Решение выходит сиюминутным. Я ставлю коробку на перила. Поправляю. Так, чтобы до тошноты ровно. Поднимаю с земли баул и, не оглядываясь, ухожу. Отчаливаю, окончательно попрощавшись в это мгновение с амурным хлюпиком внутри, который на недолгое мгновение позволил мне поверить в существование в этом продажном мире чего-то большого и светлого.

Нет. Херня это все. Любовь – она для избранных. Я не из их когорты. Увы.

Глава 8

15 декабря

Натали

Следующим утром, преступно ранним, мне становится вполне понятно, что все, произошедшее накануне, не страшный сон. Я просыпаюсь от приглушенного хлопка входной двери, когда за окнами еще не встало солнце. В полумраке спальни резко отрываю голову от подушки, прислушиваясь. Пытаюсь сложить три простые вещи: кто я, где я и что происходит.

Складываю. И тут меня накрывает. Сначала осознанием всего произошедшего вчера. Потом, как ни странно, жалостью к себе любимой. И, знаете, семь пятьдесят пять утра – не самое лучшее время для страдашек. Но этот поезд уже не остановить.

Я с пыхтением падаю затылком на матрас и накрываю голову подушкой, приглушая стон, рвущийся из груди. Факты моего унизительного положения проносятся в голове бегущей строкой, с противным звуком «кря». Загибаем пальцы! Жениха нет. Квартиры нет. Контрактов теперь тоже нет. Так же, как нет и ни одной настоящей подруги, у которой можно было бы поплакаться на плече. Ах, да! Еще я вынуждена соседствовать со своим горячим бывшим, который считает, что вся моя работа заключается в том, чтобы с улыбочкой ходить по подиуму, сверкая голой задницей. Фан-тас-ти-ка. Где встать в очередь на премию «неудачница года»?

Вдох-выдох.

Считаем до десяти, Нат…

Хорошо. Объективно. С одной стороны, я осознаю, что не настолько уж мои проблемы нерешаемы. Бывают ситуации и гораздо хуже. Но с другой… я же девочка! Я хочу обнимашек, целовашек и пушистую новогоднюю ель с красными шарами! А не вот это безобразие, что свалилось мне на голову перед самыми праздниками.

Хочется, капризно топнув ножкой и надув губки, утонуть в страданиях. Вот только когда мне в моей жизни страдания помогали? Капризничать хорошо тогда, когда есть кому исполнять твои капризы. А у меня – возвращаемся к написанному выше – у меня есть только я. Поэтому я сажусь на кровати, подгребаю под себя ноги и устремляю взгляд в стену напротив.

Ладно, что мы имеем?

Ну, если отбросить всю лирику.

Жениха найду нового. Старый все равно был меня не достоин. Рекламные контракты, в теории, тоже у меня есть. Если уж совсем честно – просто я решила взять небольшой отпуск. Первый за последние пять лет. Да и своего рекламного агента уволила самолично. Подписала его заявление вот этими руками, узнав, что этот гнилой малодушный человек планомерно меня обворовывал. Квартира? Так я никогда не стремилась привязать себя недвижимостью к одному конкретному месту. Я всю жизнь мечтала много путешествовать. А Черкасов и наше неожиданное соседство?

Вот, с этим, конечно, нужно что-то решать.

Вот это, конечно, проблемка.

По позвоночнику прокатывается ток от воспоминаний о вчерашней встречи.

Срочно решать, Нат!

Этот взгляд, эти руки, его запах. Что-то горячо любимое, но давно забытое. Такое, что до дрожи в слабых коленях. До сбившегося дыхания и полнейшего отупения. Вик изменился. Возмужал и набрал массу, как будто став шире в плечах. На теле парня стало в разы больше татуировок, а вокруг глаз – лучиков-морщинок. Гладковыбритые щеки теперь покрывает щетина, а так обожаемые мною раньше длинные кудряшки его волос, теперь только небольшими завитками торчат на самой макушке. Виски у него бритые. На лице пара новых, почти незаметных, шрамов. А в глазах сталь. Особенно странные реакции в моем теле вызывает последний пункт…

Я неловко ерзаю на постели. Плотнее кутаюсь в одеяло. До самых ушей.

Вик посуровел. Вчера на меня смотрел не двадцатипятилетний парень, полный амбиций, а взрослый мужчина, достигший в своей профессиональной карьере всех самых значимых высот. Ладно, почти всех. Если Яндекс не врет (да, я вчера позорно вбила имя бывшего в поисковик, не спрашивайте!), то олимпийского золота Виктор в руках еще не держал. В остальном же к тридцати двум годам у парня за плечами два Кубка Стэнли, один из которых они взяли с моим братом вместе, играя за «Дьяволов Нью-Джерси». В тот же сезон Вик получил и свое первое звание MVP⁸. Два золота Чемпионата мира, где этот фартовый засранец тоже умудрился стать самым ценным игроком турнира! А в прошлом сезоне и его нынешний столичный клуб в КХЛ⁹ взял Кубок Гагарина¹⁰. Черкасов достиг почти всего, о чем когда-либо мечтал, к своим тридцать с хвостиком. Хотя оно и понятно. До скольки лет, в среднем, играют мужчины в хоккей? Тридцать семь? Сорок? Пожалуй, по сравнению с его достижениями – мои и правда выглядят как глупое виляние задницей… И это так дерьмово – чувствовать свою ничтожность!

Еще раз от души буркнув что-то нечленораздельное, оглядываюсь. Солнце потихоньку выходит из-за хмурых снежных туч, понемногу разгоняя полумрак гостевой спальни в нейтрально-бежевых тонах. Вчера как-то было не до гляделок по сторонам, а сегодня вижу, что в комнате царит полнейший минимализм. Из мебели только кресло, небольшой журнальный столик и кровать. Последняя, правда, гигантских размеров. На такой и двоим можно потеряться, а уж спать одной – и подавно краев не видно. Оформлено все сдержанно, но стильно. Обстановкой явно занимались профессионалы. На стене плазма, на окнах плотные, в тон стенам, шторы, которые я забыла перед сном зашторить. А за окном утопающая в снегу утренняя Москва с ее бесконечными пробками и ритмом находящегося в постоянном движении мегаполиса. Красиво, современно, но шумно и суматошно. Я больше по духовному. По эстетике. Если в столице девяносто процентов – практичные трудоголики, то Рим – это свободные художники. Именно поэтому последние два года он был моим домом. Меня завораживало плавное течение жизни этого города. Наверное, я буду скучать по своей уютной квартирке на пятом этаже…

Мой телефон на прикроватной тумбе оживает входящим вызовом, отвлекая от мыслей об Италии. Веселая мелодия звонка, с перезвоном рождественских колокольчиков, разрезает тишину спальни, в это утро странно контрастируя с моим далеко не веселым настроением. Я тянусь к тумбе, бросая взгляд на дисплей. Закатываю глаза.

– Матве-е-ей, – тяну с шипением, – ну заче-е-е-ем?

На экране настойчиво пляшет «мама».

Хелена Романовна вообще не из тех женщин, что быстро сдаются. А если мама звонит мне в восемь утра по московскому времени, значит, она уже в курсе, что я не в Италии. Потому что в Риме сейчас всего шесть. И, чтобы вы понимали, она никогда не набирает мне так рано!

В последнее время матушка вообще редко о себе напоминает. А все потому, что каждый наш разговор непременно заканчивается ссорой, в которой я – неблагодарная дочь, а она – святая женщина, вынужденная терпеть мои капризы. Мне двадцать шесть лет. Уже семь лет, как я обеспечиваю себя сама! Но это не мешает мне порой чувствовать себя пятнадцатилетним глупым подростком, нуждающимся в одобрении матери.

Сделав глубокий вдох, я отвечаю на вызов, нарочито бодро бросая в трубку:

– Доброе раннее, ма!

– Почему ты мне вчера не позвонила и ничего не рассказала, Натали? – с ходу идет в атаку родительница, проигнорировав элементарные правила вежливости.

– Не хотела тебя тревожить лишний раз, – не остается мне ничего, кроме как начать оправдываться.

– Где ты?

– Я думаю, что ты знаешь, где, раз звонишь. Наверняка стукач-братец тебе уже сдал все явки и пароли.

– Хвала богам, что хоть у одного из вас хватило на это мозгов! – я закатываю глаза. – Натали, вот скажи мне: у тебя что, дома нет? – продолжает рычать в трубку мама.

– Е-есть…

– Ты что, нищенка? Брошенка? Сирота? Почему вместо того, чтобы приехать к родителям, ты останавливаешься у какого-то незнакомого нам парня? Да еще и ни слова нам с отцом об этом не сказав?

– Он не незнакомый. Это хороший приятель Матвея, – и по совместительству мой бывший, но вам с папой этого знать необязательно. – Или ты не доверяешь собственному сыну? – пускаю в ход козырь, зная, что Мот мамин «любимчик».

– Сыну-то я как раз доверяю. А вот тебе не очень. Для тебя же найти приключения на свою пятую точку – как сходить за хлебом в супермаркет. А Матвей за тысячи километров от тебя и он не сможет прискакать тебе на выручку по первому же зову.

– Мам, прекрати! Хватит уже считать меня беспомощной и безмозглой куклой! Напомнить тебе, что я с девятнадцати лет жила одна? И вполне успешно, кстати, – пыхчу, – до вчерашнего вечера, – добавляю нехотя.

– Смотря что считать успехом.

– Мама!

– Что «мама», Натали? Я говорила тебе уже, и не раз, что тот путь, по которому ты выбрала идти, – это путь в никуда. Да, сейчас у тебя есть красота. На сколько еще лет ты продержишься в числе востребованных моделей? Пять? Шесть? А дальше?

– А дальше жизнь покажет.

– Кукиш она тебе покажет, дорогая моя.

– Не начинай, пожалуйста.

– На данный момент у тебя нет ни семьи, ни карьеры, ни стабильности, ни-че-го. Заработала – промотала. Заработала – промотала. Живешь в каком-то собственном сказочном мире. А о будущем кто будет думать?

А о моем разбитом сердце никто не хочет подумать? О том, что мне бы сейчас чуть-чуть ласки, заботы и тепла, а не бесконечные нравоучения! В этом вся мама. Практичная и строгая, несгибаемая. Иногда мне кажется, что от айсберга исходит больше тепла, чем от этой женщины. И как папу угораздило в нее влюбиться в свое время? Хотя нет. Будем честны, такая снежная королева Хелена Романовна только со мной. Женщина из семьи потомственных аристократов, которая убеждена, что зарабатывать не жизнь, крутясь перед камерой, недостойно леди, что модельный бизнес – удел низшего класса, к коему я, типа, не отношусь. Вот только мы живем в прогрессивное время. Двадцать первый век на дворе! Ау! Люди в космос вовсю летают, а моя мать до сих пор верит в это дурацкое классовое разделение.

– Хорошо, а какое будущее ты хочешь для меня, мама? Будущее офисного планктона, работающего с восьми до пяти, дергающегося от хронического невроза и пресмыкающегося перед начальником-самодуром? Вот такое будущее? Прости, но я жить хочу, а не выживать.

– Ты могла бы сама стать начальницей в фирме отца. И ты это знаешь!

– Прям папа взял и устроил меня к себе начальницей.

– Не все сразу. И я его в этом поддерживаю. Твой отец тоже начинал с самых низов. Если бы ты сейчас устроилась к нему в холдинг на рядовую должность, то к тридцати пяти годам у тебя была бы возможность прекрасного карьерного роста. Кстати говоря, у Александра на фирме снова открыта вакансия делопроизводителя.

А-а, вон оно что.

С моих губ слетает смешок.

Делопроизводитель? Секретутка? Серьезно?

– Знаешь, я думаю все случившееся с твоим итальянцем – это сама судьба, – продолжает ма. – Она дает тебе возможность встать на путь исправления…

– Господи, ты так говоришь, как будто я уже почти сторчалась, честное слово! А я просто люблю фотографироваться. Это не преступление, мам. Как ты не можешь этого понять?

– Ты уже пофотографировалась «для себя». Пора подумать о чем-то более серьезном и основательном. Ты могла бы… – я зло выпускаю воздух из носа и мысленно отключаюсь, не имея никакого желания слушать что бы «я могла». Хочется, матушка, выговориться? Окей. Но я уже устала слушать одно и то же по кругу.

Замотавшись в одеяло, я сползаю с кровати и выхожу из комнаты. Плотно прижав телефон к уху, позволяю всем маминым нравоучениям в одно ухо влетать, а из другого благополучно вылетать.