Перед входом в коттедж сразу за цветником находится маленький фруктовый сад, с одной стороны огороженный стеной, с другой – отделенный мелким ручьем. Лужайка вокруг дома выглядит клочковатой, словно голова после самопальной стрижки, поскольку участки с высокой травой чередуются с коротко подстриженными там, где Эмма проложила себе дорожку с помощью газонокосилки. За зарослями сорняков виднеются хаотичные, заросшие сорняками клумбы. Возле выходящих в переулок ворот находится сарай, на который Уилл сразу предъявил права, и старинный парник, где Эмма собиралась выращивать свои любимые цветы: розовые мальвы, пурпурные маки и люпины цвета сливочного мороженого.

Некоторые цветы, оставшиеся от прежних хозяев, по-прежнему стойко цепляются за заросшие клумбы. В прошлом месяце пастельные плетистые июньские розы уступили место алому пенстемону и пушистой белой эуфорбии, цветущим в разгар лета. Кустики лаванды наполнены пчелиным жужжанием, золотистые рудбекии греют свои головки на солнце. Глядя, как распускаются и увядают цветы, Эмма часто думает о скоротечности жизни, о бренности всего земного.

Эмма сама не понимает, откуда ей известны названия растений. Иногда в цветочном павильоне она не в состоянии с ходу вспомнить название какого-то цветка, но потом оно словно само собой всплывает в уме. Должно быть, она усвоила все это от отца, часами работавшего в саду. Возможно, она подсознательно выучила названия цветов, как и испанский язык, на котором отец разговаривал со своими родителями. Иногда у нее в голове возникают одновременно английские и испанские названия.

Она отворачивается от окна, садится за кухонный стол и тянется за блокнотом. Порой, когда у нее нет сил привести в порядок хаотичные мысли, она начинает писать. Выпущенный наружу поток слов вскрывает нарыв, уменьшая невыносимое давление боли.

Она пишет письмо на испанском.

Дорогой папа, я только что видела, как барсук скрылся в норе, вырытой в клумбе, где обычно росла наперстянка. Я хочу спросить, является ли наперстянка многолетним растением. Я хочу спросить тебя об очень многих вещах. Быть может, я напишу тебе письмо и зарою его в саду в надежде, что ты каким-то чудом его получишь.

Я не знаю, с кем еще могу поговорить. Бабуля Мария была хорошей слушательницей. Я часто о ней думаю. А еще я думаю о тебе и о том, как мы с тобой проводили время в саду. Да, мы не слишком много разговаривали, и, как я теперь начинаю понимать, я не слишком внимательно слушала, что нужно делать в саду. Но я действительно запомнила названия цветов.

Папа, мне жаль, что я не могу с тобой повидаться. Я хотела бы сесть на пенек возле твоего сарайчика и рассказать тебе, как тяжело мне в последнее время даются самые простые вещи. Сегодня вечером я попыталась сходить послушать доклад, но не смогла заставить себя это сделать. Реально совсем простую вещь.

Я ушла с работы. Ты знал об этом? Теперь я начинаю спрашивать себя: почему? Папа, я считала себя хорошим специалистом. Наши исследования были направлены на установление новых связей. И я постоянно к этому возвращаюсь: я думала, работа в садовом центре станет для меня способом найти новые связи. Но теперь я уже не уверена.

Я думала, мне станет легче. Казалось, что время лечит. Разве это не прописная истина?

Нет, папа, я не могу говорить о Уилле. Даже и не проси.

Что я реально хочу делать?

Вот в чем вопрос.

Я хочу сидеть с тобой в саду и пить кофе. Я хочу, чтобы мои ноги утопали по щиколотку в фиолетовых и желтых крокусах, которые ты в этом году собирался добавить в бордюр.

Я знаю: вместо того чтобы ныть, я могу работать в своем саду. Я не спускаю с него глаз, но ничего не делаю. Похоже, я просто не знаю, с чего начать.

Следовать за цветами?

Но что вообще это значит?

Эмма смотрит на свой убористый почерк. Чем она занимается? Ведет воображаемый письменный разговор с человеком, умершим десять лет назад?

Она вырывает страницу из блокнота, комкает ее и бросает на соседний стул. Поход к мусорному ведру, подобно всему остальному в ее жизни, требует слишком большого усилия.

Глава 4
Вайолет
Гайлардии

Аргентина, 1983 год

Ей шесть лет.

Отец стоит на холме и машет ей; отцовская старая коричневая шляпа описывает круги в небе. Вайолет бежит к нему, распугивая небольшое стадо овец. Одно животное спотыкается и падает на колени. Вайолет пугается, что оно могло пораниться. С каждым годом отара становится все меньше, но отец не может позволить себе потерять ни одного животного. Девочка останавливается, застыв на цыпочках, страх помогает ей удержать равновесие. Овца поднимается на ноги и вот уже снова бежит вместе с остальными. Вайолет тоже бежит, сердце громко колотится от облегчения. Приближаясь к отцу, она озабоченно вглядывается в его лицо, чтобы проверить, видел ли он, как споткнулось животное, и ждет ли ее выволочка.

Однако отец улыбается ей и описывает шляпой огромную дугу, приглашая дочь посмотреть с вершины холма вниз.

– Гайлардии вернулись. Ты когда-нибудь видела нечто подобное?

Перед глазами расстилается открытая местность: коллаж из зеленой травы и серой пыли с синим пятном где-то далеко впереди, похожим на мазок яркой краской. А справа, у подножия холма, кто-то словно уронил банку с желтыми пуговицами: крошечные точки отмечают россыпь цветочных головок. И хотя монашки научили Вайолет устному счету и даже сказали ее родителям, что она способная ученица, Вайолет не надеется сосчитать все эти цветы.

Она тянется к отцовской руке. Рука большая и мозолистая, в ней легко может спрятаться детская ладошка. На секунду отец сжимает маленькие пальчики дочери, после чего торопливо спускается с холма, прокладывая себе дорогу через россыпь желтых пуговок. Его мысли вновь заняты овцами. Он напряженно вглядывается в даль в поисках отбившихся животных. И Вайолет понимает, что он уже забыл о ней.

Иногда ей хочется стать овцой.

Глава 5
Эмма
Садовые гвоздики

Время на экране телефона 2:49. Несколько минут Эмма лежит, прислушиваясь: никакого рассветного хора насекомых и птиц, никаких проезжающих мимо автомобилей. Вместо этого звенящая тишина, настолько пронзительная, что кажется, будто этот звон слышит лишь она, Эмма, и собаки. Может, ее разбудило чувство вины? Нужно было пойти послушать доклад и поддержать Леса. Не такое уж большое одолжение. Перед тем как лечь в постель, Эмма специально испекла торт в качестве оливковой ветви для Бетти и Леса, но забыла положить сахар, и в результате подарок оказался в мусорном ведре.

Она протягивает руку к пустому месту рядом с собой, ощутив кончиками пальцев прохладный хлопок. Сколько одеял скрывают простыни, смятые с одной стороны, но нетронутые и гладкие с другой? Проходят месяцы. Для некоторых – годы. И все же это твоя сторона кровати. И все же это их сторона кровати.

Эмма тяжело ворочается и наконец садится, подложив под спину подушки. Кажется, сегодня ей уже не уснуть. Она тянется за ноутбуком, лежащим возле кровати, и начинает искать что-нибудь, что можно было бы посмотреть в формате отложенного по времени ТВ-просмотра. Когда она проглядывает раздел программ Би-би-си о науке и природе, в глаза бросается один заголовок: «Исчезающий „Титаник“. Рассказ о том, как океан разрушает обломки „Титаника“».

Ну ладно. По крайней мере, будет о чем поговорить с Лесом.

Спустя сорок минут Эмма уже смотрит, как в воды Атлантики кидают венок из живых цветов в память о крушении «Титаника». История эрозии обломков кораблекрушения пронзительная до мурашек: оказывается, океан мало-помалу утилизирует остов некогда огромного судна. Металлический корпус, капитанская ванна, блестящая сине-зеленая плитка парового отделения постепенно исчезают. Разбросанные по океанскому дну личные вещи – туфли, щетки для волос, театральные бинокли, скрипки – были или подняты, или обречены сгинуть в своей песчаной могиле.

Эмма смотрит, как венок из лилий, скособочившись, покачивается на свинцовых волнах, и ей в голову приходит новая мысль: а как насчет цветов на «Титанике»? Кто ими занимался? Там наверняка были цветы. Композиции для украшения столов в ресторане, гвоздики для бутоньерок, букетики для корсажей крепдешиновых и шелковых платьев.

Когда поверх кадров с разрушенным мраморным камином бегущей строкой появляются титры, Эмма представляет себе каминную полку, на которой стоит хрустальная фаза с красными розами; хрусталь сверкает в лучах отраженного в многочисленных зеркалах света. А по лабиринтам под палубой бегают упитанные стюарды в белой униформе. Они разносят цветы по каютам первого класса.

И где-то в недрах «Титаника» наверняка должен был быть человек, ответственный за эти букеты.

Эмма откидывается на подушки и выключает ноутбук. Она закрывает глаза, балансируя между дремотой и пробуждением.

В документальном фильме говорилось, что «Титаник» отплыл из Саутгемптона в апреле; рассветный воздух во время финальных приготовлений, вероятно, был сырым и холодным. Прибыл ли флорист в гавань с первыми лучами солнца, когда на пристань доставили цветы? Наверняка это была женщина. Петляла ли она между фургонами в поисках повозки садовника из питомника растений? Быть может, она задержалась в тени подводы, наблюдая, как сгружались в трюм ящики с коньяком и шампанским? Пересчитала ли она деревянные ящики с цветами перед доставкой на судно? Быть может, она взяла одну розу, чтобы проверить, нет ли на ней повреждений, и, не удержавшись, понюхала ее.

Эмма ворочается и снова открывает ноутбук. Начинает искать в Интернете информацию об экипаже «Титаника». И тут же находит огромное количество сайтов, иногда со списками людей, работавших на борту лайнера. Эмма не сможет подарить Бетти и Лесу торт, но, вероятно, ей удастся отыскать интересную для них информацию, чтобы доказать им, что она вовсе не так плохо воспитана и у нее широкий круг интересов. Что станет подношением от их ученицы, которое она принесет вместе с извинениями.

К 5:25 Эмма установила всех членов экипажа «Титаника», но так и не смогла обнаружить флориста, и вместе с разочарованием в душу закрадывается чувство неловкости. Она трет указательным пальцем правой руки шершавую подушечку большого пальца. На «Титанике» наверняка имелся хотя бы один флорист! Ведь на судне была представлена самая широкая номенклатура позиций. Информация об экипаже на редкость детальная: стюарды, помощники официантов, бельевые стюарды, то есть все виды стюардов, включая ответственных за теннисные ракетки, турецкую баню и глорихол^[1]. Там были электрики, мороженщики, сантехники, механики, кочегары, пожарные, кондитеры и даже повара, специализирующиеся на венской выпечке. Короче, буквально все, кто мог бы понадобиться на самом большом судне в мире: начиная с инструкторов спортзала и кончая гладильщиками одежды, печатниками, парикмахерами, мойщиками окон, переводчиками и даже горнистами.

И тем не менее Эмме при всем желании не удается найти ни единого упоминания о флористе.

За несколько часов поисков в Интернете она обнаружила много нового о тех, кто был на борту судна, и об их судьбе. Как она и предполагала, женщинам повезло намного больше, чем мужчинам (как-никак «сначала женщины и дети»): выжили три четверти пассажиров женского пола и только пятая часть пассажиров-мужчин. Эмма также знала о наличии диспропорции в доле выживших между социальными классами – как и миллионы людей, она видела историю Кейт и Лео в фильме «Титаник», – но ей до сих пор страшно читать о том, что во время крушения судна утонуло шестьдесят детей, в основном пассажиры третьего класса. Похоже, не всегда «сначала дети».

Однако Эмма не может и дальше заниматься самообманом. После долгих часов поисков ей так и не удалось найти флористку. И кто скажет, что она не утонула среди цветов? Эмме хочется надеяться на благополучный исход, однако она больше не верит в сказки со счастливым концом. А кроме того, расклад явно не в ее пользу. Одна из первых записей, которые она сделала: экипаж – 908 человек, спаслись – 212.