И тут же себя мысленно одёргивает. Вот же дура! Начать надо было с того, что ты вообще никуда с ним не собираешься. Только этого тебе не хватает! Ухаживаний Алексея Алексеевича! Это уже инцест какой-то, в особо извращённой форме. Нет, они, конечно, похожи. Чертовски похожи. Только Алексей Алексеевич сейчас гораздо моложе твоего сокровища. Но тот же взгляд, тот же поворот головы, тот же выпирающий подбородок. Он похож на Туманова, каким ты его впервые увидела в Мытищах на концерте. И поэтому у тебя слегка кружится голова и туманится (да-да, именно туманится) сознание. Но при всём этом старший Туманов бесит. Вот прям бесит. Самоуверенный солдафон. Он реально уверен, что любая баба сочтёт за счастье пойти с ним на танцы и в койку? Нет, ну так разобраться, время послевоенное, мужиков острый дефицит… А он майор, с пайком, с большими перспективами на увеличение жилплощади… И что он там ещё Маше втирал? Ну и плюс природное обаяние, которое у них передаётся по наследству…

– А Сева останется дома. Он уже достаточно взрослый…

– Ему пять лет! И он боится темноты!

– Саша! Мне кажется, вы слишком много думаете о моём сыне…

Вы даже не представляете, насколько…

– И слишком мало о себе. Вы красивая молодая женщина, с образованием, вам надо устраивать свою жизнь. Где вы, кстати, работаете?

– Нигде в данный момент, – отвечает Сашка и запоздало соображает, что в Советском Союзе нигде не работать было нельзя. – То есть я уволилась в связи с переездом, теперь ищу новое место работы.

Тоже бред, но врать Сашка вообще не очень умеет.

– Так тем более, Саша! Я могу составить вам протекцию в нашем госпитале. Это прекрасное место! Госпиталь ведомственный, Саша! Вы же понимаете?

Сашка понимает, что он всё ближе и ближе к ней придвигается. И что рука, такая же узкая, с длинными пальцами, как у Всеволода Алексеевича, ложится на её руку. Только у Всеволода Алексеевича кисть мягкая и тёплая. А у Алексея Алексеевича жёсткая и холодная. И Сашку передёргивает. Это же Алексей Туманов! Человек, всегда проходивший в их фанатских кругах под кодовым словом «дедушка». То есть он, конечно, их кумиру был папой, но из-за огромной разницы в возрасте они все за глаза называли его дедушкой. И заочно боготворили. Просто по факту существования. Ветеран двух войн, весь китель в орденах, военная выправка и фамильные черты. Безусловный авторитет и просто легенда. И… Сомнительные предложения, идиотские комплименты и холодные руки? Ещё и пахнет от него, простите, потом… Ну да, не Всеволод Алексеевич, ныряющий в душ три раза на дню. Как он там рассказывал? Баня раз в неделю? И раз в неделю же смена белья? Мечта просто!

– Не понимаю. – Сашка резко отодвигается. – Алексей Алексеевич, кажется, мне пора.

– Куда, Сашенька? Кстати, откуда вы знаете моё отчество?

И взгляд такой нехороший сразу, пристальный. Чёрт… Он же только по имени представился.

– Сева сказал. Я пойду.

Сашка встаёт и делает шаг к двери. Но Алексей Алексеевич встаёт за ней и делает два шага. И оказывается у двери раньше, чем Сашка. Какой же он огромный! Всеволоду Алексеевичу она по плечо, а этому ещё ниже. И как-то он так над ней стоит… нехорошо. Прямо опасно… Как-то сразу вспомнился очередной фильм про войну, из современных. Там девка с фронта в родную деревню вернулась, а с ней даже здороваться перестали, мол, на фронте была, значит, порченая. Сашка возмутилась, а Всеволод Алексеевич мягко так начал объяснять, мол, ты же понимаешь, Сашенька, война, окопы, мужики озверевшие, оголодавшие… Сашка снова возмутилась, мол, да вы чего? Да она же боевой товарищ. И вообще, у неё пистолет был. И Всеволод Алексеевич не стал спорить, но вздохнул как-то так грустно и обнял её как-то так нежно… Они серьёзно, что ли? У них тут, в сороковых, согласия женщин никто не спрашивает?

Алексей Алексеевич молчит, но дышит тяжело, прямо как его наследник перед приступом астмы. И смотрит пристально. А Сашка мысленно прикидывает, куда бить… Ну, он же уже сделал Севушку… Так что можно бить именно туда, проще и надёжнее всего.

И в этот момент дверь за спиной Алексея Алексеевича открывается. Он аж отскакивает от неожиданности. На пороге маленький Севушка. Зарёванный, слёзы кулаком по щекам размазывает, судорожно хватает воздух ртом, всхлипывая. Картина маслом.

– Что с тобой? – Сашка тут же кидается к нему, забыв про старшего Туманова. – Это что ещё за истерика?

– Я… Хотел… А она… Не пустила…

Чёрт, это правда истерика. И от его прерывающейся на вдох речи у Сашки начинаются нехорошие флешбэки.

– Ну-ка пошли со мной. Умоемся, попьём водички, успокоимся и со всем разберёмся! – командует Сашка и за руку вытаскивает Севу в коридор.

Алексей Алексеевич даже и не думает им препятствовать. Закрывая за собой дверь, Сашка видит его лицо, абсолютно непроницаемое. Да, мужик, облом тебе. Остаётся надеяться, что вечером он не явится к ней в комнату за продолжением увлекательной беседы. Надо будет с кухни кочергу захватить. На случай полного непонимания. И дверь хотя бы на цепочку-то закрыть. Забавно, что он даже не спросил, с чего Сашка уводит его ребёнка умываться. И что вообще произошло с его сыном. Отец года просто. Слов нет!

Сашка тоже хороша. Ведёт себя, как будто Сева – её ребёнок. А что она может поделать? Инстинкт!

Санузел, кстати, за те пять лет, что Сашка тут не была, существенно изменился к лучшему. Водопровод появился, раковина с краном, правда, только одним, с холодной водой. И даже подобие душа. Алюминиевый поддон на ножках, а над ним жестяной бак без верха и леечка. Прадедушка садовых душей. Надо полагать, в бак заливаются вёдра с нагретой на плите водой, после чего можно мыться с комфортом. Минуты три или четыре. А Всеволод Алексеевич говорил, что никаких удобств не было, про баню страшилки рассказывал. Наврал или запамятовал? Или такое мытьё он мытьём не считал?

Сашка подводит Севу к раковине, помогает умыться. Проглатывает замечание, когда он решает попить тоже из-под крана. Спокойно, Саша, окончательно они экологию загадят к его старости. Пока можно и из-под крана попить, не вреднее пепси-колы. А может и полезнее.

Сашка отводит Севу к себе в комнату, усаживает на кровать. Сама встаёт напротив, прислонившись к комоду, и приступает к расспросам:

– Так что с тобой случилось-то?

– В кино не пустили!

– Севушка, ну ты ещё очень маленький, понимаешь? А фильм, наверное, для взрослых.

С какого года ввели возрастные цензы? Кажется, ещё в Сашкином детстве их не было. Но всё равно пускать пятилетнего карапуза на фильмы про Тарзана – как-то перебор.

– Меня не пустили, потому что у меня билет был фаль… фоль… Тётя не пустила! Сказала, что меня обманули.

– Фальшивый?

– Да!

– А где ты его взял?

– Мальчик возле кинотеатра продал!

– А почему ты в кассе билет не купил?

– Там за рубль! А он мне за пятьдесят копеек продал. Я хотел ещё мороженое купить.

Сашка столбенеет. Прелесть какая, господи! Он уже считать умеет. Да ещё и свою выгоду высчитывать. Мороженое он хотел!

– А мне всё равно не хватило! Там только эскимо было, а оно шестьдесят копеек.

Обнять и плакать просто… Ну вот и что с ним делать? И у бати денег же не попросишь. Особенно теперь. Сашка обводит комнату задумчивым взглядом. Может, продать что-нибудь ненужное? В ломбард заложить? В торгсин снести. А стоп, торгсины в тридцать каком-то ликвидировали, это не из того кино. Но ломбард-то должен быть? Вот эти слоники, например, сколько стоят? Стоп, а что там за бумажки под самым большим слоником лежат?

Сашка приподнимает мраморную фигурку. У слона кончик хобота отбит, кстати. Не маленький ли Севушка играл? На комоде под слоном целая пачка рублей. Один, два, три. Двенадцать! Неплохо! На кино и мороженое ребёнку точно хватит.

– Во сколько следующий сеанс знаешь? – уточняет Сашка.

Ой, сколько сразу надежды в ярких глазках! Взрослая версия даже на тётю доктора со спасительным уколом спокойнее смотрит. Мол, ну успеешь – хорошо. Не успеешь – ну и хватит, сколько можно-то. Тьфу, что за мысли вообще!

– Знаю! В двенадцать!

На ходиках половина одиннадцатого. Времени уйма. Но дома сидеть Сашке не хочется, да и чем раньше она купит этому ноющему сокровищу мороженое, тем скорее он начнёт улыбаться.

– Пошли! Погуляем, купим мороженое и пойдём в кино. Вместе. Ты не против?

– Ура!!!

Да… Когда я тебе буду жизнь спасать, ты будешь куда меньше радоваться. Все бы проблемы решались мятым рублём.

– Иди предупреди папу, а я пока переоденусь.

Сашка не уверена, что идея хорошая. Не затаил бы обиду Алексей Алексеевич и не запер сына дома, просто чтобы насолить Сашке или власть свою показать. Но и увести ребёнка, не предупредив отца, неправильно. К тому же надо одеться, а Сашка пока не готова устраивать стриптиз перед Севушкой. Должно пройти ещё много годиков, очень много.

Сашка распахивает шкаф, который по всем признакам должен быть платяным. Ну и что у нас тут? М-да… Ну а она надеялась на джинсы и кроссовки, что ли? Три платья, одно шерстяное, два летних. Как же эта скользкая ткань называлась? Крепдешин, вот! Оба в цветочек. Одно белое с синими и розовыми цветами, второе тоже белое, но с цветами зелёными и розовыми. Кошмар. В мирной жизни Сашка такими бы полы мыть постеснялась. И фасон, мама… Прямо платье-платье, с широкой юбкой, приталенное, грудь обтягивающее. Грудь, кстати… Лифчиков в шкафу нет. Есть какая-то тряпка с подвязками… Это оно, что ли? Да идите вы… Да уж лучше без. В ночнушке же она перед Алексеем Алексеевичем щеголяла без этого предмета гардероба. Может, кстати, и зря… Может, на глупые мысли его и навели излишние колебания… Ну извините, Алексей Алексеевич, в чём осозналась, в том и шастаю. Может быть, в следующий раз удастся осознаться в своей собственной одежде. Но вам это вряд ли понравится. И лучше бы в следующий раз осознаться как-нибудь без вас.

А с обувью у нас что? Туфли? На каблуке, разумеется. Тупоносые, на каблуке, с ремешком. Под них ещё белые носочки надевали в фильмах. Ага, в фильмах только и надевали. А тут вон для ребёнка носочков не нашлось. И туфли, кстати, такие же кондовые, как его ботинки. Бедная наша страна, господи. Мы только танки и автоматы делать умеем. А лифчик сшить или ботинки – за гранью возможного.

Сашка кое-как впихивается в туфли, одёргивает платье, стараясь в зеркало не смотреть, собирает деньги с комода и выходит в коридор. Сева уже крутится под её дверью.

– Отпросился?

– Не-а! Папа спит. Я заглянул, честное слово.

– Как это «спит»?!

– Ну он всегда спит, когда со смены возвращается. Иногда до самого вечера.

Логично, конечно, после суточного дежурства в госпитале ещё удивительно, как он утром чего-то мог захотеть. Но вот, допустим, не было бы тут сейчас Сашки. Кто бы кормил Севу обедом? Он же печку не растопит, до плиты не достанет. А микроволновок и бич-пакетов эта реальность не предусматривает. Что ж такое-то! Куда органы опеки смотрят? Или их тоже ещё не изобрели?

– Ладно, пошли. Давай руку.

«Руку дайте, Всеволод Алексеевич».

Сева с готовностью протягивает ладошку.

– И дорогу показывай. Я здесь ничего не знаю. Так что покажешь, где парк, где мороженое продают, а где кино.

– Ага!

«Вот здесь, Сашенька, было кафе, в котором продавали мороженое в алюминиевых вазочках. А на эту липу мы вешали качели. А если свернуть вот в этот двор…». Господи, Всеволод Алексеевич, как же я скучаю.

***