналисты выжать из зрителей слезу, делая акценты на сто лет назад позабытом сиротстве. Стоп. Не сопит. Судя по звукам, сокровище отправилось в ночи холодильник грабить. Иначе что бы ему по коридору топать?

Сашка садится на постели и в ту же секунду понимает, что это не их с сокровищем кровать. Это всё та же пружинящая сетка. Она ощупывает спинку. Металлическая. Ну слава богу! Ничего ещё не закончилось. Странно, что тепло. Алексей Алексеевич как следует печку протопил по случаю рождения наследника? Свет бы включить. Где-то у двери был выключатель. В сороковые знали толк в удобствах, конечно. Одна лампочка под потолком, один выключатель у двери. Ночью поссать встанешь, все углы соберёшь.

Ладно, не ворчи, уговаривает себя Сашка, нашаривая тапки. Радуйся, что ничего не закончилось, у тебя ещё есть шанс. Тапки не нашариваются. Приходится идти босиком по дощатому полу. Наконец выключатель найден, свет горит. Сашка осматривается. Ну да, всё та же комната. Комод, слоники. Часы на стене, которых она раньше не замечала. Половина второго ночи. Однако. Надо пойти выяснить, что там за топот. Алексею Алексеевичу не спится? Может, мелкого надо проверить? Может, им там помощь нужна? Ну мало ли.

При мысли о младенце начинает слегка дёргаться глазик. Тихо, спокойно. По крайней мере, он не орёт на всю квартиру, и тебе не приходится менять ему пелёнки. Пока что…

Сашка открывает дверь в уже знакомый коридор и даже ловит себя на ощущении, что она дома. А что? Вон там туалет, вон там кухня. Где колонка и дрова, она уже в курсе. Обитатели квартиры вообще как родные. Почему, собственно, «как»…

– Ой, здрасьте!

Перед Сашкой возникает дородная тётка с растрёпанной рыжей косой, переброшенной через плечо. Тётка в ночной рубашке, без бюстгальтера, и огромная грудь практически лежит на животе. Но тётку это ничуть не смущает.

– А вы соседка ж новая, да? Вместо Тамары Михайловны?

Сашка кивает, рассматривая тётку. Что-то в её лице кажется ей знакомым. Откуда она вообще тут взялась?

– Ну наконец-то ордер дали. А то стояла комната, стояла пустой! Я всё Алексею говорила, подай ты на расширение жилплощади, а пока суд да дело, займи комнату. Сколько она там? Считай, пять лет простояла! Но он же порядочный! Никто мне, говорит, не даст, у нас и так метров больше, чем положено. А что там положено! Вот заселились бы алкаши какие, и что делал бы? Ну я рада, что теперь соседка хорошая будет. Меня Маша зовут. А то давай на «ты»?

– Давай, – осторожно соглашается Сашка, пытаясь освоить всю полученную информацию. – Саша.

– Одна живёшь? Не семейная?

– Одна. Я врач, – добавляет Сашка.

– О как! Ещё лучше. Так ты ж не теряйся. Алексей – мужик видный, майор. Сейчас погорюет, а потом сам начнёт утешения искать. Природа она ж, сама понимаешь…

Сашка приваливается к косяку. Комната пять лет простояла. Алексей Алексеевич уже майор. Погорюет… В общем, предупреждать про туберкулёз поздно. Её размышления вдруг прерывает детский рёв, донёсшийся из комнаты Тумановых. Сашка вздрагивает.

– Севушка! Плачет!

– Что? – удивляется Маша. – А, не… Это моя дура ревёт. Опять в постель нассала, ты представь! Шестой год дебилке! Я чё и подскочила, замочить же надо, застирать.

– А ревёт-то почему? – ошарашено уточняет Сашка.

Она понятия не имеет, до какого возраста дети писаются в постель. Наверное, в пять уже давно ходят на горшок. Но это не точно. Себя Сашка не помнит, других детей перед глазами у неё не было.

– Так по жопе я ей надавала, дурынде. Сколько можно-то? На ночь чаю напузырится, а мне потом стирай! Здесь ещё и не высушишь нигде, дождь второй день льёт. У нас-то в деревне хоть навес есть. В комнате вешать придётся. Тьфу, чтоб её…

Тётка так искренне расстраивается, даже плюёт, кажется, по-настоящему. Сашка же всё ещё пытается соотнести факты. Тётка с дочкой, из деревни. Живут в комнате Тумановых. А где сами Тумановы в таком случае? И тут на пороге появляется он. Ох ты ж, господи…

В одних трусиках, босой. Худющий… Глаза такие яркие… Сашка вдруг понимает, что все его детские фотографии были чёрно-белыми, и в цвете она никогда его маленьким не видела. На самой первой из сохранившихся карточек ему лет шесть или семь. А тут совсем малявочка. Узнать можно только по обиженно поджатым губам и тому, как трёт глаза кулачком. Взрослая версия делает точно так же, только кулачок слегка побольше.

– Севка, а ты чего не спишь? – всплёскивает руками Маша.

– Так Светка орёт, – жалуется детёныш. – И я писать хочу.

– Ещё один, господи! Да за что мне всё это! Мало мне своей дуры было, теперь новая напасть. Иди! Забыл, где туалет находится?

И вот теперь Сашке окончательно перестаёт нравиться происходящее. Потому что про Машу она уже всё поняла, этот тип женщин ей очень хорошо знаком по собственной матушке. Чемпионы по превращению мух в слонов и накручиванию самих себя до истерики. Подумаешь, ребёнок в туалет попросился. А она сейчас решит, что весь мир сговорился её лично со свету сжить. Бесят такие Сашку. И вообще, никто не может орать на Сашкино сокровище! И даже просто косо смотреть!

– Там темно! Я до света не достаю. И страшно, – сообщает будущий Народный артист.

– Давай я тебя отведу, – вызывается Сашка. – Пойдём, Севушка. Руку мне давай, и пойдём. Где твои тапочки? Ты почему босиком?

– Нету. – Мальчик протягивает ладошку, опасливо косясь на Машу. – У меня ботинки есть. Они для улицы. А ты кто?

– Я Саша.

– Тётя Саша, – поправляет Маша. – Наша новая соседка. Смотри, Саша, он тебе сейчас на шею сядет. Не ребёнок, а прилипала. Ладно, я пошла воду греть. Сева, поссышь – сразу в кровать. Нет у меня сил вас всех нянькать!

Сашка провожает соседку недобрым взглядом. Настолько недобрым, что более наблюдательный человек крепко задумался бы над своим поведением. И начал обходить Сашку по большой траектории.

– Пошли. – Сашка тянет Севушку за руку. – А то правда будет авария.

– Пошли, – вздыхает Сева.

Сашка доводит его до туалета, пытаясь отделаться от воспоминаний, как несколько раз ей приходилось вот так же провожать к фаянсовому другу Всеволода Алексеевича. Ему понадобилось много времени, чтобы научиться не стесняться и принимать помощь. А этот пока доверчиво топает с абсолютно чужой тёткой.

Сашка зажигает свет, толкает дверь:

– Ну что, дальше сам?

Сева кивает:

– Только не уходи. Назад вместе пойдём.

Ясно, коридора он тоже боится, большого и полутёмного. Сашка его, разумеется, ждёт. Назад тоже идут за руку.

– А ты с нами теперь будешь жить? – уточняет Сева.

И Сашку мороз по коже продирает от этого вопроса. Что она ему должна сказать? Нет, я тут мимо пробегала, и вообще это не я, а моя астральная проекция?

– Ты тоже приехала обо мне заботиться? Как тётя Маша?