– Ах, да, чуть не забыл! Но если вдруг ты передумаешь и решишь остаться, что будет разумным решением, – налево, прямо по коридору – гостевая спальня с отдельным санузлом. Новое постельное на кровати. Чистые полотенца на полотенцесушителе. Кухня работает круглосуточно, но в моем холодильнике живет прожорливая мышь, поэтому готовую еду там можешь не искать. Однако я точно помню, что где-то в шкафах у меня валялось пару пачек лапши быстрого приготовления. С остальным, думаю, разберешься. Не маленькая.

Ч-что?

– Ты серьезно сейчас? – развожу я руками, выдыхая растерянно, стою, так и не переступив злосчастный порог, чувствуя, как от стыда кровь приливает к щекам.

– А что тебя смущает?

– Оставишь меня вот так?

– А у тебя какие-то проблемы с координацией или самостоятельностью? Шесть лет назад, по-моему, у тебя все было прекрасно и с тем, и с другим, Натали.

Мои ноздри гневно раздуваются. Хам! Я хватаю чемодан, с грохотом затаскивая его в квартиру и не менее громко хлопаю дверью, закрывая ее за собой. Из вредности теперь никуда не поеду!

– Вот и молодец.

– Жена твоя не будет против такого соседства? – фыркаю я.

– А ты здесь видишь где-то жену? – заламывает бровь Черкасов.

– Девушка?

– А это тебя не касается, милая.

– Значит она есть?

Зачем… зачем я это спрашиваю?!

Виктор, судя по взгляду, тоже задается подобным вопросом. Хмыкает, обманчиво мягким тоном «отбривая» меня своим:

– Не суй свой миленький носик куда не следует, Натали. Ты потеряла право задавать такие вопросы примерно дохрена лет назад. А теперь прости, у меня режим. Я иду спать.

– И даже не спросишь, как я долетела? – импульсивно делаю пару шагов вперед, преграждая Черкасову путь. Замираю перед парнем буквально нос к носу. По рукам пробегают мурашки. Дыхание спирает от ощущения запредельной близости, я сильнее сжимаю пальцами горшок с елкой. До боли в суставах сжимаю. Смотрю в его глаза снизу вверх, слегка пьянея. Я, оказывается, успела забыть, насколько он выше меня. А еще он все так же хорош. Нет, дьявол! Он стал еще лучше! И эта мысль убивает.

– Не рухнул ли мой самолет? – подрагивает мой голос от волнения.

Вик медленно тянет уголок губ в дерзкой ухмылке. Принимая правила этой игры, сокращает расстояние между нашими лицами до опасного минимума, прошептав:

– Очевидно, не рухнул, раз ты здесь.

– А ты был бы рад иному исходу, верно?

– Ты сильно заблуждаешься, считая, будто мне есть до тебя дело. Долетела ты или нет – я просто выполняю просьбу твоего брата, перед которым у меня есть должок. Ты здесь совершенно ни при чем, Золотая.

– Перестань меня так называть!

– Как?

– Золотая. Я тебе не золотая!

Виктор на это только тихо посмеивается, кося взгляд на мои руки:

– Милое дерево. Береги его, другого новогоднего хлама в моей квартире не будет.

– Зануда!

– Виктор, вообще-то. И я ушел. Располагайся.

– И что, даже чаю не предложишь?

– Сама справишься, – бросает Вик, не оглядываясь, двигаясь в сторону, как я полагаю, хозяйской спальни.

– Да ты само гостеприимство! – кричу я ему вслед.

– А ты чувствуй себя как дома, – отбивает словесный удар Виктор и ставит точку в нашем разговоре, хлопнув дверью. Отгораживаясь от меня этим дурацким деревянным полотном.

Очаровательно.

Просто, мать твою, очаровательно!

Я убью тебя, Матвей.

Я топаю ногой, возмущенно рыкнув. Приземляю елку на тумбу в коридоре и усаживаю свою задницу на мягкую банкетку.

Господи, и угораздило же меня так вляпаться! За что? Почему именно со мной перед самым Новым годом случилась такая задница?

Растираю устало ладонями лицо. Как там говорила Скарлетт О'Хара⁷? Я подумаю об этом завтра? Вот. Хорошая, мудрая мысль. А сейчас я хочу есть, в душ, и отрубиться до самого утра. Остается малейший шанс на то, что все, случившееся сегодня, просто страшный сон.

Глава 7

Виктор

Закрывая дверь своей спальни, приваливаюсь к ней спиной. Упирая руки в бока, делаю глубокий вдох. А вот выдох выходит рваный. Нервный.

Поверить не могу, что это реально происходит. И смешно и страшно. Смешно – потому, что в такую ситуацию-сюр вляпаться мог только я. Страшно – от того, как запредельно быстро начало херачить сердце в груди, когда я открыл дверь и увидел ее на пороге. С огромными глазами на пол-лица, розовыми с мороза щеками и волосами, в которых тают снежинки. С потрепанной елкой в руках и огромным чемоданом, яркие наклейки на котором выдают в этой «дорогой» модели ту самую милую Нат, с которой я познакомился семь лет назад. Нат, в которую я без памяти втрескался с первого взгляда.

Я до последнего надеялся, что снимки Кац, которых дофига и больше гуляет по «сетке», жестко привирают. Что годы притушили ее красоту, а модельный бизнес потрепал. Гаденько, осознаю, но так сердцу было легче. Сам себя убедил, что вся эта красота – умелая работа фотошопа и удачно упавший свет. К моему глубочайшему сожалению, я оказался не прав. К моему огромнейшему разочарованию, по прошествии семи лет девчонка только ярче расцвела. И понимание этого мне совершенно не нравится.

Нат у меня дома.

Дерьмо.

Нат у меня дома на ближайшие десять дней.

Дерьмо вдвойне.

Телефон у меня в кармане начинает дребезжать. Достаю его и бросаю взгляд на экран – сообщение от Матвея.

Мот: «Она доехала?»

К сожалению.

Так я думаю.

Набираю же совершенно другое:

Вик: «Да, твоя сестра у меня. Все в порядке»

Мот: «Еще раз спасибо тебе огромное, дружище! Я сказал Нат, чтобы она лишний раз у тебя перед глазами не отсвечивала. Она умеет быть паинькой. Ты ее даже не заметишь. Обещаю!»

С моих губ срывается скептический смешок. Не заметишь? Реально, приятель? Даже если бы мы не были бывшими, разве можно не заметить разгуливающую у тебя по квартире супермодель? Ну если ты не слепой, конечно. Мот вообще видел свою сестру хоть раз за последние семь лет? Она же как ходячая виагра для любого мужика!

Но в ответ я набираю, разумеется, только лаконичное:

Вик: «Без проблем».

Мот: «Но если все-таки они будут, маякни мне. Я надеру мелкой уши по приезде»

Мелкой. Вот и ответ. Матвей для Натали брат, и он просто не может оценивать ее задницу и ноги объективно. Как здоровый половозрелый мужик.

Жаль, что я могу.

Но не хочу.

Но не оценивать не получается.

Троекратное дерьмо.

Я не должен думать о ее заднице.

Задница!

Слишком много слова «задница» за последние десять предложений.

Вик: «Окей. На связи» – набираю и отправляю другу, откладывая телефон на прикроватную тумбу. Стягиваю футболку и скидываю шорты, прислушиваясь к шороху колесиков чемодана по полу в гостиной. Судя по всему, Натали решила у меня подзадержаться? Признаю, какая-то трусливая часть меня надеялась, что девчонка даст в зад пятки.

Что ж, не сложилось.

Слышу хлопок двери. Делаю вывод, что «соседка» закрылась в своей новой спальне. По венам, обжигая, прокатывается какое-то алогичное чувство гребаной победы. Мол, пусть и семь лет спустя, но эта девушка здесь, со мной, у меня, на моей территории. И разве мне это не нравится?

Тут же категорично решаю, что нет. Не нравится! И несу свое тело в холодный душ, чтобы выстудить любую подобную идиотскую мысль из своей головы. Мне по определению не может «нравиться» что-то, связанное с человеком, который разбил мое чертово сердце.

«Она уходит. Быстро исчезает из моего поля зрения, как мираж. Долбаное видение! Я не помню, как возвращаюсь в раздевалку. Ноги сами несут. Как принимаю душ и натягиваю треклятый черный костюм – тоже из памяти вычеркнуто. Помню только обжигающий холод, когда выхожу из ледового, не застегнув пальто, со спортивной сумкой наперевес. Иду куда глаза глядят, минуя парковку, где стоит внедорожник Мота. Слышу летящее мне в спину:

– Эй, ты куда, приятель? Ты едешь домой?

Матвей.

Не хочу его сейчас видеть. Разговаривать с ним и ехать в одной тачке тоже не хочу. Понимаю, что он, блть, никак не виноват в случившемся между мной и его сестрой! Что уехать – это было целиком и полностью решение и желание Нат. Но я сейчас слишком взбешен и мне чересчур больно, чтобы смотреть старшему товарищу в глаза. Я боюсь наговорить херни. Натворить херни. Поэтому только отмахиваюсь, бросая:

– Я прогуляюсь.

– С сумкой?

– До дома доберусь сам, – игнорирую вопрос Мота и покидаю территорию дворца. Краем глаза вижу, как на меня пялятся задержавшиеся после матча фанаты. Для большинства из них хоккей не спорт, а настоящая религия. Ко мне даже тянется пара-тройка рук, прося автограф. Я чиркаю свою закорючку на флаерах, кажется, с лицами других парней из команды. Не помню. Не знаю, дьявол! У меня в голове настоящий сумбур, полнейшая неразбериха. В ушах монотонный шум и бесконечное на повторе – «как?», «почему?» и «за что?».

Сердце колет. Я запускаю ладонь под пальто, растирая больное место. Так и бреду вдоль улицы. Не зная куда. Не зная зачем. Не ощущая ни усталости, ни холода. Не замечая ничего и никого вокруг. Мне просто херово. Меня просто наизнанку выворачивает от боли. Впервые в жизни от «сердечной». И это похуже, чем бесконечные вывихи, трещины и переломы, которые за два десятка лет в хоккее стали для меня уже чем-то обыденным. Оказывается, телесную боль перетерпеть можно. Душевная – проклятое дерьмо!

Иду, совершенно потерявшись во времени, жалею себя и хороню в эти мгновения собственные надежды на будущее с Нат. А я ведь так надеялся…

Баран.

Я расклеился.

Окончательно, мать его, расклеился!

Я понимал, что эта девочка не для меня. Что от этой девочки голову терять нельзя. У этой девочки слишком большие планы и амбиции, а двум амбициозным людям в начале своего пути ужиться не просто сложно, а почти нереально! Понимал. И все равно пропал. В ней. Добровольно утонул в этих огромных карих глазах. Самоубийца.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я выхожу на небольшую набережную. Ярко освещенную, но пугающую своей пустотой и безмолвием. Если бы не отдаленный шум пребывающего в движении Нью-Джерси, можно было бы подумать, будто вместе с Нат и весь мир сгинул к чертям собачьим.

Я кидаю сумку с вещами на асфальт и упираюсь руками в перила. Металл резко обжигает пальцы. Игнорирую. Запрокидываю голову и, стиснув зубы, рычу, выпуская из себя весь гнев и отчаяние. Похрену! У меня есть цель – кубок. У меня есть смысл жизни – хоккей. А все остальное – по-хре-ну.

Делаю вдох, набирая полные легкие морозного воздуха. Холод изнутри обжигает. Выдыхаю облачко пара, запуская его в черное ночное небо, затянутое мрачными тучами. Любовь – сука! Что бы я еще хоть раз в жизни открылся какой-то женщине? Я скорее пулю в сердце себе пущу, чем позволю еще хоть одной подобраться ко мне так близко. Под кожу. Прямо в кровь. Лучше уж сдохнуть, чем снова влюбиться!

Я ведь все свои двадцать пять лет считал себя прагматичным и черствым засранцем. Верил, что все это – сопливое и ванильное – не про меня. Даже в универе все мои интрижки были просто интрижками: без ожиданий, без чувств. Чистая физика. Никакой химии. Никаких свиданий. Никаких отношений. Я был убежден, что я не могу и не умею влюбляться. Но она… Она меня сломала. Сломала и, мать твою, уехала!

Вернее, я – дятел – позволил Нат себя сломать.

На меня накатывает пугающее опустошение.

Больше я такого никому не позволю. Никогда.

Нащупав в кармане коробку с кольцом, достаю. Кручу в онемевших от холода пальцах, так и не решившись открыть и еще раз на него взглянуть. Зачем еще больше рвать себе душу? Сердце судорожно сжимается. Оставить себе я его не могу. Но и вернуть в магазин рука не поднимается.