Кивает и уходит, замотанный в полотенце, шлёпая босыми ногами по не слишком чистому полу. Сашка по второму кругу набирает вёдра, греет воду, заливает бак. Честно говоря, уже хочется не в душ, а сдохнуть. Нет, взрослая версия её порой тоже утомляет. И тоже бывает сложно физически, например, когда после бессонной ночи с уколами, капельницами и переживаниями он наконец засыпает под утро, а ты должна встать и пойти приготовить обед, потому что кормить его надо вовремя. Но там оно как-то привычно. И взрослая версия не утомляла бессмысленными разговорами, не была гиперактивной, со взрослым Тумановым она умела обращаться. Ну и быт сороковых добавляет атмосферы, надо признать.

Сашка закрывает дверь на щеколду, раздевается, залезает в поддон. Холодный, зараза. У неё мочалки нет, но мы не гордые, можем и трусами намылиться. Воду она пока не включает, экономит. Господи, как же хорошо. Главное, тихо. Никто не крутится, требуя внимания, не рвёт душу доверчивым взглядом. Сашка тянется к крану, чтобы пустить воду, и в ту же секунду раздаётся стук в дверь.

– Саш! Са-аш!

Господи…

– Что, Севушка?

– Я писать хочу!

Нет, она даже не рявкнула. За каких-то пять секунд смыла с себя кое-как сотворённую из хозяйственного мыла пену. Ещё за пару секунд вытерлась и оделась. После чего впустила пританцовывающего Севу и оставила наедине с фаянсовым другом. Глубоко вдыхая и считая до десяти.

Потом они обедали вчерашним супом и пили чай со сгущёнкой из пайка Алексея Алексеевича. Обедали в комнате у Сашки, в комнату Тумановых ей идти совсем не хотелось. Сашка сидела за столом и смотрела, как Сева дует на чай и выскребает остатки сгущёнки со дна банки. Хороший ребёнок – открытый, доверчивый, весёлый. Ну слегка гиперактивный, да, и повеситься Сашке хочется на ближайшем суку. Но это она с непривычки устала. Да и спать ей совсем не хочется. Вот ни капельки. Она только на секундочку прикроет глаза и…

Глава 3. Орлёнок

Сашка просыпается от подозрительно знакомого галдежа. Опять детей в парк на физкультуру повели. Парк, конечно, одно название. Три чахлых деревца и две разбитые дорожки. Но физруки предпочитают занятия на свежем воздухе, когда погода позволяет. Так что, если окно открыто, Сашкина комната каждые сорок пять минут наполняется гулом детских голосов.

Стоп. Какая, к чёрту, физкультура? Какой парк? Детство в Мытищах давно закончилось. Сашка обнаруживает себя за столом. Стол, между прочим, стоит возле окна, как и в её детстве. Вот только в окне совершенно другие виды: залитая солнцем лужайка, вдалеке берёзки листьями шумят. Красота.

Сашка оглядывается по сторонам, оглядывает себя. Стол выкрашен белой краской. Стены тоже белые. И халат на ней белый. Ломит шею и спину, похоже, она спала, сидя за столом. И где же на сей раз ей повезло осознаться? Совершенно точно не в доме Тумановых. И откуда халат?

На столе какие-то бумажки, толстая разлинованная тетрадка. «Журнал приёма больных. Пионерский лагерь «Заря», смена номер три». Четыре графы: дата обращения, имя и фамилия, жалобы, диагноз. Внизу каждой страницы подпись – Тамарина А. Н. И синий круглый штампик. Обалдеть.

Сашка быстро листает страницы. Семнадцатое июля. Ваня Смирнов. Температура, рвота. Пищевое отравление. Восемнадцатое июля, Маша Казанцева. Температура, рвота, диарея. Пищевое отравление. Мило как. А другие проблемы в этом лагере есть? И не нужно ли побеседовать с местным поваром? И главное, что она здесь делает? Почему именно здесь? Впрочем, терзает Сашку смутное подозрение. Лагерь «Заря», говорите… То есть сейчас сюда заявится голубоглазое сокровище с больным ушком…

Так, это всё замечательно, конечно. Сашка искренне рада, что декорации сменились, что тут явно не нарисуется Алексей Алексеевич с сомнительными предложениями, а ей не надо придумывать себе легенду. Но есть нюанс. Она прекрасно помнит, как читала Всеволоду Алексеевичу лекцию по поводу лечения ушей подогретой камфарой, мол, нужны специальные капли и ничего больше. Вот только никаких капель тут не наблюдается.

Она шарит по полкам стеклянного шкафчика, где, судя по всему, хранятся все медикаменты лагеря. Склянка со спиртом, порошок марганцовки (надо же, сейчас ни того, ни другого просто так не купишь), йод, зелёнка, вата, бинты сомнительной стерильности, без всякой упаковки, в бумажном пакетике. Новокаин в ампулах, шприцы стеклянные, мамочка… Их же кипятить надо. Иглы огромные, весьма устрашающего вида. Какое счастье, что, когда сокровищу понадобятся регулярные уколы, изобретут одноразовые шприцы и дозаторы. А то им всё кажется, что они плохо живут. Вот побегала бы, покипятила шприцы по пять раз на день. В кастрюльке, потому что стерилизаторы тоже ещё не изобрели. А вот и та самая камфора. Аспирин в таблетках, обычных, не растворимых. И язва желудка к ним идёт бонусом. Да уж… Остаётся только надеяться, что никто не заболеет. Потому что легче подорожник приложить, чем лечить с таким арсеналом.

Так, успокойся, Александра Николаевна. Ты не в военном госпитале, и твоему сокровищу не так много лет. И вообще надо убедиться, что твои предположения верны. Может быть, тебя в рандомный пионерский лагерь закинуло и Севушки тут нет.

– Если его тут нет, то можно смело ложиться спать и надеяться на новую локацию, – хмыкает Сашка. – Но сначала всё же стоит объяснить местному повару, что, вытерев после сортира задницу, руки надо помыть и только потом идти детям еду раздавать. А то вон, десять человек за одну смену уложил. Снайпер, мать его.

Интересно, а медпункт-то ей покидать можно? А если кто-то из детей придёт, пока она по лагерю шастает? Ай, ладно, найдут. Или подождут, если ничего срочного. Вряд ли тут астматики и сердечники. Да, Александра Николаевна… Вот кем-кем, а педиатром вам точно не быть с таким-то отношением. В вашей картине мира лечить можно только стариков, да? А дети что? Дети должны быть неуязвимы и бессмертны, видимо.

Сашка пожимает плечами в ответ собственным мыслям и выходит на улицу осматривать территорию. Территория большая, лагерь устроили прямо в лесу, всё вокруг зелёное. Это тебе не бетонные джунгли каких-нибудь «Морских дряней», в которые превратились «Морские дали» в Сашкином детстве. Нет, ей не посчастливилось побывать в пионерском лагере, но Аделька как-то ездила, потом делилась впечатлениями и показывала фотографии. Асфальт, бетон, строем на море, грязное, с водорослями и медузами. А тут и травка зеленеет, и солнышко блестит, и птички поют. И в травке этой видимо-невидимо энцефалитных клещей может быть… Тьфу! Саша!

Зданий тут, не считая медпункта, три. Три больших деревянных барака, откровенно говоря. Корпус мальчиков, корпус девочек и административный корпус. Сашка решает начать с корпуса мальчиков. На входе вытянулся по стойке «смирно» пацанёнок в белой рубашке и пионерском галстуке. Дежурный, надо полагать.

– Здравствуйте, Александра Николаевна.

Однако. Доктор тут в авторитете, что ли?

– И тебе не хворать, – хмыкает Сашка. – А где народ?

– Так на речке же все, – удивляется пацан.

А, ну да. В лагере же расписание есть. В первой половине дня речка или море, в зависимости от локации, игры в «Зарницу» и «Казаков-разбойников». А после обеда кружки, художественная самодеятельность. Вечером дискотека. Стоп. Какая ещё дискотека? В лучшем случае песни у костра.

– Тумбочки проверять будете? – с опаской интересуется пацан, продолжая стоять по стойке «смирно».

– Да, – решает согласиться Сашка. – Смотри, найду сигареты – уши оторву.

У пацана вытягивается лицо. Что? Она что-то не то сказала? А что ещё можно по тумбочкам прятать? И не Всеволод ли Алексеевич ей рассказывал, как они в детстве бычки на улице подбирали, самокрутки делали? Или тут приличные дети собрались, не чета её сокровищу?

А сокровище, значит, на речке. Плавает. И сколько, интересно, у них взрослых на отряд? Вот никогда Сашка не понимала, как один или два взрослых могут уследить за десятком детей в воде. А если кто-то плавать не умеет? А если течение? Да мало ли что! Севушка уже умеет плавать?

Стоп. Успокойся! Ты же знаешь, что он доживёт до глубокой старости, а не утонет в детстве в пионерском лагере «Заря». И вообще, он плавает намного лучше тебя.

Сашка проходит по гулкому коридору, заглядывая в открытые двери. Абсолютно одинаковые комнаты, каждая на пять человек. Железные кровати с панцирными сетками, тумбочки, в которых валяются огрызки яблок, фантики от конфет и явно библиотечные потрёпанные книжки. Сашка наугад заходит в одну из комнат, проходит вдоль кроватей. Интересно: все постели застелены, но абы как. Где-то одеяло на пол свесилось, где-то простыня выбивается из-под матраса. И только одна кровать заправлена так, будто дело происходит не в пионерлагере, а в военной части. Идеально ровно, без единой складочки, подушка взбита и лежит строго параллельно одеялу. Так заправляли кровати некоторые её подопечные старики в военном госпитале, по старой армейской привычке, и бесполезно было им объяснять, что это не требуется, что есть нянечки, и вообще больница – не армия, здесь можно и нужно пользоваться кроватью в течение дня. И так заправлял кровать ещё один товарищ в самом начале их близкого знакомства. Пока не расслабился и пока Сашка не взяла на себя все бытовые заботы.

– Всеволод Алексеевич, кто вас учил так кровати заправлять? – удивилась как-то Сашка, с трудом вытаскивая простыню из-под матраса.

– Батя, – усмехнулся Туманов. – Кто ж ещё?

Сашка подходит поближе к кровати, заглядывает в тумбочку. Пирожок, недоеденный. С капустой. Потрясающе просто. И давно он тут лежит? На улице жара градусов тридцать, в помещении немногим меньше. Он же прокиснет за пару часов. А потом они в медпункт бегают с отравлениями. Нет, это точно не кровать Севушки, и тумбочка не его. Сокровище бы еду не оставило. Сашка шарит в тумбочке. Книжка, сборник рассказов Аркадия Гайдара. Заложена фантиком на пятой странице. Видимо, приключения Чука и Гека не особенно вдохновили юного читателя. Тетрадка в косую линеечку. Грязная, с жирным пятном на обложке. Похоже, на ней уже успел полежать пирожок или ещё что-то съедобное. Уголок чернилами перепачкан. Но самое главное – надпись. Почерк ещё неуверенный, но всё равно знакомый. Очень знакомый. «Дневник летнего чтения ученика 2 В класса Туманова Севы». Господи, какая прелесть.

Сашка листает тетрадку. На первой странице только клякса, на второй ничего, на последней чёртик с рогами и длинным хвостом и два квадратика «морского боя». Да уж… Юный читатель.

Больше в тумбочке ничего нет. Сашка возвращает тетрадку и книжку на место, а половинку пирожка забирает с собой. Выбросит по дороге, ещё не хватало, чтобы ребёнок отравился. С грустью отмечает, что не нашла ни конфет, ни пряников, ни каких-нибудь ещё вкусностей из дома, как у других детей. Батя, наверное, даже не подумал, что с собой надо что-то давать. Мол, в столовой покормят и будет с тебя.

Сашка выходит на улицу. Очень хочется закурить, но курящий доктор в пионерском лагере – это как-то чересчур. Да и сигарет у неё нет. Ну и чем заняться прикажете? Ах да, она же хотела повара поискать. Но едва Сашка сворачивает к административному корпусу, как на неё налетает рыжеволосая девочка с двумя тугими косичками:

– Ой, Александра Николаевна! А я вас везде ищу!

Только этого не хватало.

– Вас в медпункте не было! Меня послали его проводить, – тараторит девчонка, чуть ли не подпрыгивая вокруг Сашки. – Он сказал, что один дойдёт, но вожатый сказал, что одному нельзя. Одному же нельзя, правда? Я сама вызвалась! Потому что мы дружим!

Желание закурить стало совсем уж невыносимым. А Сашка всегда говорила, что не любит детей. Абсолютно честно признавалась. В отличие от сокровища, кстати, которое постоянно врало журналистам на все лады.

– И мы пришли. А вас нет. Я его оставила и побежала вас искать. И вот нашла! А он вас ждёт.

– Кто меня ждёт? – устало интересуется Сашка, даже не сомневаясь в ответе.

– Да Сева же, Туманов!

– Понятно всё. У него ухо болит?