Белоснежка, смерть и лесные твари (страница 3)
Упала я лицом в рыхлую землю. Не могила – уже хорошо… Я лежала, прислушиваясь к звукам. Где-то вдали чирикали птички. Ни топота, ни скрипа тетивы лука. Ничего. Я здесь одна. В самой что ни на есть негостеприимной части леса, куда, я уверена, даже мачехины шпионы не сунутся.
Что ж. Я свободна. Ранена. И у меня впереди постепенное, но неуклонное превращение в разлагающийся труп. Наконец-то в моей жизни наступают хоть какие-то перемены!
Я осторожно пощупала грудь, то место, куда вошла стрела. Кожа под окровавленной дырой в блузке затягивалась чуть ли не на глазах. С одной стороны, замечательно. С другой – тревожно. На это чудесное исцеление наверняка тратилась та самая мачехина магия, что поддерживала во мне подобие жизни. Та самая, чей резерв таял с каждой минутой. Сколько мне осталось? Месяц, неделя, день, час? В любом случае проводить остаток своей не-жизни на дне ямы я не намерена.
Выбравшись на поверхность, я отряхнулась и, к своему изумлению, тихонько запела:
Что мне гром, что мне тучи,
Лишь бы не было проблем кучи.
На ночлег найдется кров,
Хоть сена стог, хоть чей-то ров.
Совсем другое дело, когда поешь без принуждения! Не вымученный рефлекс, а собственный, пусть и дурацкий, выбор.
На ветку старой сосны села ворона. Затем другая, третья. Пару секунд спустя они перелетели на соседнюю и уставились на меня своими блестящими глазками. Я шагнула к ним – стайка перепорхнула дальше, на следующее дерево, явно ожидая, что я пойду следом. Ну, терять мне было нечего. Я направилась за воронами. Летя с дерева на дерево, они вели меня все глубже в чащу. Наконец уселись на могучий дуб, склонившийся над густыми зарослями ежевики, и застыли.
– Что, финиш? – спросила я их.
Пернатые хором каркнули. Одолеваемая любопытством, я раздвинула ветви кустов. За ними открывался спуск к реке, на берегу которой стоял домик. Маленький, кривенький, словно его строили в полной темноте и с сильного похмелья. Похожий на кукольный, если бы куклы были лесорубами с нарушенной координацией.
– Спасибо, – кивнула я воронам. – И за перья для амулета, и за помощь!
Спускаясь к реке, я увидела олениху с олененком. Они жевали листву и даже не думали от меня убегать. Сердце такого малыша я должна была принести. Но погодите… Больше не должна! Мачеха потеряла надо мной власть. Раньше я физически не могла ее ослушаться. Теперь – сколько угодно.
Так что… Живи, дорогой, свою прекрасную оленью жизнь!
Вблизи домик оказался отнюдь не игрушечным, но все равно маленьким. Окна здесь, наверное, не мыли с момента постройки: стекло было покрыто впечатляющим слоем грязи. Я протерла краем юбки крошечный участок, прильнула к нему, но ничего не разглядела. Темнотища. Потоптавшись во дворе, я постучала в дверь. Тишина.
– Ладно, я предупредила, – вздохнула я и нажала на скрипучую железную скобу.
Дверь поддалась. Чтобы войти, пришлось пригнуться. Внутри пахло пылью и чем-то кисловатым, что навевало ассоциации с прокисшим вареньем. Я нащупала на низенькой тумбе огниво и лучину, зажгла ее. Свет выхватил из мрака стульчики. Ровно семь. Будто для лилипутов или очень аккуратных детей.
Дети… В чаще леса. Ага, конечно. Логично.
Беспорядок, царивший вокруг, был не детским. Монументальный, безобразный. Полный срач! Очаг завален золой и обгорелыми щепками, на грубо сколоченном карликовом столе – горы барахла, по углам – седые паутинные пряди. В одном из них стояла метла, опутанная ими так плотно, что выглядела она как мумия почившего уборщика.
– Ну что, сестра по несчастью, – обратилась я к ней, очистив бедняжку от паутины. – Пора нам с тобой поработать.