Мы были не из тех друзей, которые выбрали друг друга сами, нас просто посадили за одну парту. Наши шансы подружиться казались невысокими, слишком уж разными мы были. Я – это тихо и в тенях, подальше от посторонних глаз. Дарина – это шумно, много и буйно. Я ее утомляла, она меня бесила. Думаю, если бы выбор был за мной, мы бы так и не сошлись. Но Дарина сделала выбор за нас обеих, она подстроилась, научилась сдерживаться, чтобы не раздражать меня, она умела быть забавной, как котенок – и ее легко было прощать, тоже как котенка. В то время я не особо-то понимала человеческую природу, да и не пыталась. Но в случае с Дариной мне было просто принять, что она… ну, вот такая. Человек-карнавал, и другой она вряд ли будет.

Я очень быстро сообразила, что ее яркость – это не проблема, а убежище. Мне всегда хотелось, чтобы на меня обращали как можно меньше внимания, и я думала, что, если я буду общаться с Дариной, с покоем придется распрощаться. Но нет, оказалось, что в ее сиянии я становлюсь невидимой, как крошечная каменистая планета у огромной звезды. Меня это полностью устраивало.

Ну а Дарину устраивала роль звезды, которая давалась ей на удивление легко. Даже стараться было не нужно, однако она все равно старалась и получала в итоге в два раза больше других школьных принцесс. Она была красива от природы – девочка-ангел, куколка, но не какой-нибудь пластиковый ширпотреб, а коллекционная игрушка, на которую хочется смотреть, которую хочется забрать домой, чтоб у тебя такая была, у других же не будет! Огромные зеленые глаза, очаровательная улыбка, светлые кудряшки… Ну, полный набор. В детстве она была феей из книжки сказок, дальше – королевой красоты, чье превосходство настолько естественно, что оспаривать его попросту нет смысла.

Вдобавок к этому она была артистична, умела себя подать. Как по мне, этого достаточно, и так она всеобщая «ух, какая прелесть!». Однако Дарина периодически делала какие-нибудь глупости, совершенно не вязавшиеся с обликом принцессы… Помню, лет в восемь она стала центром грандиозного скандала: приезжала полиция, у нас на пару дней приостановили занятия, потом с классом беседовали психологи – со всеми сразу и по одному. У меня спрашивали, не травмировало ли меня то, что случилось. Но я не поняла, что случилось, потому и не травмировало.

В том случае я разобралась лишь много лет спустя, когда поняла, что странные отношения дяденек и тетенек иногда распространяются туда, где им совсем не место. В восемь лет Дарина обвинила своего тогдашнего отчима в сексуальных домогательствах, причем наговорила достаточно, чтобы за мужика взялись всерьез. Посадить – не посадили, но нервы потрепали знатно. Он поспешил развестись с матерью Дарины, понятия не имею, что с ним стало дальше. Одни тогда злились на нее, говорили, что она напрасно человека оклеветала. Другие злились на систему, которая не смогла защитить бедную девочку и не покарала педофила.

Лично я думаю, что не было там никаких домогательств. Во-первых, ни в момент скандала, ни до этого Дарина не выглядела подавленной, она явно наслаждалась новой порцией внимания, да еще и невиданных прежде масштабов. Во-вторых, даже много лет спустя она отказывалась говорить со мной об этом, мигом закрывала тему, хотя обычно могла болтать обо всем на свете. Ну и в-третьих, увидев, как много внимания приносят скандалы, она начала периодически в них ввязываться – то принцесса драку устроит, то у другой девочки бусы украдет, то еще что-нибудь… Поумнела она лишь лет в шестнадцать, да и то не до конца, разве что осторожной быть научилась и не нарываться слишком сильно.

Кстати, об уме… С ним у Дарины было не очень. Точнее, с интеллектом, с житейской мудростью все в порядке оказалось, но вот способностями к наукам природа ее знатно обделила. Впрочем, даже этот острый угол своего бытия Дарина умудрилась миновать изящно, не поцарапавшись. Те, кто при скудном уме претендуют на гениальность, обычно смотрятся смешно и жалко, быстро раздражают и мало кому нравятся. Дарина же признала, что академика из нее не получится, и относилась к такому очень легко, так, что это отношение невольно передавалось учителям и они ставили ей куда более высокие оценки, чем она заслуживала. Мол, звездная болезнь тебе не светит, держи сувенирную пятерку, белозубое дитя! У меня тоже с оценками проблем не было, я попала в группу тех, в чью сторону преподаватели старательно хмурятся и скорбно заявляют, что «с тебя и спрос больше»! В итоге учились мы с Дариной примерно одинаково, что преподало мне один из первых уроков насчет глобальной справедливости, однако не настроило против подруги. Я быстро разобралась, что не она виновата во всех изъянах мира, и неизменно позволяла ей копировать у меня домашние задания.

Это было одной из основ нашей дружбы. Еще одной стало то, что моя семья считалась обеспеченной, ее – скорее, наоборот. Если вот так это подавать, может показаться, что от нашего союза выигрывала только Дарина, но нет, выигрывали мы обе. Например, я без сомнений скармливала ей все, что считала лишним.

В моем детстве определения «астеническое телосложение» просто не существовало, да моя родня и ныне его не признает. Просто сейчас их такие моменты не касаются, а раньше два поколения семьи не прекращали отчаянных попыток меня откормить. Не получилось, кстати. Помнится, до развода Алешенька говорил, что я тоненькая, как веточка, а после развода – тощая, как швабра. Тоже мне, оскорбление. Швабра – та же веточка, только более функциональная.

Но вернемся к моей худобе, нежеланной и даже оскорбительной для мамы и бабушек. Они прекрасно знали, что в школе всех детей кормят завтраком и обедом, бесплатно и обязательно – забота о будущем поколении и все такое. Но родню это не останавливало, коробки с бутербродами, булочками, конфетами, зефиром и прочими детскими радостями занимали в моем рюкзаке чуть ли не больше места, чем учебники. Выбросить все это богатство я не могла, меня приучили к мысли, что за уничтожение еды я буду проклята на веки вечные. Однако и потребить промышленный запас провизии я тоже не могла. Я попробовала приносить ссобойки обратно, надеясь, что меня оставят в покое – и экспериментальным путем выяснила, что за такое тоже полагается громкий, чтоб и соседи услышали, выговор.

Тут Дарина и стала моим спасением. Некоторое время я давилась кулинарными шедеврами тайно, чтобы не прослыть обжорой, а потом она случайно меня обнаружила – и посмотрела такими голодными глазами, что я бы отдала ей все, даже если бы мне этого не хотелось. Однако мне как раз хотелось, и, с удивлением наблюдая, как она налетает на еду голодным волчонком, я поняла, что решение наконец найдено. Дарина с удовольствием съедала все без исключения, и меня, вечно сытую, это поражало… Я так и не поняла, почему, ведь откровенно бедной ее семья не была. И снова она не позволила мне разобраться, не говорила об этом, а я не настаивала.

Про мою гастрономическую помощь родители так и не узнали. Зато одежду я отдавала Дарине с их разрешения. У меня всегда было больше, чем достаточно, и точно больше, чем мне хотелось. А поскольку друзья родителей частенько не угадывали с размером, я, выслушав сетования о том, какая я мелкая, отдавала Дарине и новые платья, в которых я тонула, а она сияла.

Она поддерживала меня. Я ее подтягивала. Мы были отличным дуэтом – в реальности школы, которая тогда и была основой бытия. Детство в этом плане забавная штука… Ты знаешь про некое иное будущее, тебе про него регулярно напоминают. Но оно кажется таким далеким, расположенным на границе бесконечности. Ты не веришь в него до того дня, как оно сваливается тебе на голову и принципиально меняет правила игры.

Я после школы пошла учиться – не куда родители погнали, а куда хотела. Мне было интересно добиться чего-то большего, чем от меня ожидали, меня такое увлекало. У многих детей богатых родителей есть общая проблема с деньгами: им кажется, что это такая магическая штука, которая будет в твоем кармане вечно. Я же была от этой иллюзии освобождена, я понимала, что деньги родителей – это чужое, а мне нужно нечто свое. Я настроилась на это, обзавелась парочкой высших образований, Алешенькой, который искренне считал себя трофейным мужем… ну, хоть один из нас в это верил… А еще – карьерой, репутацией и внушительной суммой на счету. Все это не спасло меня от печальных событий недавнего времени, но сейчас они действительно отступили на второй план, судьба Дарины имела приоритетное значение.

Дарина же от дальнейшего обучения отказалась, ей и школы с головой хватило. Я предполагала, что она ударится в нечто творческое – станет актрисой или моделью, да и рисовала она неплохо… Но Дарина пошла на курсы маникюра – там это красиво как-то называлось, с непременным определением «арт», однако суть от этого не меняется. Плюс, еще до окончания школы она замутила с нашим одноклассником Дениской. С точки зрения общества, перспективным молодым человеком. С моей точки зрения, созданием, в котором изначально сквозило нечто мудаковатое.

Хотя я в их отношения не лезла, решила, что раз Дарину все устраивает – ладно, совет да любовь. Позже оказалось, что устраивало ее далеко не все. Последующие пять лет они провели в бурных расставаниях и примирениях. За это время я усвоила: первое – Денис козел, второе – мое мнение никого не интересует. Не могу сказать, что Дарина была бедняжечкой, которую обижает гадкий гад. Я в те годы с ней еще общалась, выслушивала все характеристики ее то нынешнего, то бывшего, но так и не поняла, почему они все время собачатся. Однако меня не покидало ощущение, что Дарине нравится такой вот экстрим, снова делающий ее центром внимания.

В какой-то момент адекватность победила, и Денис был разжалован из принцев. Дарина и без него могла прожить, она оказалась действительно отличным мастером, зарабатывала она немногим меньше, чем я, и клиентки к ней за месяц записывались. Исключение она делала только для меня – всегда приезжала по первому требованию, даже в свой выходной.

У нее тогда не было бед… Так, мелкие неприятности: она бурно возмущалась, что к ней в соцсетях привязался какой-то «адский извращужный урод», и подозревала, что это Денис никак не склеит свое разбитое сердце. Но Дарина выглядела скорее разгневанной, чем напуганной, стройная грудастая валькирия, потрясающая мечом правосудия так, что каждый половозрелый мужчина, присутствовавший в кафе тем вечером, готов был сделать ей предложение руки и сердца без сомнений.

Да и потом, в ту встречу, которая стала для нас последней, Дарина больше своего преследователя не упоминала. Значит, эта проблема была невелика – а других и на горизонте не намечалось! Но это было сто лет назад… А точнее, больше пяти. За такое время многое могло произойти… И явно произошло, раз Дарина превратилась из объекта всеобщих мечтаний в изуродованный труп.

Может, если бы мы общались, как раньше, я бы и заметила… что-то. Сама не знаю, что, понятия не имею, что с ней происходило. Но у меня все эти годы была своя жизнь, причем не оставляющая времени на наблюдение за чужой. Я даже упустила момент, когда Дарина удалилась из всех соцсетей! Я сама ими почти не пользуюсь, но я там есть, мне по работе надо. Ей тоже вроде как надо: где еще мастеру маникюра продвигать свои услуги? И я точно знаю, что пять лет назад она занималась этим, потом перестала… Что мне вообще известно о том, как она жила последние пять лет? Она помнила про мой день рождения и замечала наступление Нового года. У нее были деньги на смартфон и интернет. Вот, собственно, и все. Кто поверил бы, что когда-то мы были лучшими подругами? Но ведь это было правдой – такой вот парадокс!

И я точно не должна была становиться человеком, обнаружившим ее труп, однако получилось именно так. Если судьба пытается сказать мне что-то таким способом… лучше бы промолчала.