Монитор вспыхнул, и всё исчезло. Только курсор продолжал мигать.

Ошибка синхронизации. Временной разрыв превышен.

Он закрыл окно, вынул флешку и положил на стол, но ладонь всё ещё чувствовала её тепло. Не от устройства – от самого металла, как будто оно дышало.

В дверь постучали.

– Лисов, вы здесь? – голос дежурного, усталый, человеческий.

– Здесь.

– У вас звонок. Линия по “временным”. На верхний экран вывели.

Мартин кивнул, поднял трубку. Шипение, треск. И – знакомый голос. Женский, тихий, как будто говорящий сквозь воду.

– Мартин. Не отвечай. Просто слушай.

Он не дышал.

– У тебя нет времени, – сказала она. – Оно больше не твоё. Оно тебя вычёркивает.

– Лея?

Пауза. Звук дыхания. Потом – короткий смешок, едва слышный.

– Я предупреждала. Не ищи меня в настоящем.

– Где ты?

– Между.

Связь оборвалась. Экран телефона мигнул: “Неизвестный номер. Время вызова: 00:41”.

Он смотрел на эти цифры и понял, что ненавидит их. Не из-за суеверия, а потому, что они начали заменять реальность. Любое событие, любое движение теперь происходило в 00:41 – будто весь город застрял в одной и той же секунде и просто менял декорации.

Он встал, прошёлся по кабинету. В воздухе стоял лёгкий запах пыли и дождя, принесённый с улицы. Неон за окном разливался по стенам холодным светом. На стекле офиса медленно ползли капли, и в каждой отражался свой мир – немного другой, чуть смещённый, как копия, отпечатанная с дефектом.

Он включил настольную лампу. Лампа вспыхнула и на мгновение ослепила, но свет не был ровным – пульсирующим, как будто сама лампа дышала.

Мартин открыл блокнот. Написал ровным, почти безэмоциональным почерком:

“00:41. Повторное совпадение. Контакт с неизвестным субъектом. Возможен голос Леи. Файл Chrono_041 активировал визуальный сдвиг – субъективное старение на десять лет. Проверить запись.”

Он закрыл блокнот и сел в кресло. За окном сквозь дождь прошёл трамвай. Его колёса скрипнули, будто по стеклу. И вдруг свет в кабинете слегка дрогнул – не погас, не мигнул, просто дрогнул, как сердце перед приступом.

На стене, рядом с его отражением, он увидел другую тень. Человеческую. Неясную, но стоящую прямо позади него. Он медленно повернулся – пусто. Только тиканье часов.

Но теперь он слышал другое: между каждым тиком – короткое дыхание. Настоящее, живое. Он задержал своё дыхание, и звук повторил паузу. Отражение в окне тоже перестало дышать.

– Хватит, – сказал он тихо, и голос его прозвучал глухо, будто комната приняла слова внутрь себя.

Он подошёл к часам, снял их со стены, положил на стол. Стрелки продолжали двигаться, но без звука. Механизм тикал только в его голове.

Телефон снова зазвонил. Тот же номер. Те же цифры на дисплее. Он не поднял трубку. Сигнал прекратился сам. На экране – сообщение:

“Синхрон активен. Ошибка 00:41. Повторите попытку.”

Он выключил телефон, спрятал его в ящик, закрыл ноутбук и остался сидеть в полутьме. Свет из окна падал полосами, как старое кино.

Из соседнего кабинета доносились голоса. Люди смеялись – тихо, рассеянно, как будто из другой жизни. И в этом смехе было что-то неестественное: ритм сбивался, повторялся, возвращался снова. Как заевшая запись.

Он встал, вышел в коридор. Голоса стихли. Только гул электричества и далёкий стук каблуков, который никак не мог приблизиться.

Он шёл медленно, пальцы скользили по стене. С каждой секундой казалось, что стены чуть меняют цвет – из серого в янтарный, потом снова в серый. Как будто свет сам не знал, какой ему быть.

Дошёл до лифта. Нажал кнопку. Табло показало: Время ожидания: 00:41.

Он усмехнулся – устало, почти с нежностью.

– Конечно.

Двери лифта открылись. Пусто. Зеркальные стены отражали его фигуру, но только одну – не двойную, как раньше. Это показалось странным. Он вошёл, нажал кнопку первого этажа. Лифт не двинулся. Только мягко звякнул, как будто ему стало стыдно.

Потом зеркала дрогнули. Отражение в них задержалось. Мартин стоял неподвижно, но человек в зеркале опоздал на мгновение. Потом сделал то же движение – слишком поздно.

– Ну же, – сказал он. – Если ты хочешь – покажись.

Отражение улыбнулось. Не так, как он. Улыбка была чужая – вялая, уставшая, но в ней было узнавание.

Потом лифт дёрнулся и поехал вниз.

Каждый этаж пролетал слишком медленно. Цифры на табло не просто менялись – плавали, как во сне. 7, 6, 6, 5, 4…

На четвёртом лифт остановился. Свет мигнул. Двери открылись.

Пустой коридор. Но где-то в глубине – шаги. Не чёткие, не громкие. Как будто кто-то идёт, но не знает, на каком этаже он.

Он вышел. Двери лифта сразу закрылись за спиной, будто отрезали путь обратно.

Коридор был длинный, низкий, лампы под потолком – редкие. Между ними – темнота, в которой жили звуки.

Он шёл, и шаги впереди шли в том же ритме, но с опозданием. Каждое эхо приходило позже, чем должно, как если бы в мире стало на долю секунды больше пространства.

В конце коридора – дверь с табличкой “Архив Временных”.

Он остановился, коснулся ручки. Металл был холоден, как лёд.

Повернул.

Внутри пахло бумагой и старым деревом. Стеллажи стояли в ровных рядах, и среди них висел лёгкий туман – смесь пыли и света. Лампочки под потолком дрожали.

Он шёл между полками, чувствуя, как воздух сгущается.

На столе в центре комнаты лежала открытая папка. Без имени. Без номера.

Он подошёл. Внутри – фотографии.

Его мать – молодой, улыбающейся. Лея – с мокрыми волосами. Город – тот же, только солнечный.

И подпись под каждой: 00:41.

Он взял одну фотографию. На обороте – дата. Завтрашняя.

На секунду ему показалось, что на снимке мать дышит. Губы чуть дрогнули. Он опустил фото обратно, чувствуя, как сердце бьётся неравномерно – два удара подряд, потом пауза.

В дальнем углу комнаты щёлкнули старые часы.

Он повернулся.

Часы стояли на полу, огромные, с разбитым стеклом. Стрелки двигались. Только не вперёд – назад.

Мартин подошёл ближе. На циферблате отражался его силуэт.

В этом отражении он был старше, как в мониторе. Но теперь отражение улыбалось, а он – нет.

И с каждым оборотом стрелок лицо в стекле становилось моложе.

На одну морщину. На один вдох.

Он выдохнул.

Внутри часов что-то шевельнулось. Не механизм – дыхание. Глухое, ровное, почти человеческое.

Он наклонился. Услышал шёпот. Едва различимый, но знакомый.

– Ты ищешь не меня. Ты ищешь то, что я забрала.

Он отступил.

– Лея.

Ответом был тихий щелчок, будто в сердце что-то защёлкнулось.

Он взял блокнот, сделал запись дрожащей рукой:

“00:41. Архив. Найдена папка без метки. Фотографии с датой будущего дня. Обнаружен объект “Лея” – возможно, проявление в обратном временном потоке. Аномалия часов – обратный ход.”

Он закрыл блокнот, сунул в карман.

В тот же миг лампы под потолком погасли.

Тьма была плотной. Не черной – серебряной, как будто состояла из света, уставшего светить.

Он стоял неподвижно, чувствуя, что время внутри комнаты перестало идти.

Ни звука, ни шороха. Только дыхание – одно. И оно не его.

Потом воздух дрогнул, и где-то сбоку тихо щёлкнул маятник.

Тик.

Пауза.

Тик.

Он медленно двинулся к двери. Рука дрожала, но не от страха. От узнавания.

Он уже бывал здесь – в этом между, где секунды живут дольше, чем люди.

Когда он открыл дверь, свет в коридоре вернулся.

Лифт стоял там же, как будто никуда не уходил. Двери открылись сами.

Он вошёл. Зеркала снова отражали двоих.

На этот раз второй не запаздывал. Они двигались синхронно, дыхание совпадало.

И всё же Мартин знал – синхрон не означает равенства. Иногда оно значит только, что одно отражение ждёт, пока другое замедлится.

Лифт поднялся, мягко щёлкнул. Он вышел в ночной город.

Воздух пах электричеством и дождём.

На табло у входа в здание горели цифры.

00:41.

Он улыбнулся, почти по-человечески.

– Добро пожаловать в петлю, – сказал он.

И город ответил ему мерцанием фонарей, как будто подмигнул.

А потом где-то вдалеке, под кожей неба, тихо, как шёпот в металлическом корпусе, вдохнуло время.

Ночь, казалось, давно наступила, но не спешила завершаться. Город жил в своём собственном времени – растянутом, вязком, как густой сироп, где каждая секунда тянулась, оставляя за собой след.

Мартин ехал домой, и дворники на лобовом стекле двигались с неровным ритмом: раз-два… пауза… раз-два… – словно теряли счёт, как уставший дирижёр, забывший, какую часть симфонии он сейчас ведёт.

Дороги были пусты. Не потому, что поздно – просто все спешили куда-то в другое место, где время, может быть, всё ещё подчинялось привычным законам.

У перекрёстка стоял полицейский автомобиль. Фары светили в мокрый асфальт, превращая его в жидкое зеркало. Двое офицеров курили под козырьком, и дым их медленно растворялся в воздухе – слишком медленно.

Мартин заметил, как один из них затянулся, выдохнул, но дым не поднялся вверх, а завис в воздухе, как замершая петля. Офицер этого не видел. Он просто говорил что-то напарнику, не замечая, что слова теряют скорость, а между фразами пролегают провалы, в которых что-то дышит.

Мартин отвернулся и прибавил газу.

Свернув на проспект, он увидел, как на фасадах зданий мигают вывески: «ХРОНОС ИНДАСТРИЗ – ВРЕМЯ ДЛЯ ВАС». Под каждой буквой собиралась влага, и когда неон вспыхивал, вода на мгновение становилась золотой. В этих отблесках город выглядел как живое существо, пытающееся вспомнить своё имя.

Дом Мартина стоял на окраине – старый, кирпичный, с потемневшими стенами, на которых дождь оставлял тёмные жилки. В окнах напротив – телевизоры, мигающие синхронно, будто кто-то задал им общий ритм.

Он припарковался, заглушил двигатель и остался сидеть. В машине пахло холодным металлом, кофе и влажной бумагой. На сиденье рядом лежал блокнот – его новые заметки, сделанные в архиве. Он взял его, пролистал. Почерк казался чужим: строки ломались, слова пересекались, некоторые буквы – зеркальные.

На одной странице он заметил запись, которой не помнил:

«Не пытайся выровнять секунды. Они мстят за вмешательство.»

Он уставился на неё долго, пока не понял, что в собственном дыхании стал слышать тот самый ритм – тик-пауза-тик, словно сердце и маятник наконец договорились.

Он вышел из машины. Воздух был тяжёлый, плотный, будто город решил сжаться внутрь себя. Под ногами лужи отражали небо, и в этих отражениях звёзды двигались – медленно, но заметно. Он знал, что это невозможно, но всё же видел, как созвездия смещаются, как будто кто-то невидимый поворачивает небосвод рукой.

В подъезде пахло сыростью и временем. Лампочка под потолком моргнула трижды, прежде чем загореться. Он поднялся на свой этаж. У двери остановился, достал ключ, но замок не поддавался. Словно кто-то с другой стороны держал его изнутри.

Он прислушался. За дверью – тишина. Ни шагов, ни дыхания. Только гул холодильника, приглушённый, как сердце за стеной.

Он вставил ключ снова. Щелчок. Замок сдался.

Квартира встретила его полумраком. Окно в спальне было открыто, шторы колыхались, пропуская неоновый свет. В комнате пахло лекарствами и чем-то ещё – лёгким запахом сухих цветов, которым пахли руки матери.

– Мам? – позвал он.

Ответа не было.

Он прошёл по коридору. На стенах висели фотографии: мать в саду, он ребёнком с деревянными часами в руках, старый пес. На одной из фотографий – море, волны, уходящие за горизонт. И вдруг он заметил – волна двигалась. На фото. Едва-едва, но двигалась.

Он моргнул. Изображение застыло.